Читать интересную книгу Привал на Эльбе - Петр Елисеев

— А вот к чему. В прошлом веке на землю мирной Польши с огнем и мечом забрались пруссаки. Они отняли у поляков города и села, пашни и заводы. Теперь хозяева с помощью добрых людей вернули себе свою землю. Правы хозяева?

— Немецкие гренадеры кровью заплатили за нее, — почти шепотом сказал профессор Торрен.

— Правда старше гренадеров. Что отнято грабежом, то возвращается судом. Вот история и вынесла свой приговор в пользу польского народа. Вы хотите, чтобы мы разъяснили нашу политику в течение этого месяца? Она известна из газет. Сегодня я получил письмо от пионеров. Вот что они пишут: «Мы на своем сборе читали статью «Пожелания комендатуры». Вы предлагаете в память месячника дружбы открыть городскую библиотеку, новую поликлинику, Дворец культуры при радиозаводе, кинотеатр, заложить фундамент драматического театра, радиотехникума. За все это спасибо говорят наши папы и мамы, старшие братья и сестры. А вот о нас вы, товарищ комендант, и забыли. Мы хотим — это нам нужно, — чтобы были в городе детская библиотека, детский театр, Дом пионеров. Ведь у вас, в Советском Союзе, в каждом городе такие есть». Вот где наша политика, — указал Пермяков на письмо, — дети пишут о ней и дополняют ее, обижаются, что забыли их интересы.

— Это священное послание. В Дрожащими руками потянулся профессор к письму. — Вы, господин комендант, немедленно, сегодня же ответьте детям, что все это будет построено для них.

Письмо растрогало старого немца, оно соответствовало его идеалу — самоусовершенствованию людей, которое должно начаться с малых лет.

— Зачем же отвечать именно мне, коменданту? — заметил Пермяков. — Это письмо я направлю к вам в магистрат и попрошу удовлетворить желание ваших детей…

«А он и дипломат», — подумал профессор Торрен.

На встрече был и Вальтер. После того как он создал Союз рабочей молодежи, ему пришлось проглотить много горьких пилюль. Городской партийный комитет распустил союз, а его манифест отменил. Утвердили новый организационный комитет Союза молодежи свободной. Германии. Председателем все-таки был выдвинут Вальтер. И вот его избрали руководителем этой организации молодежи. Говорил Вальтер всегда задорно и никогда не держал перед собой блокнота и записей. Но перед таким избранным обществом ему не приходилось выступать. Лицо его то краснело, то бледнело, когда он заговорил.

— Майор Пермяков однажды сказал, — вспомнил Вальтер выступление коменданта на собрании молодежи, — дружные голуби и ястреба заклюют. С этим я согласен. Если молодёжь Советского Союза и Германии, — «А почему только двух стран?» — вдруг мелькнула у «его мысль, и он добавил: —да Франции, да Италии и других государств будет в дружбе, то любой хищник сломит свой клюв. От имени городской организации союза нашей молодежи — ура этой дружбе!

— Задорно говорит, — Михаил кивнул на Вальтера.

— Цицерон! — поддакнул комендант и улыбнулся.

— Это первая часть моего выступления, — сделал передышку Вальтер. — Вторую часть моей речи я направляю в адрес коменданта, — дрогнул голос оратора. — Ястребята есть и в — нашем городе — это бывшие члены гитлерюгенд. Вместо того чтобы подрезать им крылья, комендант говорит: летайте и вы, развлекайтесь, перевоспитывайтесь…

— А что бы вы сказали им? — спросил Пермяков.

— Ничего. Посадил бы их в тюрьму и там перевоспитывал. Да! — повысил голос Вальтер, заметив улыбку на лице коменданта. — Зайдите после десяти часов вечера в кафе «Функе», увидите, как они там перевоспитываются.

— Я заходил раза два-три — мирно пьют пиво.

— При вас, конечно, мирно. Вы не видели настоящего содома в кафе «Функе». Кроме названия, ничего не изменилось в нем:,и хозяин старый, и поздние посетители прежние, и дубинки «чести» сохранились.

— Что это за дубинки? — поинтересовался Пермяков.

— Гитлерюгенды бьются ими в кафе за честь.

А вы организуйте там культурные мероприятия.

— Там надо организовывать тоже с дубинками, да не с резиновыми, а с дубовыми. А вы, товарищ комендант, за одно предложение ответить тем гитлерюгенд подзатыльниками прочистили меня с песочком.

— Я только дружески покритиковал вас.

— После той дружеской критики у меня три ночи сои пропадал…

Все засмеялись. Но Вальтеру было не до смеха. Ему непонятно, почему так деликатно обращаются с молодыми гитлеровцами. Против них надо бы обнажить меч мести, а комендант требует воздействовать лишь на их сознание. Вальтер старался как мог. С помощью Пермякова он составил план работы среди молодежи. Много радости приносила работа Вальтеру, но с бывшими членами гитлерюгенд ничего не получалось. Те щетинились, пускали шпильки, брали Вальтера в штыки, не признавали его за руководителя новой организации молодежи. Вальтер потерял веру в общий язык с ними, поэтому и выступил так решительно. Его выступление показалось немцам отчаянно смелым. Гертруда толкнула Вальтера в бок, когда тот сел, и прошептала:

— Хорошо выступил, но тебе это так не пройдет.

— Пускай пострадаю за борьбу с фашистами.

Кондрат Карпович следил, чтобы на столах было густо, а не пусто. Пермяков подозвал его к столу, пододвинул ему стул, предложил стопку. Старый казак по-своему понимал приглашение начальника — на привет дай ответ. Речи произносить он не умел, но мог сказать, почем сотня гребешков. Ему захотелось сказать о том, почему он в Германии и с какими мыслями возвращается на Родину.

— Налей-ка еще, — подставил он свою стопку, — для красноречия.

— Чтоб язык не ворочался, — вставил Михаил для полноты.

— Я, геноссе цивильные немцы (в эти слова Кондрат Карпович вкладывал понятие: товарищи мирные немцы), грешен был в мыслях, когда видел разбой ваших солдат в моей стране. Я загадывал: доберусь до Германии и буду рубать налево и направо — зуб за зуб, око за око. Доперся я сюда, смотрю: люди как люди, дети смотрят тебе в глаза, как пойманные зайчонки. Думаю: за что убивать? Отошла злость от сердца. Присмотрелся к трудовому сословию — добрые люди. Стало быть, народ как народ, а люди из него разные выходят: одни с горбом, другие с денежным мешком. Недаром говорит русская мудрость: из того же цветка пчела мед берет, а змея — яд. Ваш бургомистр Больце — душа человек. А если вспомним Гитлера, Геббельса и других чертей — они тоже из вашего сада фрукты. За их дела, геноссе Больце, ваш народ должен ответ держать. Потому и я здесь на старости лет. А зачем мне на чужбине кости трясти? Я — бригадир колхозный, у меня дом с садом на берегу Дона. Старуха скучает по мне, и самого тоска хватает на зорьке. Через вас я свои дела запустил. Но так и быть. Дружба — дело святое. Решил и я дождаться ее росточка. Листья появляются весной. В вашем саду уже появились почки. Мы помогли вам встретить весну. Зараз скажу: бывайте здоровы. Дома у нас большие дела. Оставим вам для порядка одну комендатуру и скоро помашем платочком, скажем: живите дружно и богато. Пью до дна за нашу с вами дружбу, геноссе цивильные немцы! — чокнулся Кондрат Карпович с Больце и Торреном и позвал Берту.

Пермяков подал ей бокал с вином. Берта смутилась. Много обедов готовила она, бывало, у хозяина, но ее, кухарку, никогда не приглашали к столу.

— Выпьем, Берта Иоахимовна, на прощанье, чтобы дома не журились.

— На прощанье? — уныло переспросила немка. — Мне за это не хочется пить.

— Выпейте за то, что сердцу мило.

— За это выпью, скажу, что мое сердце желает.

Все посмотрели на Берту. Насторожила уши и Гертруда. Что же скажет бывшая кухарка? Берта, почувствовав свое достоинство среди избранных гостей, сказала:

— Я выпью за то, чтоб русские друзья не прощались с нами. Я недавно в церкви слышала от одной богомолки такие слова: «Уйдут советские войска — заживем по-прежнему». А я не желаю, не хочу и теперь уж не могу жить по-старому…

— А вы сами не клеветница? Вы узнали, что за богомолка? — бросила реплику Гертруда.

— Я не догадалась. Я только подумала: наверно, буржуйка или генеральша.

— Новое всегда имеет своего врага — старое, — заметил Пермяков.

Гости стали расходиться.

Комендант провожал гостей до подъезда. Бургомистру он пожелал успеха в проведении воскресника по разбивке парка и напомнил, что работники комендатуры тоже примут участие.

— А вам, профессор, — пожал он руку Торрену, — я пожелал бы взяться за дело просвещения по-новому и поставить образовательное дело на строго научной основе, призвать для этого всех своих коллег.

— Абсолютно согласен с вами, — искренне проговорил Торрен. — Просвещение народа — мой идеал.

— Значит, прошла обида на меня за критику вашей книги? — спросил Пермяков.

Профессор улыбнулся, сжал обеими руками плечи Пермякова. Без слов было понятно, что об этом не стоит вспоминать. После той стычки они еще раза три пикировались. Торрен дал почитать еще одну свою обветшалую книгу о философии Гегеля. Комендант достал для него книгу о диалектическом и историческом материализме.