И только часа в три пополудни Ольга выдохнула:
– Скоро. Схватки и промежутки сравнялись.
Все уже давно сидели вокруг стола с роженицей. А чего бегать? За несколько часов всё стало привычным. Даже Михаил, переживавший больше всех, успокоился. А уж Галё вообще оставался невозмутим, как индеец.
Будто дождавшись слов подруги, Ира вздохнула полной грудью и поджала ноги. И тут Михаил понял, что ни хрена он не успокоился. Когда твоя женщина рычит от боли, когда её крючит – успокоиться нельзя.
– Галява́, – сообщила Йв.
– Много? – Уточнила Ольга.
Йв замешкалась и Михаил наклонился посмотреть сам.
– Почти ничего не видно. Только самая вершинка купола.
Ольга коротко кивнула.
– Давай, девочка. Подыши. Помнишь, как учили? Отдохнуть надо. Теперь нельзя будет останавливаться.
Это тоже обсуждалось. Показавшаяся головка означала, что скоро животик плода дойдёт до выхода и будет пережата пуповина.
– На, Ирочка, попей. Потом некогда будетю Йв, меняемся местами!
Не успели девушки дойти до мест, как Иру снова скрючило. Теперь потуги пошли сплошняком. Вздохнёт пару раз – и спазм. Но что-то пошло не так, потому что Ольга обеспокоенно посмотрела в глаза мужа.
– Что? – У Ирины тоже поднялась паника. – Что! А-а-а-а!
Очередной спазм окончился резким выдохом и шипением.
– Больно!
Лицо Ольги стало жёстким:
– Режем! Миш, ты инструмент простерилизовал?
– Какое «режем»? – Девушка начала вырываться. – Вы там ох*ели? Мы же говорили, что это крайний случай!
– А это и есть крайний! – Рубанула старшая. – Миш, сам погляди.
Михаил наклонился. Выход расширился на сколько возможно, но этого не хватало. Судя по закруглению, до максимального сечения ещё далеко, а ткать вокруг головки натянулась до белизны и выпирала рукавом. Эдакая кожаная манжета. Михаил вытащил из остывшей уже кастрюльки прокипяченные ножницы.
– Где?
– Мне резали здесь.
Ольга показала немного левее направления на очко.
– Да не дрожи ты!
– Ага...
Михаил попытался поддеть край пальцем. Не ножницами же тыкать? Не получалось. Ещё раз нервно вздохнув, он достал лезвие, как замену скальпелю. Точечно ткнув уголком в самый край, он резко отдёрнул руку: подпёртое давлением, тельце полезло само.
– Давай! – Раздался крик Ольги. – Давай, родная! Через боль. Всё у нас, баб, через боль.
Михаил еле успел бросить лезвие обратно в кастрюльку (чтоб никто не порезался), как показалось плечико. И тут же, почти без перерыва, младенец практически выпрыгнул ему на руки. Дрожащими руками (не уронил!) отец положил заоравшего ребёнка на живот матери. Его тут же подхватила Ольга. Повернула боком, завязала пуповину шнурком. Их заранее выбрали – самые гладкие – и простерилизовали с другими инструментами.
Дальше уже неспешно затянули второй шнурок и перерезали пуповину. Так же неспешно дождались выхода последа. Ольга только его аккуратно, на грани сопротивления вытягивала, чтобы не свернулся внутри. Ира в конце ещё немного потужилась – и выпал.
Все облегчённо вздохнули, расслабленно заговорили. И тут неандерталка застыла.
– Начялося.
– Что?!
Закричали все, кроме Галё. Но он тоже посмотрел удивлённо. Да и роженица тут же замолчала, вслушиваясь в себя.
– Кажется, действительно схватки. Ой!
Мысли Ольги застрочили как пулемёт:
– А этого мы не ожидали. Миша, быстро ещё шнурки. Кипяток остался? Просто ошпарь. Беги, я приму. Стой! Ножницы тоже ошпарь.
Пока психующий отец искал шнурки, пока бежал вниз и набирал кипяток из ведра, пока с ковшиком и инструментом в нём бежал обратно, всё уже закончилось. Старший лежал с одного бока от матери, а младший распластался на животе. Повторилась процедура с завязыванием пуповины и ловлей последа. Помыли малышей, обработали им пупки остатками зелёнки. Мамочку тоже помыли – обтёрли, как получилось, кровавые сопли сырыми тряпками. Шить промежность Михаил не рискнул. Это ж надо хирургический инструмент и специальные нитки. Кровотечение уже остановилось, поэтому только помазали зелёнкой. Чем хороша именно зелёнка – она, в отличие от йода, не сушит и не обжигает. То есть, действует нежнее. Это ещё маленькому Михаилу и его отцу объяснил врач, когда они притопали с разбитой головой. Так и сказал: хорошо, что зелёнкой мазали, а не йодом. А отцу просто первой в аптечке попалась зелёнка.
Иру уже сняли со стола, Михаил уже потащил роженицу в спальню...
И вдруг:
– Начялося.
Глава 19. Продолжение переполоха
Никто из них не ходил на «Ревизора». Аборигены по вполне понятным причинам. А остальные хотя и бывали в театре, но «Ревизор» знали только по школьным урокам литературы. Сейчас все трое попаданцев почувствовали себя участниками той самой финальной сцены. Ольга сурово так, с подозрением оглядела роженицу.
– А я чо? Я ничо! – Не менее удивлённо ответила та из рук Михаила.
Вождь, пожав плечами, вернулся к столу. Поставил ногу на стул, пристроил Ирину и облегчённо выдохнул – как бы ни была мала младшая жена, но в её атлетической фигурке явно больше шестидесяти килограмм.
– Что смотрите? Убирайте куда-нибудь этих, – он кивнул на близняшек. – Тут новые на подходе. Застилайте снова. Оль? Есть другое одеяло? А то это вымокло. Одна чистая простынь ещё осталась, хоть и валялась долго на воздухе.
– Мишенька... – Ира нежно прислонила голову к плечу мужчины. – Так ведь нет ничего... никого во мне уже. Теперь точно чувствую.
Глава семейства так же подозрительно и задумчиво, как перед этим старшая жена, поглядел девушке в глаза.
– Нету, нету. – Несколько раз кивнула та.
– Ми-и-иш... – Раздалось от дверей.
Вождь повернул голову: Ольга стояла, подперев косяк, и глядела куда-то внутрь себя. Наконец, отмерла и полезла рукой в промежность. В наступающих сумерках видно было плохо, но и так стало понятно.
– А я думала, что спину тянет от усталости. – Произнесла она задумчиво.
Михаил заставил себя действовать.
– Так! Я сейчас!
Он энергично подхватил Иру и зашагал в спальню. Вернулся за малышами. По какой-то подсознательной, нерациональной причине положил старшую (а это оказалась девочка) по правую руку от матери. Сына, родившегося на полчаса позже – с левой стороны. Снова, как ещё осенью, когда узнал, что женщины беременны не от него, мелькнула мысль: считает ли он этих детей своими? И честно ответил себе: да. Невозможно девять месяцев помогать матерям во всём, наблюдать, как развивается беременность – и не перенести это состояние на новорождённых. Он так же, как когда-то с Мстиславом, переживал за жён, за их здоровьем. А уж принятые роды – это как импринтинг, только в другую сторону. И даже запарка последнего месяца, когда женщины почти ничего не делали, ушла куда-то на задний фон. Ведь уже всё – теперь нервотрёпка ожидания завершена. Правда, впереди другая нервотрёпка с ночными тревогами. Но это потом...
Ира устало прикрыла глаза и мужчина решил уйти, чтобы не мешать. Отошёл к дверям, но жена снова позвала его:
– Мишенька, положи их по-другому. Я тут подумала... Сделай с боков подставки из подушек и одеял. Пусть малыши лежат вровень с грудью. А то у меня сил нет. Ни их поднять, ни самой повернуться.
Михаил быстро устроил что-то вроде мягких полочек, ещё раз поцеловал в лобик бледную и потеющую от слабости жену. Улыбнулся в ответ на тень её улыбки и вышел. От кровати отходил нежный папочка и любящий муж, а порог перешагнул собранный и строгий к пациентке врач. Ну, в школе он хотел стать врачом, да как-то не сложилось. Что ж – греби полной ложкой.
Посмотрел, что происходит в большой комнате. Ольга сама умудрилась забраться на стол и теперь сидела, откинувшись на руки и свесив ноги. Хлопнул себя по лбу: одеяло! Выяснил, какое можно брать. Потом был долгий поиск именно того одеяла, которое надо. Раскладывание постели на половинке стола – Михаилу вспомнилась статья из учебника медсестёр (попадался ему и такой) о смене белья у лежачих больных. Наконец, очередная роженица лежала, уперев пятки в мягкие валики – подогнутые ноги несколько раз соскальзывали и Михаил придумал закатать край одеяла в рулон. Но творческая мысль работала дальше. Полностью подготовив всё, что возможно – только инструменты ещё кипятились на подтопке русской печи, он с выражением дешёвого коммивояджера произнёс: