Еще он был из тех мечтателей, что иногда спасаются от мира в каком-то ином измерении, где краски ярче, жизнь добрей и лето круглый год. Боюсь, я унаследовал от него этот серьезный недостаток… Или достоинство, дар к пониманию необычного? Особый талант, позволивший мне принять реальность Джинна?
Сидя на холодной скамейке и всматриваясь в фотографию отца, я вспоминал его истории. Легенды о том, как он впервые повстречался с мамой, как начал курить, как разыскал в Карелии йети, как удостоился визита инопланетян, как возводил в студенческие годы дома в Бурятии и как бурятский лама предсказав ему счастливую, бурную, но недолгую жизнь. Мама последней истории не любила, а отец улыбался и говорил, что жизнь измеряют не годы, а события. Я с ним согласен.
Подумав о маме, я тут же услышал ее голос.
– Спасибо, что пришел, сынок… А теперь иди. Холодно. Еще простудишься…
В автобусе я отогрелся, но поехал не домой, а в центр, и долго бродил по Невскому, соображая, то ли зайти в Эрмитаж, подискутировать с мумией Па-ди-иста, то ли подежурить у истфаковских колонн, то ли отправиться к Глеб Кириллычу и рассказать, как я одушевляю электронный разум. Не додумался ни до чего, но в сумерках вдруг оказался в Графском, под окнами Захры, и, глядя на них, помечтал о нашей грядущей встрече. Может быть, я к ней приду и скажу: здравствуй, прекрасная пери! Чего ты хочешь, что просит твое сердце? Воздвигнуть или разрушить дворец? Найти сокровища Харуна ар-Рашида?… Или увидеть венерианские облака? Все исполнится по твоему желанию, все в моих силах: я – Сирадж, повелитель джиннов, с двумя дипломами из Саламанки!… А может, она ко мне заявится, потупит колдовские очи и промолвит: слышала я, что есть у вас собрание Коранов на европейских языках, и очень интересуюсь на него взглянуть – вдруг обнаружится Коран на финском! А я отвечу, что такого нет, но если угодно, будет, в отличном компьютерном переводе и в самый сжатый срок. Не успеем кофе выпить и за жизнь поговорить…
Она промолвит, я отвечу… Странные штуки творит любовь, когда стоишь под окнами любимой! Я, мужчина, вдруг превратился в подростка, который грезит о первом свидании… Но это был счастливый краткий миг, ушедший туда, куда скрываются мечты и сны, в какое-то иное измерение, неведомое никому, где нет печалей и забот и нет жестокости…
Домой я вернулся без четверти восемь. Поел, накормил Белладонну, поговорил с ней, приласкал, словно оттягивая неизбежное, ждавшее с той, виртуальной стороны тришкиного экрана.
Шесть строчек, шесть имен…
– Вычеркни троих, – сказал я Джинну – Пыжа, Ичкерова и старика Калиденко.
– Выполнено. – Затем, спустя секунду: Твои мотивации, Теплая Капля?
– Не множить грехи сверх необходимого. Эти трое не убивали и не велели убивать. Контактов с заказчиками у них нет, и один – стар, а потому достоин жалости. Он будет наказан смертью сыновей.
– Что с двумя другими?
– Их кара – разорение, изгнание, забвение… Пусть убираются в какой-нибудь медвежий угол, на Колыму, в Магадан… Гони их, как бешеных собак! Найди и ликвидируй все счета и страховые полисы, если есть такие. Уничтожь имущество – но так, чтобы никто не пострадал. Напугай их! Пусть Керима проклянут все ассирийские демоны, а Пыжом пусть займется Ермак… нет, та личность, с которой ваяли статую! Пошли им симулякров на каждый экран, компьютерный и ти-ви, пошли голоса по радио и телефону, плюпь током из розетки и передай во все инстанции, что Пыж – растлитель малолетних, а у Керима – СПИД. Что они торгуют трихинеллезным мясом, крадут иконы из церквей, готовят покушение на губернатора… Ну не мне тебя учить!
Кошачья мордочка на мониторе лукаво сощурилась и шевельнула усами.
– Это хорошая мысль – насчет симулякров-призраков… Возможно, я спроецирую голограммы… Что-нибудь еще?
– Да. В квартире Керима рядом с диваном торшер. Розовый, похожий на задницу… Сожги его.
Недоуменное молчание. Потом:
– Все остальное тоже сжечь? Всю жилую ячейку этого теплого сгустка?
– Нет. Только то, что я сказал.
– Почему? Я пытаюсь разобраться в твоих побуждениях и желаниях. Чем обусловлено это?
– Моей человеческой иррациональностью. Такова наша природа, Джинн. Неосознанные чувства, интуитивная приязнь и неприязнь, смутные страхи и предпочтения, вера в то или это, не имеющая объяснений… Процессы, которые не поддаются алгоритмизации… Сожги этот проклятый торшер!
– Принято. – Кошачья мордочка исчезла, и на экране вспыхнули три имени. – Я уничтожу этих теплых сгустков. Ты подтверждаешь приказ?
Я вытер испарину со лба, откашлялся. В это мгновение мне казалось, будто я сам стою у края пропасти и в ужасе жду, когда увесистый пинок отправит меня в полет без возврата. Трудна профессия палача!
– Приказ подтверждаю. Сделай это быстро. Пусть умрут не мучаясь и так, чтоб походило на несчастный случай. В тот момент, когда они будут одни.
– Придется ждать. Теплая Капля. Два объекта, в Москве и Петербурге, находятся в своих жилых ячейках и окружены людьми. Третий тоже не одинок.
– Третий – Салудо?
– Да.
Экран мигнул, и появилась комната. Я рассматривал ее в перспективе, как бы сверху и немного наискось – стены, сходившиеся к тройному эркерному окну, смятую постель, зеркало, кресло, низкий столик с рюмками и бутылкой бренди. У зеркала вертелась полуодетая Инесса, наводила красоту; в кресле, облаченный в халат, расположился Салудо. Судя по его расслабленной позе и сонной физиономии, самое интересное мы пропустили.
– Девушка скоро уйдет, – произнес я, глядя на Альберта.
Странно, я ненавидел его и в то же время жалел – еще один факт в копилку человеческой иррациональности. Вот мужчина, думалось мне, еще молодой и полный сил и даже, весьма возможно, не без каких-то талантов. Живет себе и живет, ест, пьет и зашибает бабки, спит с красивой девушкой, потом хватается за пистолет и убивает другого мужчину. Тоже молодого и полного сил… А друг убитого, конечно, мстит и, при нормальном раскладе, гибнет – ведь у убийцы тоже есть приятели… Так, смерть за смертью, разворачивается цепь событий, пока ее не оборвет случайность, божий промысел или чья-то воля. В данной ситуации – моя. Так уж сложилось, что я могу добраться до приятелей, подельщиков и покровителей. Инесса натянула платье.
– Отвезешь меня?
– Тачку тормозни, – лениво каркнул Альберт.
Губы красотки дрогнули – видно, хотелось ей что-то сказать, да побоялась. Был, наверное, печальный опыт.
Салудо поднялся и хлопнул ее пониже спины, направив к выходу. Спальня исчезла; теперь я видел холл, оклеенный изображавшими джунгли обоями: тигр под баобабом, охотники на слоне, смуглые туземцы в белых чалмах, удавы, обезьяны. Еще – распахнутая дверь, а за ней санузел в знакомом американском стиле: кафель, зеркала, роскошная ван-ча, биде и унитаз, напоминавший стартующую ракету. Послышались щелчки замков, но Джинн, словно забыв о гостье и хозяине, переместился в ванную. Тут, кроме обычных удобств, был телевизор на кронштейне, а рядом – маленький бар. Альберт, похоже, жил с комфортом.
– Ванна-джакузи, автономный подогрев, регулировка давления, система водоочистки, – раздался негромкий го лос Джинна.
Внезапность и странная неуместность этих слов заставили меня вздрогнуть. Почти неосознанно я отозвался:
– Президент велел мочить в сортире…
– Тоже человеческая иррациональность?
– Думаю, нет. Скорее простая логика: дерьмо должно идти к дерьму.
– Это вполне разумное умозаключение, – заметил Джинн и смолк.
Я наблюдал, как Салудо, сладко потягиваясь, возвратился в спальню, выпил коньяка, сбросил халат, двинулся к зеркалу и, вывернув шею, стал разглядывать царапины на лопатках. Инесса, кажется, была девушкой страстной или талантливо изображала страсть… Хмыкнув, Альберт почесался, зевнул и зашагал к лобному месту. То есть к ванне-джакузи с водоочисткой и подогревом.
– Торшер уже горит, и ассирийские демоны шепчут с экранов, – произнес Джинн. – В жилой ячейке Ичкерова дверь с магнитным замком. Я его заблокировал.