А потом поиграли. О да, поиграли…
Она пряталась за кустами помидоров, а он преследовал ее, и когда ловил, валил на землю, и они опять любили друг друга, а потом счастливо смеялись… Здесь, среди кустов, на мягкой теплой земле, с серебристым диском луны над головой, она позволила ему все… А мир тем временем пел им свою ночную песню – колыбельную любви.
Глава 29
Когда они вернулись в дом и поднялись наверх, собираясь разойтись по своим комнатам, Харрисон вдруг остановился и взял ее за руку.
– Ты покажешь мне свои работы? – Казалось бы, вполне обычная просьба, но у Тру было такое выражение лица, словно он предлагал ей подняться на Эверест.
– Если хочешь… – кивнула она, но обрадованной не выглядела.
На чердаке он последовал за ней к большому стенному шкафу, где хранились работы. Господи, столько их тут было, разного формата, выполненных в разных техниках, с помощью различных изобразительных средств…
Закончив просмотр, Харрисон в изумлении покачал головой.
– Почему ты никому их не показываешь?
Она пожала плечами.
– Они прекрасны, Тру! Ты умница, и тебе нужна выставка, в галерее.
Тру удержалась от возражений – лишь усмехнулась.
– Какая ты на самом деле, знаем только мы с тобой. Позволь это узнать и остальному миру. Когда необходимо, ты можешь быть сдержанной, как говорится, застегнутой на все пуговицы, строгой мисс Мейбенк, можешь быть и совсем другой. И если Господь дал тебе талант, ты не смеешь зарывать его в землю.
– Я должна подумать, – сказала Тру, и Харрисон поразился, до чего же она сейчас похожа на свою мать.
– Могу сказать про себя: я обнажаюсь в своих песнях перед всем миром, моя душа распахнута для всех, а сердце полно любви. Это великое чувство.
– Не сомневаюсь.
И вдруг его осенило:
– Знаешь что, дай интервью нашей Уизи – это и будет твой первый шаг в искусство.
– Но я не художник…
– Разве?
– Хорошо. Знаешь, чего бы мне хотелось?
– Поделись.
И Тру поведала ему о своей мечте: многофункциональном копировальном устройстве, которое позволяет не только копировать, но и увеличивать изображение, фотографии, печатать почтовые открытки, ярлыки и многое другое. Какие новые возможности открылись бы перед ней!
– Мне нравится работать с тканью в технике 3D, но я волнуюсь, пробуя что-то новое. Обычные холсты гораздо проще транспортировать и продать.
– Видишь? – Он рассмеялся. – Ты вся светишься как рождественская елка, даже о продаже заговорила! Тру, ты просто обязана следовать своему призванию. Ты художник.
Обеими руками она отбросила волосы со лба.
– Я подумаю.
– Очень на это надеюсь, детка. – Харрисон привлек ее к себе. – Иначе ты не будешь счастлива.
Тру напряглась в его руках, но он не отпустил.
– У меня есть знакомый арт-брокер: в свое время она помогла мне найти хорошее место для дома. Я поговорю с ней, и ты сможешь показать ей свои работы.
Она ничего не ответила, но пальцы сжались в кулачок на его груди.
И явно что-то было не так, и срочно требовалось выяснить, что именно. На это Харрисону понадобилось всего пять минут, в течение которых она плакала без остановки.
– Скажи мне, Тру, что происходит? Ты что, опять хочешь, чтобы я уехал? После всего?..
– Хорошо, – наконец сказала она, вытирая нос. – Я скажу… должна сказать.
Черт! Ее тон не сулил ничего хорошего, и Харрисон насторожился: похоже, его ждут плохие новости.
– Я сказала, что выбираю тебя. – Тру убрала светлую прядку, упавшую на лоб. – Так и есть. Но давай посмотрим правде в лицо. Мы не будем счастливы, если станем жить вместе.
Неприятно засосало под ложечкой. Это случилось. Опять.
– Пожалуйста, Тру, давай хотя бы попробуем.
– Пойми меня. – Она обхватила его руку повыше локтя и сжала. – Ты хочешь, чтобы я стала художником. Говоришь, что мне это необходимо. Иначе я не буду счастлива. Так? – Резким движением ладони она вытерла слезы. – Харрисон, разве ты не понимаешь? Ты ведь говоришь и о себе тоже! Я не хочу быть той женщиной, которая отвлекает тебя от искусства; отказываюсь быть местной Йоко Оно. Понимаешь?
– Йоко не заслужила такого отношения. И потом, я не Леннон.
– Это не имеет значения. Я буду стоять на твоем пути. Разве не так?
Харрисон отчаянно пытался найти нужный ответ и уже вроде бы нашел: вот он, готовый сорваться с кончика языка, – но Харрисон молчал. Старая боль ожила в нем, та самая, что появилась еще в Нэшвилле, когда Тру ему отказала. Десять лет назад. И когда умер отец. И потом мама.
Он не знал другого пути, просто шел не останавливаясь.
– Нам не следует думать об этом, – гнула свое Тру. – Мы оба знаем, что не все в этой жизни сбывается. – Ее глаза вновь наполнились слезами. – Мы не глупые, чтобы не понимать. Так что в последний раз говорю: я выйду за Дабза, а ты займешься своей карьерой.
– Нет. – Это все равно что наблюдать за катастрофой и ничего не предпринимать. Она и Дабз? Харрисон отказывался даже думать об этом. – Нет.
Вот и все.
На ее лице застыла хмурая гримаса.
– Увидимся утром и, пожалуйста, попрощаемся на этот раз спокойно.
И она ушла.
Глава 30
На следующее утро Харрисон чувствовал себя совершенно разбитым. Гейдж орудовал у плиты – готовил сандвичи с яйцом и беконом, а для Уизи, помня о ее предпочтениях, с соевым имитатором. Надо же, какая предусмотрительность!
Рядом с Тру Харрисон испытывал явно напряжение, но все же старался запомнить каждую секунду, понимая, что, возможно, это мгновение больше никогда не повторится. И хоть аппетитный сандвич немного отвлекал его от безрадостных мыслей, чувствовал он себя все равно ужасно, однако ради Уизи и Гейджа изо всех сил старался сохранить лицо, и если и уйти, то уйти красиво. Пусть Тру видит, что она потеряла.
Хватит, он достаточно нахлебался от этой девушки! Да и сам тоже хорош: будто не знал, чего от нее ждать! Сколько можно наступать на одни и те же грабли?
Но кто сказал, что он не выдержит? Однажды ему пришлось давать концерт с температурой под сорок. А уж это расставание с любительницей жемчуга, которая наводит марафет еще до завтрака, он как-нибудь переживет.
Взяв свой сандвич, Гейдж присоединился к общей трапезе.
– А у меня для вас новость, – объявил Харрисон.
Тру посмотрела на него с искренним изумлением. И он понимал почему. Если у него были новости, почему не поделился с ней во время их ночного свидания? Или потом, в ходе молниеносного разрыва?
– Новость? – Приняв торжественный вид, Уизи распрямила спину. – Секретная?
– Извини, Барбара Уолтерс, – назвал он ее именем известной телеведущей, – на этот раз ничего подобного.