пустякам не любит…
Тут Вал посмотрел на письмо второй раз. Прочитал.
Выругался — дворецкий даже отшатнулся, до того грязно — вихрем пробежал на крыльцо, где сразу и воспользовался только сегодня обретенной способностью.
Куда лететь, вопросов не возникало: в утреннем письме подробно и точно указывалась дорога и место встречи; указывалась и цель. А Вал не для того удерживал сестер подальше друг от дружки, чтобы сейчас они сошлись в поединке!
Крылья свистели в стремительно темнеющем воздухе; каждый взмах уплотнял ночь. С одной стороны, если сестры наконец-то между собой объяснятся, с души Куроме свалится огромный камень. С другой стороны, как бы этот камень вместе с головой не свалился!
Крылатый человек упал на поляну черной молнией, еще на подлете окутавшись доспехом. Из тени полуразрушенного храма навстречу ему выступил боец в таком же доспехе, только молочно-белого цвета.
— Я здесь, чтобы никто не помешал их беседе, — холодно проговорил Тацуми.
Вал посмотрел на пару тонких фигурок посреди лужайки — и обрадовался:
— Раз они пока не рубятся, то еще ничего не потеряно.
От фигурки повыше долетел удивленный возглас:
— Но почему? Скажи, Куроме?
* * *
— Скажи, Куроме… — Анна ловко разлила по чашкам половину заварника. Замялась:
— Я тут слышала от сына, он ходил в кино… Ну, там видел вашу встречу… То есть, если не хочешь, не говори, конечно… А чего ты хотела убить Акаме? Война войной, но Акаме же твоя сестра? И я не вижу, чтобы вы так сильно друг дружку ненавидели. Напротив, мне кажется, вас водой не разольешь, вы вот и сидите плечом к плечу…
Куроме посмотрела на чай, на столик, на комнату вокруг — в привычном доме Эсдес, в гостиной Александровых — и вдруг заплакала: неумело, почти беззвучно, так внезапно, что удивилась даже сидящая рядом Акаме.
Но красноглазая выпускница школы убийц быстро взяла себя в руки. Вытащила тоненький кружевной платочек, вытерла слезы младшей, обняла свободной рукой за плечи.
— Рядом, — сказала черноглазая, перестав хлюпать носом. — Хоть каким-то действием, хоть каким-то поступком оказаться с ней рядом, — одним глотком брюнетка опустошила чашку. — Кроме, как убивать, меня совершенно ничему не учили. Этикет, всякие там правила вежливости, мода, костюмы: все подавалось только с точки зрения: “подобраться к цели”. Чтобы та не встревожилась раньше срока. Что потом, никого не скребет!
Куроме отдышалась. Анна успела пожалеть о заданном вопросе. Акаме неожиданно улыбнулась ей: грустно, понимающе и необидно. Ее сестра опять всхлипнула:
— Я вообще нихрена не знала про людей! Вал за мной больше полугода ухаживал, никуда одну не отпускал, тортики буквально с ложечки запихивал… А я все думала, что это по приказу Эсдес, чтобы поскорее вернуть меня в строй. Когда он там сказал… Ну, что не пускает меня драться не как соратник, а как любящий меня парень — я же прямо там в обморок упала, ты-то помнишь!
— Так в этой сцене фильм не соврал, — Анна выпила и свою чашку. — И поэтому вы не можете разорваться, когда видитесь?
Акаме отхлебнула чай:
— Ну да… Я каждый раз хочу Вала… Убить — не убить, а врезать, чтобы зубы листопадом. Чтобы не забирал сестру.
Допила чашку, отставила со вздохом:
— За мной даже ухаживать не осмеливаются. Я же вечный замкомандира, подгонятель и проверятель. Я думала: Тацуми. Он выбрал Мейн… Прикинул, наверное: у него зеленые глаза, у меня красные. У детей что получится? Закат над болотом?
Покрутила рукой над столиком:
— Взрослые мужики смотрят и кривятся: малолетка. А дети мне самой уже неинтересны… А у тебя даже парень есть…
Из открытой двери к Анне подошел старший сын. Посмотрел на черноглазую гостью, перевел взгляд на красноглазую. Наклонился к уху матери, что-то спросил шепотом. Женщина ответила кивком — Леопольд еще раз поглядел на сестер, повернулся и ушел. Проводив его взглядами, дамы вернулись к разговору.
— А как у вас это… Ну… Вообще? — тихонько спросила старшая сестра, покраснев от смущения в тон глазам. Младшая хихикнула:
— Ну… Как-то вечером говорю: ну что, я сегодня сверху? А он: “Ты что? Ты себя в зеркало видела?” Я так обиделась! — Куроме прижала руки к щекам. — Хорошо хоть, ничего ляпнуть не успела! А он сказал: “Ты такая милая, маленькая, пижамка такая пушистая… И как в тебя…” — хихикнула — …”Тыкать?”
— И? — забыв дышать, поторопила старшая.
— И все, до утра лежала, улыбалась.
— А утром?
— Утром любая пижамка превращается в элегантный шарфик, — тоном знатока заметила Анна, и прибавила грустно:
— Но с твоим здоровьем… Детей, скорее всего, не будет.
Куроме махнула рукой:
— Можно беспризорника подобрать, их после войны море. Только вряд ли я проживу долго. Но, сестра…
— Что?
— Хоть день, хоть час, только с ним!
— Эх… — Акаме провела кружевным платочком уже по собственному лицу. — Завидую…
Утешать пришлось опять Анне, как самой старшей:
— Ничего, у тебя тело не выжжено наркотой, далеко еще тебе до начала осени…
* * *
С начала осени на базе “Рейда” я не появлялся. Потому как ровно через две недели от нахального спасения Тацуми — как раз листву позолотило — до Стены доползла повстанческая армия. Армия состояла частью из ободранных до медного грошика жителей Империи; частью из стальных колонн рыцарства Западных королей. Присылать мне приказы перестали, но и деньги присылать перестали тоже. Западная окраина сделалась полем боя. Во всей огромной Столице ввели военное положение. Увеличили штрафы и сроки наказаний. В числе прочих мер — безуспешно попытались конфисковать имевшееся на руках населения оружие.
Вооружились за лето не только бандиты и удесятерившаяся армия — даже обыватели, пытаясь хоть как-то защититься, понемногу обвесились короткими мечами, топориками, клевцами — кому что казалось привычнее, кто что нашел в дедовских запасах, купил, выменял, украл. Многие горожане даже дозрели до платы за обучение фехтованию, и мой безымянный наставник, кроме заработка, завербовал для “Рейда” несколько вполне приличного уровня самородков. Связи с командованием не было у него тоже. На встрече мы порешили, что мастер займется обучением, я же вернусь к обычным занятиям. А чтобы не срезать какого-либо правительственного чиновника или политика, учтенного в планах “Рейда”, буду нападать исключительно на уголовников. По причине нарастания нищеты и жестокости военного положения, уголовников становилось не меньше, а больше. Банда в полсотни ножей, летом державшая в страхе пол-района, теперь считалась мелкой начинающей шайкой, и часто уничтожалась конкурентами уже на второй-третий день после громкого заявления о себе.
Горожане, которых днем хмуро и деловито стригли официальные пастыри, а ночью с прибауточками грабили и немножко резали неофициальные волки,