- Спорю, тебе нравятся женщины, которые разгуливают в таких лифчиках. - На самом деле, у него развились любовь и страсть к маленькой груди. - Ты ханжа, Люк. Могу поспорить, твои подружки носят лифчики с подкладками.
Из всех женщин, что он знал, единственная, которая пленила его, не носила лифчик. Люк спросил себя, что это говорило о нем? Он пытался не тревожиться насчет этого, но его это тревожило. Его бак с дерьмом наполнился еще чуть-чуть.
- Мари, тебе шестнадцать, - попытался образумить сестру Люк. – Ты не можешь ходить в лифчике, который приводит парней в возбуждение. Ты должна надеть что-нибудь другое. Может быть, лифчик с амбарным замком, - последние слова он сказал, чтобы немножко развеселить Мари. Как всегда, она не смогла оценить его юмор. И разразилась слезами.
- Я хочу поехать в интернат, - выкрикнула Мари и убежала в свою комнату.
Упоминание об интернате заставило Люка замереть на месте. Он уже долгое время не думал об этом. Если он отошлет сестру в интернат, ему не надо будет беспокоиться о том, что она надевает лифчики с подкладками, когда его нет в городе. Его жизнь станет проще. Но внезапно мысль о том, чтобы отослать Мари, перестала привлекать его: она была унылой и одной сплошной нервотрепкой, но она была его сестрой. Он привык, что она рядом, и интернат больше не казался ему подходящим решением.
Люк последовал за сестрой в комнату и прислонился плечом к дверному косяку. Мари лежала на кровати, уставившись в потолок, раскинув руки, как мученица на кресте.
- Ты действительно хочешь поехать в интернат? – спросил он.
- Я знаю, что ты хочешь этого.
- Я никогда так не говорил. - Они уже обсуждали это прежде. – И это неправда.
- Ты хочешь избавиться от меня, - всхлипнула девочка. – Так что я уеду в школу.
Люк знал, что ей необходимо было услышать, и что ему нужно было сказать. Для нее, а также и для себя. Он слишком долго был нерешительным.
- Вопрос не обсуждается, - он сложил руки на груди. – Ты никуда не поедешь. Ты живешь со мной. Если тебе это не нравится - тем хуже для тебя.
Тогда Мари посмотрела на него:
- Даже если я хочу уехать?
- Да, - сказал Люк и был удивлен тем, что на самом деле имел это в виду. – Даже если ты хочешь уехать, ты застряла здесь. Ты моя сестра, и я хочу, чтобы ты жила со мной, - он пожал плечами. – Ты – заноза в заднице, но мне нравится, когда ты рядом и пристаешь ко мне.
Мари молчала в течение минуты, затем прошептала:
- Хорошо. Я останусь.
- Тогда ладно. – Люк оттолкнулся от косяка и пошел в гостиную. Он остановился у высокого окна с видом на бухту.
У него были не самые лучшие отношения с сестрой. Их совместное проживание оказалось далеко от идеального. Люк проводил в дороге почти столько же времени, сколько в городе. Но он хотел узнать Мари, прежде чем девочка отправится в колледж и станет взрослой.
Он должен был чаще встречаться с ней за эти шестнадцать лет. Он определенно мог бы это сделать. У него не было оправданий. Во всяком случае, приличных оправданий. Он так зациклился на собственной жизни, что совсем не думал о сестре. И это заставляло его чувствовать стыд за все те случаи, когда он был в Лос-Анджелесе и по-настоящему не пытался увидеть ее. Узнать ее. Он всегда знал, что это делает его эгоистичным ублюдком. И до сегодняшнего дня он даже не считал, что есть что-то неправильное в том, чтобы быть эгоистичным.
Услышав тихие шаги сестры, Люк повернулся. Со все еще мокрыми щеками и тушью, растекшейся по всему лицу, Мари обняла брата и положила голову ему на грудь.
- Мне нравится жить здесь и приставать к тебе.
- Хорошо, - он обнял ее. – Я знаю, что никогда не смогу заменить твою маму или отца, но я постараюсь сделать тебя счастливой.
- Я была очень счастлива сегодня.
- Тебе все еще не разрешается носить тот лифчик.
Мари помолчала секунду, затем испустила многострадальный вздох:
- Ладно.
Они долго стояли вместе у окна. Мари говорила о своей матери и рассказала о причине, по которой хранит засохшие цветы на своем комоде. Люк полагал, что понял, хотя все равно ему казалось, что это внушает страх. Сестра сказала, что говорила об этом с Джейн, и та считает, что однажды, когда Мари будет готова, она сможет выбросить цветы, которые взяла с могилы мамы.
Джейн. Что он собирался делать с Джейн? Люк всего лишь хотел спокойной жизни. Вот и все. Но у него не было ни одной спокойной секунды с тех пор, как он встретил Джейн Олкотт. Нет, неправда. В те короткие несколько недель, что они провели вместе, его жизнь была лучше, чем когда бы то ни было. Когда он был с Джейн, то чувствовал себя так, будто вернулся домой впервые, с тех пор как переехал в Сиэтл. Но все это оказалось просто иллюзией.
Джейн сказала, что любит его. Люк хорошо знал, что нельзя верить этому, но глубоко внутри, в местечке, которое было невозможно сбросить со счетов, он хотел, чтобы эта ложь оказалась правдой. Он был простофилей и болваном. Завтра вечером он должен будет увидеть Джейн в первый раз за неделю и надеялся, что, как и в случае с любой другой болью, после первого укола все в нем онемеет, и он больше ничего не будет чувствовать.
Вот на что он надеялся. Но этого не произошло, когда на следующий вечер Джейн вошла в раздевалку. Счастливчик почувствовал ее присутствие даже раньше, чем поднял глаза и увидел ее. Потрясение от того, что она стояла перед ним, ударило его в грудь и оставило бездыханным. Когда Джейн заговорила, ее голос струился сквозь него, и, несмотря на свою железную волю, Люк впитывал в себя каждое ее слово, как высохшая губка. Он влюбился в нее. Больше нельзя было отрицать это перед самим собой. Люк влюбился в Джейн и не имел понятия, что с этим делать. Он сидел, засунув ноги в незавязанные коньки, со шнурками в руках, и смотрел, как Джейн идет к нему. И с каждым ее шагом его сердце стучало все сильнее, будто норовило пробить дыру в его груди.
Одетая в черное, с гладкой белой кожей, Джейн выглядела так же, как всегда. Ее темные волосы вились вокруг лица, и Люк заставил себя зашнуровать коньки, когда на самом деле хотел встряхнуть ее, а потом крепко прижимать к себе, пока она не станет частью его.
Самым трудным из всего, что ей когда-либо пришлось сделать, оказалось зайти в раздевалку и встретиться с Люком. Когда Джейн приблизилась, он опустил взгляд на свои шнурки. В течение долгих секунд она наблюдала, как Счастливчик зашнуровывает коньки, и когда он не поднял на нее глаз, проговорила, обращаясь к его макушке:
- Большой тупоголовый придурок. - Джейн сжала руки в кулаки, чтобы удержаться и не протянуть руку, не коснуться его волос, и сказала: – Хочу, чтобы ты знал: я не собираюсь писать о тебе что-нибудь еще.