принялись замыкаться в кварталах. Появились аккуратные до умиления баррикады, ровненько сложенные бочка к бочке, камень под камень; глаз выискивал на них бегонии в горшках…
А вот еда с прилавков пропала. Участки-то при домах размахнулись огромные, сто на сто шагов, или больше. Но богатые разбивали на своей земле красивые парки, ремесленники ставили мастерские, рантье — гостиницы и кабаки, извозчики — каретные сараи и конюшни; не так уж много в Столице оказалось огородников. А они с началом осады урожай припрятали поглубже. Деньги-то не едят… Положим, богатые могли вырубить свои цветники, мастеровые — снести мануфактуры, напильниками тоже не наешься; так или иначе, участки освободить можно. Да только — что сажать на них глубокой осенью? Озимые? Так они же не завтра взойдут, и даже не через месяц. Пока дождешься — чего кушать?
Если не хотелось покупать пирожки с мясом погибшего товарища, вчера еще мяукавшего на заборе, то приходилось искать человека, согласного из каких-то важных резонов продать самую большую ценность смутных времен: еду. Довольно скоро поиски мешка зерна или окорока стали занимать несколько дней беготни. За свиную полутушу предлагали горсть золота, или — уже почти в открытую — человека в рабство. Но и с покупкой продовольствия приключения только начинались. Драгоценный груз приходилось нести мимо завидущих и загребущих — в безопасное место. Конечно, если безопасное место вообще имелось!
К равноденствию в осажденном городе убивали чаще, чем ели.
Этой осенью я перестал задумываться, увижу ли знакомых по “Рейду” и планировать дальше ближайшего восхода, перестал сожалеть о нечищенных зубах, перестал восхищаться собственной лихостью и беспокоиться о неудаче.
Этой осенью я впервые взял с убитого деньги.
* * *
Деньги Вал не забирал, да и вообще, похоже, не заходил в комнату. Прочитал письмо, испугался схватки сестер, и кинулся на помощь с места, где стоял — слуги говорили так; и не нашлось ни одного признака или обстоятельства, выпадающего из картины.
Эсдес завернула лиловый платочек с так и не врученным последним жалованьем Вала. Оставила на столике. Средств более, чем достаточно. Вышколенная прислуга дома, гордая в числе прочего и этой своей честностью, не тронет ни монетки до возвращения хозяина.
Если, конечно, хозяин вернется…
Да, средств-то хватало. Несмотря на Мятеж, кладовые дома ломились от припасов; арсенал от вооружения под любую руку. Садовник подстригал ветки в маленьком дворике, исправно работала кухня. Дворецкий корректно выражал возмущение благородной прижимистостью экономки, закупившей свежих продуктов совершенно в обрез — а если вдруг посетитель? Или вообще гость?
Не было главного: людей. Эсдес осталась одна.
Метельщик все так же будет погонять отары бурых листьев. Дворецкий все так же важно будет повелевать пехотой уборщиков и спецназом ремонтников. Тихие мышки-бельевщицы старательно заменят не измятые никем простыни — положено проветривать раз в десять дней, значит, и выполнено будет в точности… Император пожалует дом кому-то еще — для армии слуг вряд ли что-то изменится. Окажется хозяин добряком или сволочью; умником или абсолютным придурком — слуги все так же не тронут забытый платок или там перстень с бриллиантом. У них свой мир, где мезальянс горничной и сына конюха потрясает основы куда больше, чем лавры или плаха владельцу дома…
Сомнение — слабость.
Слабость — смерть.
Так учил отец, и Эсдес чересчур часто видела подтверждение выученному. Причина слабости никогда не влияла на результат. Недопрыгнул. Не успел увернуться или подставить клинок. Не успел отбить удар. Пожалел ударить сам. Итог всегда один — враг идет по упавшему; идет к тому, что (или кого) проигравший не сумел защитить.
Проигрывать синеволосая не привыкла. Каждая оплеуха “Рейда” помнилась в деталях, в подробностях. Самые блестящие победы над другим противником стирались из памяти уже через полмесяца; много — через месяц. Ну, встретили на марше конницу западников… Там еще командующий был… Как его? Фарлаф? Фальстаф? Да какая разница: поток льда, потом шпагу вон — знай себе руби, приглядывай только, чтобы коню уши не сбрить. Ну застигли племя варваров на ночлеге — для обычных солдат они опасны. Но против сильнейшей в Империи — такая же смазка для клинка…
А вот как удалось сукина кота-алебардиста зажать в колоннаде собора — перед смертью приятно будет вспомнить, до того сильный боец оказался. Но, вместе с Валом…
Нет больше Вала.
Хитрая одноглазая сволочь стребовала, видать, с Акаме услугу за услугу. Еще и благородством обернула: “Напиши сестренке письмо, хоть словом перекинетесь”. Может, и надавила слегка: “В Пыльном я вас друг на дружку не поставила, теперь причитается с тебя…” Красноглазая написала. Куроме, дурочка мелкая, рванула к сестре — а там, наверняка, весь “Рейд” уже слюной истекает. Дескать, не надо ужин искать: сам пришел. И Вал вряд ли что смог поправить, если даже успел — раскатали поодиночке.
Никто не вернулся!
Сначала “Рейд” угробил тройку “Падших”. Причем, что совсем обидно, в единственном бою. И не полным составом — а всего лишь Булатом и Тацуми. Да и Тацуми в той битве только свечку держал, глядя на богатыря круглыми зелеными глазами. За два прошедших года история даже в репертуар театров проникла, не то что в донесения агентуры.
К подбору “Охотников” Эсдес отнеслась уже иначе. Во-первых, их численность запланировала вдвое большую. Во-вторых, не брала человека, вызывающего хотя бы тень сомнения. В-третьих, не жалела времени на тренировки с любым желающим, да и прочих стремилась постоянно тянуть все выше. Правда, на тренировки охотно являлись только Вал и Сэрью, прочие занимались очевидно из-под палки. Тем не менее, в боевом искусстве они тоже росли, просто не так резво. Система работала прекрасно: ни самые страшные городские банды, ни частные армии влиятельных лиц — даже отморозки-”Егеря” премьер-министра — так и не сравнялись с “Охотниками”, пока тех оставалось хотя бы двое. Достаточно было заявить, что в следующую неделю Моряк и Тень будут патрулировать от храмовой площади до седьмой триумфальной арки — в указанном районе исчезали даже наперсточники…
И вот сейчас “Рейд” почти завершил работу. Отряд “Охотников” просто кончился, растаял сахаром в кипятке: на Тракте, в соборе Пыльных Ворот, на улицах Столицы. Не помогли ни сила, ни боевое искусство, ни ледяной тейгу… Не сумев сберечь отряд, Эсдес становилась генералом только по названию; наверняка, довольный премьер-министр уже приготовил указ о лишении звания и ждет, пока синеволосая прибежит за помощью. Путь в Столице Эсдес начинала пешкой Онеста, но тогда премьер еще действительно ее учил, а не только гонял по грязным делам. И замученная “Егерями” семья