«Не знаю как кто, а я, когда Борис Абрамович задавал подобные, как бы простодушные и прямолинейные вопросы, ощущала в них некую “творческую провокацию”. Уверена, что, отвечая на им самим поставленный вопрос (Эренбург или Паустовский), Слуцкий прекрасно понимал, что сие — не единственно возможная альтернатива.
Не верю, что, говоря об Эренбурге: “Хорошо, что он шел на компромиссы с властью, зато он помогал людям”, Слуцкий сам был полностью солидарен с этой плоской и небезопасной мыслью. Он, повторяю, собеседника попросту, возможно, провоцировал.
Сам Слуцкий лишь однажды пошел против воли на компромисс с властью, выполнив ее приказание (дело Пастернака), — и тяжелейшим, необратимым образом этот компромисс пережил. Чего никогда даже близко не было с Эренбургом, а уж и задания, и близость власти, и компромиссы там были похлеще.
Вообще, теперь пошла такая мода среди интеллигенции: дескать, можно и нужно идти на компромисс с якобы чуждой тебе властью и идеологией, чтобы потом якобы делать добрые дела. Не хотелось бы, чтобы эту позицию связывали с именем Бориса Слуцкого. Она абсолютно чужда его личности и поэзии. Помните стихотворение: “Станет стукачом и палачом, // потому что знает что почем…” Как-то далеко от теории полезного компромисса.
…Из современных ему прозаиков Слуцкому, самой его стилистически и философски острейшей поэзии были, как мне кажется, близки вовсе не Эренбург, просчитанно-сервильный интеллектуал, и не Паустовский, благородно-нейтральный романтик, но скорее выламывающиеся из клановых рамок Гроссман, Домбровский, даже Андрей Платонов. Из поэтов — Николай Глазков»[209].
Предположение (и даже уверенность) Татьяны Бек подтверждается тем, что в ответ на вопрос: на кого из писателей прошлого всего больше хотел бы походить, Слуцкий назвал Короленко. Об этом вспоминает Лев Озеров. Здесь сказалось не только личное пристрастие, но и общественная потребность той поры. (Это было в начале семидесятых годов.)
К Анне Ахматовой относился с пониманием ее места в нашей поэзии. На подаренной ей книге «Память» написал «От ученика».
Об Анне Ахматовой и отношении к ней — известное стихотворение:
Я с той старухой хладновежлив был:Знал недостатки, уважал достоинства,Особенно спокойное достоинство,Морозный, ледовитый пыл.
Республиканец с молодых зубов,не принимал я это королевствование:осанку, ореол и шествование, —весь мир господ и, стало быть, рабов.
В ее каморке оседала лесть,Как пепел после долгого пожара.С каким значеньем руку мне пожала.И я уразумел: тесть любит лесть.
Вселенная, которую с трудомвернул я в хаос: с муками и болью,здесь сызнова была сырьем, рудойдля пьедестала. И того не более.
А может быть, я в чем-то и не прав:в эпоху понижения значениялюдейона вручила назначениесамой себеи выбрала из прав важнейшие,те, что сама хотела,какая челядь как бы ни тряслась,какая чернь про это ни свистела,не гневалась какая власть.
Я путь не принимал, но это былпуть. При почти всеобщем бездорожьеон был оплачен многого дороже.И я ценил холодный грустный пыл.
Лидия Корнеевна Чуковская вспоминает: «…Когда я пришла, Анна Андреевна вместе с Марией Сергеевной (Петровых) дозвонились Галкину, чтобы поздравить с еврейской пасхой.
— Галкин — единственный человек, который в прошлом году догадался поздравить меня с пасхой, — сказала она.
Потом потребовала, чтобы ей достали телефон Слуцкого, который вновь обруган в “Литературной газете”. <Слова Ахматовой «снова обруган» — относятся к статье Н. Вербицкого. — П. Г., Н. Е >
— Я хочу знать, как он поживает. Он был так добр ко мне, привез из Италии лекарство, подарил свою книгу. Внимательный заботливый человек.
Позвонила Слуцкому. Вернулась довольная: “Он сказал, — у меня все в порядке”»[210].
Вспомнила Анна Ахматова о Слуцком и в связи с объявленным ее вечером в Литературном музее: «Пусть делают без меня. Я их боюсь, они все путают. Маринин (Цветаевой) вечер устроили бездарно. Приехал Эренбург, привез Слуцкого и Тагера — Слуцкого еще слушали кое-как, а Тагер бубнил, бубнил, и зал постепенно начал жить собственной жизнью»[211].
По свидетельству Юлия Оксмана, Ахматова утверждала, что «повесть Солженицына и стихи Бориса Слуцкого о Сталине гораздо сильнее разят сталинскую Россию, чем ее «Реквием»[212].
Но при всем том отношения между Ахматовой и Слуцким были не столь радужными, как может показаться по приведенным высказываниям.
На вопрос Н. Готхарда, кто из современных поэтов ей нравится, назвала Самойлова («жаль, что он передержался в переводчиках») и Бродского («настоящий поэт»). «Спрашиваю о Борисе Слуцком:
— От него ожидали большего»[213].
Я это я. Не больше,Но, между прочим, и не меньше..........................................
— Во дает, — обо мне говорилисамые обыкновенные люди,а необыкновенные людиговорили: «Сверх ожиданья!»
Слуцкий неоднократно, но и не часто бывал у Анны Андреевны в Комарове и в Москве у Ардовых.
Михаил Ардов: «… Молчаливый, знающий себе цену Борис Абрамович. Так и слышу его голос, доносящийся из маленькой комнаты. Он нараспев читает Ахматовой про тонущих на море лошадей и притесняемых на суше евреев»[214]. (О манере чтения Слуцкого написано много, кое-что мы приводили, но никто не пишет, что Слуцкий читал «нараспев». Наиболее обстоятельно вспоминает об этом Самойлов, который, разумеется, много чаще, чем М. Ардов, слышал чтение Слуцкого.)
«…Она <Ахматова> отзывалась о нем <Слуцком> с неизменным уважением, хотя несколько отстраненно, — пишет Самойлов. — Они не могли сойтись, и знакомство расстроилось по какому-то пустяку. Будто бы Слуцкий где-то, говоря о тиражах поэтических книг, заметил, что Ахматова весь свой тираж могла увезти на извозчике… (А. Найман в своих воспоминаниях признается, что он за столом у М. Алигер «к месту пересказал» сказанное Слуцким: «…Полвека назад “Вечер” Ахматовой вышел тиражом триста экземпляров: она мне рассказывала, что перевезла его на извозчике одним разом…” “Я!.. — воскликнула Ахматова. — Я перевозила книжки? Или он думает, у меня не было друзей-мужчин сделать это? И он во всеуслышание говорит, будто я ему сказала?” — “Анна Андреевна!.. — высоким голосом закричала Алигер. — Он хочет поссорить вас с нашим поколением!” Он был я, но эта мысль показалась мне такой нелепой, что я подумал, что тут грамматическая путаница. Я не собирался ссорить Ахматову со Слуцким, но меньше всего мне приходило в голову, что Слуцкий и Алигер одного поколения и вообще одного чего-то»[215].)
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});