Читать интересную книгу Пляжная музыка - Пэт Конрой

Я закрыл рукой правый глаз и посмотрел на нее левым.

— Киномеханику следует что-нибудь подкрутить… но совсем немного. Зрение восстанавливается.

— Я позвонила Майку и сообщила ему, что это генерал предупредил Интерпол, — сообщила Ледар. — Майк явно вздохнул с облегчением. Думаю, он подозревал Кэйперса.

— Проект трещит по всем швам, — заметил я.

— Наоборот, Майку понравилось, — ответила она. — Ему понравилось то, что генерал во второй раз предал сына. Он сказал, что в этом есть нечто библейское.

— Жуть, — отозвался я. — Все плохое, что происходит с нами, фильму Майка идет только на пользу.

Я посмотрел в сторону окна и, увидев мигающие огоньки, ринулся в прихожую, включил свет и встал в окне, из которого был виден собор Святого Петра. Кто-то подавал сигналы с колокольни, однако если это был Джордан, то делал он это через час после назначенного времени. Кто бы там ни подавал сигналы, азбуку Морзе он знал на любительском уровне, и только с третьей попытки я смог расшифровать послание.

— Джордан в безопасности, — прочитал я первое сообщение. — Господь благословит вас, — расшифровал я второе.

— Как думаешь, где сегодня Джордан? — спросила Ледар.

— Не знаю. И никогда не знал.

— А как он с тобой свяжется?

Я уже открыл рот, чтобы ответить, как вдруг увидел человека, идущего через площадь прямо к моему дому.

— Господи Иисусе! — воскликнул я. — Неужели меня обманывает мой подстреленный глаз?!

По площади шагал генерал Эллиот. Он шел так, словно его тянули на аркане.

— У тебя есть ружье? — поинтересовалась Ледар. — Самым милосердным поступком сейчас было бы пристрелить его, прежде чем он дойдет до двери.

Мы услышали резкий звонок. Ледар поцеловала меня в щеку и пожелала спокойной ночи. За последние двадцать четыре часа ей пришлось пережить слишком много потрясений.

Я подошел к домофону в темной прихожей и снял трубку:

— Chi è?

— Джек, — послышался голос генерала, — это я, генерал Эллиот. Я хотел бы повидаться с тобой. Прошу тебя, Джек.

После минутного раздумья я все же нажал на кнопку, отворявшую две огромные двери, которые вели в палаццо. Подождал, прислушиваясь к дребезжанию лифта, ползущего на пятый этаж, впустил генерала, провел его в гостиную и, не спрашивая, приготовил ему напиток: смешал мартини с бомбейским джином и выжал сок лимона в бокал, по форме напоминавший ванночку для птиц. Когда я протягивал генералу бокал, тот сказал:

— На твоем месте я ни за что не впустил бы тебя в свою квартиру.

— У меня был такой соблазн, но врожденная святость всегда берет верх над моими дурными манерами, — ответил я, даже не пытаясь спрятать насмешку. — К тому же мне любопытно было узнать, что привело вас ко мне. Я-то надеялся, что никогда больше вас не увижу, и эта мысль грела мне душу.

— Когда я вернулся, моей жены не оказалось в отеле, — заявил генерал, и я почувствовал, как ему сейчас больно и с каким трудом далось ему это признание. — Она выехала из номера и оставила мне записку. Она меня покидает.

— Могу себе представить. После стольких лет Селестина наконец-то опомнилась, — заметил я.

— Она оставила меня абсолютно без средств. Денег мало. Паспорта нет. Никакой одежды, — сообщил мне генерал, отпив из бокала.

— Так воспользуйтесь кредитной картой, купите билеты и одежду, — посоветовал я. — Сходите завтра в посольство и оформите новый паспорт.

— У меня нет кредитной карты, — смутился генерал. — За наш быт полностью отвечала Селестина. Я не ношу бумажника. Бугор в заднем кармане брюк всегда казался мне недостойным офицера.

— Генерал, я помогу вам вернуться в Штаты, — заявил я.

— Боюсь, мне не следовало полностью доверять ей бытовую сторону нашей жизни, — вздохнул генерал. — Но думаю, сегодня я потерял ее навсегда.

— Вы меня удивили, — признался я. — Я ведь искренне считал, что Джордан ошибается относительно всех этих предосторожностей.

— Это я ошибся. Думал, что у сына нет способности к стратегии. Он меня удивил. Сначала в колледже. И вот теперь сегодня.

— Удивив вас, он сломал себе жизнь, — заметил я.

— И жизнь моей жены, и мою тоже.

Я попытался понять сидевшего передо мной человека, но мешала его напряженность. Хотя даже сейчас он держал себя в руках, под непроницаемой внешностью что-то шевелилось, словно злой джинн, заключенный в бутылку, но готовый вырваться наружу, чтобы творить нехорошие дела. На нем был штатский костюм, однако над воротником рубашки «Брукс бразерс»[112] я видел твердое как камень лицо генерала. Я знал, что генеральство — это искусство, призвание и неизлечимая болезнь, высокомерие — его природный ресурс, а любимое времяпрепровождение — это пятнадцать минут у большого зеркала.

— Что касается сегодняшнего дня… — начал генерал.

— Да. Начните с сегодняшнего дня.

— Некоторое время назад ко мне пришел Кэйперс с планом президентского прощения Джордана, — произнес генерал. — Это меня удивило, так как, несмотря на слухи, я считал, что Джордан умер. Я поверил в его самоубийство или хотел в это верить. Но Кэйперс показал мне фотографии Джордана, выходящего из исповедальни. Для всех нас это были очень тяжелые времена. Я в жизни так не ненавидел молодое поколение, как ваше с Джорданом. Кстати, я был не одинок в своих чувствах.

— В наших молитвах вы тоже были не первым в списке.

— Джордан убил морского пехотинца. И дочь морского пехотинца. Я человек чести. И сердце мое вместе с убитым морпехом. Я не могу с этим ничего поделать, Джек. Так уж я устроен.

— Вы оказались верны себе, — произнес я. — Вам не за что извиняться.

— Я не могу измениться. Прежде всего я морской пехотинец, а уж потом отец, муж и даже американец. Если командующий Корпуса морской пехоты решит, что президент представляет угрозу нашей нации, я поведу батальон морпехов через Мемориальный мост для прямой атаки на Белый дом.

В его речи я не услышал никакой бравады, слова звучали сильно и чеканно.

— И как далеко вам удалось бы продвинуться с вашими морпехами? — полюбопытствовал я.

— С учетом фактора внезапности, с хорошо обученными солдатами и получасовой подготовкой я принес бы тебе голову президента в ту же ночь.

— Ну да, принесли бы и положили бы, как шоколадку на подушку, — заметил я.

— Я выбрал профессию военного, — заявил он. — А для практики в ней — не самое легкое столетие.

— Генерал, вы же понимаете, что молодой морпех, о котором вы говорите, и дочь морпеха, с которой он был… погибли в результате несчастного случая.

— Вот и жена мне твердит то же самое. Если бы мы сегодня взяли Джордана, он все рассказал бы в суде и правда в конце концов вышла бы наружу. Как уверяют юристы, с которыми я консультировался, поскольку Джордан стал священником и при условии его искреннего раскаяния шансы, что он и дня не просидит в тюрьме, достаточно велики. Но я просто обязан в память о морпехе и его девушке устроить этот суд над своим сыном. Раз уж их нет в живых, он мог бы пригласить свидетелей и объяснить, что привело к гибели этих молодых людей.

— Возможно, он согласился бы с вами, — заметил я, — если бы вы, хотя бы из приличия, так не поторопились и сами его выслушали.

— Из приличия, — эхом отозвался генерал. — Я считаю, что сын совершил государственную измену во время вьетнамской войны.

— Очень может быть, — пожал я плечами.

— Но моя жена говорит, что это ты помог ему сбежать.

— Он намеренно совершил государственную измену, — заявил я, забеспокоившись, что Селестина дала в руки генерала улики, позволяющие инкриминировать Джордану это преступление. — Он не хотел совершать убийство.

— Ты помог человеку, предавшему родину, — прошипел генерал. — Какой ты после этого американец?

— Такой, который не принесет вам голову своего президента, — рассердился я. — Однако вернемся к вашему сыну. Я помогал Джордану всегда, когда он нуждался в помощи. И уже доказал это.

— Даже если понадобится растоптать флаг своей страны?! — воскликнул генерал, поднявшись с кресла и начав нервно мерить шагами мраморный пол.

Прежде чем ответить, я хорошенько обдумал этот непростой вопрос. Всю жизнь я давал слишком скоропалительные ответы, пытаясь таким образом отстранить людей, если они подходили слишком близко.

— Ради любви к вашему сыну, — наконец сказал я. — Да, сэр, я растопчу флаг своей страны.

— Ты и мой сын вылеплены не из того материала, который сделал нас великой нацией! — заорал генерал, и его голос эхом отозвался в широких коридорах.

— Может быть, и не целиком, генерал, — согласился я. — Но все же и в нас кое-что есть.

— Вы не сражались за свою страну! — презрительно фыркнул генерал.