После того, как я расплатилась с Лорингом, меня встревожило другое обстоятельство, которое могло повлечь за собой гораздо более серьезные осложнения, чем шантаж. Я решила поехать в Америку, кое‑что проверить. Я сказала Эдуарду, что должна побывать там по семейным делам, и он предложил мне ехать без него. В восемьдесят шесть лет ое уже не был склонен к путешествиям.
Прилетев в Нью‑Йорк, я прямиком направилась в отель «Пьер», где и заняла номер. На следующий день я наняла частного детектива, чтобы он выполнил мое поручение. Ему не потребовалось много времени. Через сорок восемь часов он доставил мне сведения, которые меня интересовали.
Все, чего я боялась, оказалось правдой. Несколько дней я пребывала в шоке и никак не могла привести свои мысли в порядок. Но когда потрясение несколько улеглось, я пришла в страшную ярость. впервые в жизни мне захотелось убить человека…
Я больше не могла говорить. Чувства нахлынули на меня, и опять меня охватила та страшная ярость, которую я испытывала двенадцать лет назад. Во мне все задрожало.
— Эта ненависть, эта ярость все еще живет во мне, — сказала я наконец, глядя на Вивьен, впившуюся в меня взглядом, — и желание убить этого человека тоже не исчезло.
— Какого человека? Кого вы имеете в виду, графиня?
— Сиреса Лока.
— Сиреса! Но почему? Из‑за Лоринга? Из‑за того, что Сирес послал Лоринга следить за Себастьяном тогда, много лет назад, когда вы встретились с ним в Каннах?
— Нет, вивьен, Лоринг здесь ни при чем, В каком‑то смысле мне повезло, что он задумал меня шантажировать. Он помог мне, сам того не подозревая, помог предотвратить страшную трагедию.
Вивьен посмотрела на меня в замешательстве.
— Простите, графиня Зоэ, но, боюсь, я ничего не понимаю.
— Ничего не понимаете, — повторила я и замолчала. Горло у меня вдруг сдавило, на глаза навернулись слезы, я задрожала.
Потом, глубоко вздохнув, я стиснула руки, чтобы успокоиться, но голос у меня все же дрожал, когда я проговорила:
— Сирес Люк — владелец той фермы в Нью‑Джерси. Это тот человек, который унижал меня, который изнасиловал меня, пятнадцатилетнюю, сделал мне ребенка, женился на мне, а потом выбросил, как ненужную тряпку. И украл у меня ребенка. Он сказал мне, что ребенок умер, но это неправда. Мой сын был жив. Мой сын Себастьян.
Как только я произнесла это имя, слезы хлынули у меня из глаз. Я поднесла дрожащие руки к лицу, а слезы текли и текли, и я не могла сдержать их.
Вивьен подошла и села рядом со мной. Она обняла меня, привлекла к себе, пытаясь успокоить.
А я рыдала, как рыдала в ту ночь, когда узнала правду. Мне казалось, что сердце у меня опять разбивается, как разбилось оно в ту ночь.
35
Наконец я отодвинулась от Вивьен, нащупала в кармане носовой платок и высморкалась.
Потом посмотрела на нее.
Лицо ее побелело, в глазах была боль. Я коснулась ее руки.
— Благодарю вас, — сказала я и продолжила, прежде чем она успела что‑либо спросить: — Мне бы хотелось закончить свой рассказ, Вивьен.
— Вы должны это сделать, — отозвалась она.
— Когда у меня появились сведения, принесенные Сэмом Лорингом, я обратила внимание на возраст Джо Энтони, и у меня зародились кое‑какие подозрения… — я перебила самое себя, — я привыкла думать о нем как о Джо, а не о Себастьяне. ему было двадцать два, а мне тридцать восемь, когда мы познакомились в Каннах. Шестнадцать лет разницы. Мысли мои помчались галопом. Мой ребенок родился 3 июня 1938 года. Он умер в тот же день, если верить Сиресу Локу и акушерке, принимавшей роды. Если бы мой ребенок остался жив, ему тоже было бы в 1950 — двадцать два.
Вряд ли Сирес Лок мог стать отцом двоих законных сыновей в 1938 году? Нет, только моего сына, решила я. Особенно, если учесть, что официально он женился во второй раз только через несколько лет.
Мне представилось нечто невообразимое. Возможно ли, что мое дитя живо? Возможно ли, что Себастьян — сын не Хильдегард Лок, а мой? А если так, значит, я родила от собственного сына. Свою дочь Ариэль.
Ужас охватил меня. И какое‑то время я не хотела признавать, что это так и есть. Но в конце концов рассудок одержал верх над эмоциями, и я убедилась, что Сирес Лок солгал мне тогда. Меня преследовала мысль, что мы с Себастьяном совершили кровосмешение, хотя сделали это по незнанию. Я жила как в кошмарном сне. Отец Ариэль — мой собственный сын! Когда я думала об этом, мой рассудок отказывал мне.
После долгих размышлений я поняла: единственное, что я могу сделать, — отправиться в Нью‑Йорк и отыскать все факты. Я должна узнать правду, чтобы не сойти с ума. Как я уже сказала, я наняла частного детектива и попросила раздобыть кое‑какие документы. Я также попросила снабдить меня информацией о Сиресе Локе. Я слышала, что после развода со мной он женился снова и имел детей. Иногда я встречала сообщения о нем в газетах, но не обращала на них внимания, потому что мне хотелось забыть о том мучительном периоде моей жизни.
Через два дня детектив явился ко мне в отель. Он принес различные документы и подробный отчет о жизни Сиреса Лока.
Самый важный документ — копия с метрики Себастьяна. Там черным по белому была написана его дата рождения: 3 июня 1938 года. Отец — Сирес Лайон Лок. Мать — Мэри Эллен Рафферти Лок. Я! Место рождения — ферма Реддингтон, округ Сомерсет, Нью‑Джерси. Как я и просила детектива, он достал и копию моего брачного свидетельства.
Отчет о Сиресе Локе объяснил мне еще кое‑что. Продав ферму, он переехал в Мен и жил в своем доме, который приобрел в 1937 году. Очевидно, он купил его сразу, как только женился на мне. Я не сомневаюсь, что он увез ребенка с нянькой в Мен, поселил их в этом доме и растил сына сам, пока опять не женился.
Я полагаю, что он обдумал все это загодя. Когда он меня изнасиловал, ему было тридцать три года, он был холост и бездетен. Обнаружив, что я жду ребенка, он женился на мне, чтобы получить ребенка. Я была ему не нужна. То есть пользы от меня ему не было никакой. Он хотел одного: иметь наследника. Чем больше я думала об этом, тем больше убеждалась, что это — единственное объяснение. Иначе зачем ему было красть моего ребенка?
В ту ночь в отеле «Пьер» мой мир рухнул. Почти неделю я не могла прийти в себя, так я была опустошена. Наконец, я собралась с силами и вернулась во Францию. Моя жизнь была там, там были мой муж и дети, обожавшие меня.
Нелегко мне было жить так, как прежде, и несколько месяцев я тяжко болела. Врачи не понимали, в чем дело. Эдуард тоже. Я‑то понимала. Я знала, что со мной. В своем сердце я хранила чудовищную тайну. Тайну, которую я не могла доверить никому на свете. Бремени тяжелее этого я еще не испытывала, и меня очень беспокоила Ариэль. В двадцать два года моя дочь была красавицей и блестящей студенткой. Все говорило о том, что она сделает прекрасную научную карьеру. Никаких генетических отклонений у нее нет, и все же я за нее беспокоюсь.