Читать интересную книгу Гибель царей - Конн Иггульден

Юлий пожал плечами, собираясь прекратить разговор, но потом рассказал и про сражение на «Ястребе», и про ранение в голову, потребовавшего месяцы на выздоровление, и про припадки, случающиеся с ним.

— Все изменилось за время моего отсутствия, — сказал он. — Впрочем, быть может, все осталось прежним, но зато я сам настолько сильно изменился, что просто не вижу этого. Кабера говорит, что припадки могут продолжаться всю мою жизнь — или прекратятся завтра. Никто не может знать.

Цезарь поднял левую руку и уставился на нее, но рука не дрожала.

— Я иногда думаю, что жизнь — не что иное, как боль с моментами радости, — проговорила Александрия. — Ты стал сильнее, чем прежде, Юлий, несмотря на ранение. Я нашла выход: ждать моменты счастья, несмотря на боль, а потом наслаждаться ими, не думая о будущем.

Цезарь опустил руку, внезапно почувствовав стыд за то, что так откровенно рассказывал о своих страхах. Это было не ее и не чье-то еще бремя, а только его. Он — глава семьи, римский трибун и командир Перворожденного. Странно, но он не мог получить то удовольствие, которое хотел, мечту, которая ему однажды уже была дана.

— Ты видишься с… Брутом? — спросил Юлий после паузы.

Девушка отвернулась и стала протирать инструменты на рабочем столе Таббика.

— Мы встречаемся, — ответила она.

— Я не говорил ему, что мы…

Александрия вдруг засмеялась, бросив на него взгляд через плечо:

— Лучше не надо. Между вами и так достаточно конкуренции. Не хватало еще меня.

К своему изумлению, Юлий почувствовал укол ревности. Он постарался отмахнуться от него. Александрия не принадлежит ему сейчас и, кроме нескольких моментов в прошлом, не принадлежала никогда.

— Держи его к себе поближе, Юлий. Рим гораздо опаснее, чем тебе могло показаться.

Цезарь чуть было не усмехнулся при мысли, что выжил именно для того, чтобы вернуться в город, но тот факт, что его жизнь имела для нее значение, остановил его.

— Я буду держать Марка рядом, — пообещал он.

Юлий спрыгнул с лошади, чтобы пройти пешком последние две мили до поместья.

Пока он шагал, намотав поводья на руку, в голове у него роились планы. Со времени возвращения события развивались с необыкновенной скоростью. Получение должности трибуна, захват дома Мария и командование Перворожденным, встреча с Александрией… Октавиан.

Корнелия… Она казалась ему незнакомкой. Цезарь нахмурился, чувствуя, как его буквально убаюкивает топот копыт по пыльной дороге. Память о ней помогала ему в самые трудные моменты плена. Желание вернуться к жене обладало тайной силой, которая преодолела унижения, болезни и боль. И вот теперь, когда он обрел Корнелию, она стала как будто бы другим человеком. Юлий надеялся, что со временем это чувство пройдет, но душа его все еще тосковала по жене, которую он когда-то любил, хотя она была всего в миле от этого места и ждала мужа.

Судебная тяжба нисколько не беспокоила Цезаря. У него было больше шести месяцев однообразного существования в корабельном трюме для того, чтобы придумать и отшлифовать все детали защиты Мария: если бы Антонид не дал ему такого шанса, он выиграл бы дело каким-нибудь другим способом. Юлий не мог смириться с тем, что имя его дяди позорят в городе.

Корнелия подошла к воротам встретить мужа, и он поцеловал ее. И тут ему в голову пришла запоздалая мысль, что между мужем и женой существуют еще кое-какие дела, которыми он пренебрегал две ночи после возвращения. Наверняка близость возродит любовь к Корнелии.

Усталость от путешествия тут же исчезла: Цезарь опять поцеловал жену и на сей раз не спешил оторваться от ее губ. Захваченный своими мыслями, Юлий не почувствовал, что внезапно она напряглась.

Цезарь передал поводья рабу, ожидавшему в сторонке.

— С тобой все хорошо? — прошептал он на ухо жене. Запах ее духов наполнил легкие ароматной прохладой.

Она тихо кивнула.

— Девочка спит?

Корнелия откинула голову назад, чтобы посмотреть на мужа.

— О чем ты думаешь?.. — спросила она, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие.

— Я объясню, если хочешь, — ответил он, снова целуя ее.

У Корнелии была прекрасная светлая кожа.

Они прошли в спальню.

Неожиданно Юлий почувствовал неловкость и пытался скрыть нервозность за поцелуями, между которыми они сбрасывали одежду прямо на пол. В действиях жены было что-то не так, но Цезарь списал это на долгую разлуку. Они очень недолго знали друг друга, поэтому он и не ждал, что их близость произойдет легко.

Юлий гладил жену по шее, легкими движениями касался спины, пока они сидели обнаженные друг перед другом, освещенные единственной лампой, окрашивавшей комнату в золотистый цвет.

Корнелия с трудом переносила его поцелуи: ей хотелось рыдать от горя из-за того, что в ней что-то сломалось. Она никому не говорила о том, что сделал Сулла, даже Клодии. То был позор, который она хотела забыть, прятала в глубине души и надеялась, что когда-нибудь забудет полностью. Женщина отвечала на ласки Юлия, все больше и больше приходившего в возбуждение, но не чувствовала ничего, кроме страха от воспоминаний о последнем визите к диктатору, непрошено ворвавшихся в ее память.

Она вспомнила, как слышала плач дочери из детской колыбели около кровати, когда Сулла навалился на нее, и слезы медленно полились из глаз, потому что его жестокость со страшной силой сейчас ранила ее душу.

— Я не могу, Гай, — сказала Корнелия срывающимся голосом.

— Что с тобой?.. — воскликнул Юлий, шокированный слезами жены.

Корнелия упала на колени перед мужем, и он обнял ее, крепко прижав к себе, пока женщину сотрясали рыдания.

— Тебя кто-нибудь обидел? — прошептал он, и его грудь заполнила ужасающая пустота.

Сначала Корнелия не могла ему ответить, но потом все-таки шепотом заговорила, устало закрыв глаза. Еще не самое страшное, а только начало, ее беременность, бессильный гнев от мысли, что никто в Риме не может остановить Суллу.

Огромная печаль навалилась на Юлия, слезы злости и разочарования выступили на глазах при мысли о том, что ей пришлось пережить. Он постарался взять себя в руки и сильно прикусил губу, чтобы не задавать бессмысленные, глупые вопросы, которые не приведут ни к чему, кроме еще больших страданий. Для Цезаря сейчас ничего не имело значения, он хотел только обнимать жену до тех пор, пока рыдания не затихнут, перейдя в тихие всхлипывания.

— Сулла уже мертв и больше никогда не сможет причинить тебе вред, — прошептал он.

Юлий рассказывал жене, как ее любовь помогла ему сохранить мужество, чтобы не сойти с ума в темном трюме, как горд он был на свадьбе, как много она значила в его жизни… Его слезы высохли одновременно с ее слезами: когда луна на рассвете растаяла в небе, они уснули, но спали друг от друга отдельно.

ГЛАВА 31

Когда солнце всего на несколько пядей поднялось над горизонтом, Тубрук обнаружил Цезаря, прислонившегося к внешней стене поместья, с накинутым на обнаженные плечи одеялом, защищавшим от утренней прохлады.

— Ты плохо выглядишь, — сказал старый гладиатор.

К его удивлению, Юлий не ответил; казалось, молодой человек не заметил приближения управляющего. Его глаза покраснели от бессонной ночи, тело вздрагивало от холодного ветра, но Юлий не обращал на это внимания.

Тубрук увидел на загорелой коже светлые следы шрамов, свидетелей старой боли и сражений.

— Юлий!.. — мягко окликнул он молодого человека.

Ответа не последовало, но Цезарь позволил одеялу свалиться с плеч, и остался только в сандалиях и облегающих штанах, доходящих до середины бедер.

— Мне надо пробежаться, — произнес Юлий, глядя на лес за холмом.

Его голос был таким же холодным, как ветер, и Тубрук обеспокоенно прищурил глаза.

— Я пойду с тобой, парень, если ты немного меня подождешь, — сказал он и вернулся в дом, чтобы стащить с себя тяжелую тунику.

Когда управляющий вернулся, Юлий медленно разминал мышцы ног, и Тубрук присоединился к нему, завязав кожаные шнурки до самого верха икры.

Когда оба были готовы, Юлий двинулся вперед, задав ритм движения.

Тубрук легко пробежал первую милю через лес, довольный, что не отказался от упражнения. Позже, когда в груди стало жечь от усилий, он посмотрел на Юлия. Тот легко несся по извилистой тропинке, грудь его равномерно вздымалась.

Старый гладиатор старался не отставать: сначала бежал плечом к плечу с младшим товарищем, потом стал переходить на все более медленный шаг. Юлий не разговаривал, продолжая бег: по лицу его струился пот, заливая глаза.

После следующей мили они выбежали из прохладной зеленой тени и продолжили путь по периметру поместья. Ноги уже отказывались повиноваться Тубруку; дыхание вырывалось со свистом. Ни один человек его возраста не смог бы так долго выдерживать подобную нагрузку, а по Цезарю нельзя было сказать, что он утомился, поскольку молодой человек или не обращал внимания на усталость, или просто забыл о ней. Он был сосредоточен на своих мыслях и не замечал, что Тубруку тяжело. Старый гладиатор понимал, что важно быть рядом с Юлием, когда тот наконец выдохнется, но вскоре у него перед глазами уже появились красные пятна, а каждый удар сердца отзывался болью, от которой в груди начинал разгораться костер.