— Ты нас там встретишь? — переспросил он.
— Да. Судно отсюда пойдет в Хайфу.
Мария сделала паузу.
— Командовать операцией буду я, — жестко сказала она.
Араб едва не скривился, услышав, что на операции им будет командовать женщина, но подумал о хороших деньгах, которые они получат, и сдержался.
— Я буду там, вместе со взрывчаткой, — пообещал он.
Подойдя к койке, Мария выдвинула из-под нее два армейских сундука с металлическими ручками по бокам, на которых было написано «Медикаменты» на иврите.
— Октоген здесь. Мои охранники вынесут его на берег.
Подойдя ближе к арабу-наемнику, она жестко поглядела ему в глаза.
— И последнее. Я не хочу, чтобы на операции кто-нибудь струсил.
— Если мы работаем в Израиле, мне все равно, что или кого ты собираешься взорвать, — с улыбкой ответил Заккар.
После того как взрывчатку отнесли в грузовичок араба, Мария села и еще раз взглянула на фотографию Иерусалима. Цель ярко блестела на холме, неподалеку от древнего кладбища.
«На этот раз мы так встряхнем весь мир, что никто не сможет это игнорировать», — подумала она, аккуратно убирая карты и фотографию обратно в ящик.
42
Руди Гунн ходил взад-вперед по мостику, как рассерженный кот. Хотя шишка у него на голове давно спала, лиловый синяк все еще переливался у его виска. Через каждые пару шагов он останавливался и глядел на обшарпанный порт Чанаккале, ожидая увидеть что-нибудь ободряющее. Не увидев, качал головой и снова начинал расхаживать.
— Просто безумие. Мы уже третий день под арестом. Когда же нас отпустят? — раздраженно сказал он.
Питт оторвал взгляд от штурманского стола, на котором лежала карта турецкого побережья. Он разглядывал ее вместе с капитаном Кенфилдом.
— Консульство в Стамбуле уверяет, что нас обязательно отпустят. Говорят, что бумаги уже пустились в путь по коридорам бюрократии и движутся там даже сейчас, пока мы тут говорим.
— Это возмутительно, — жалобно сказал Гунн. — Мы под арестом, а убийцы Тана и Иверсона ускользнули.
Питту было сложно с ним спорить, но он-то хорошо понимал двусмысленность ситуации. Задолго до того, как «Эгейан Эксплорер» связался с турецкой береговой охраной, им поступили два сообщения. В первом им доложили, что судно НУПИ нелегально исследует древний турецкий затонувший корабль, который находится под защитой Министерства культуры. А во втором докладе сообщалось, что во время этих нелегальных исследований погибли два аквалангиста. Турки отказались раскрывать источники этих сообщений, но начали действовать в соответствии с ситуацией еще до сообщения с «Эксплорера».
Как только судно НУПИ под эскортом было доставлено в Чанаккале и помещено под арест, делом занялась полиция. Но это только добавило неразберихи. Питт сразу же созвонился с профессором Руппе, чтобы тот подтвердил наличие разрешения на исследования, а затем связался с Лорен, своей женой. Та быстро привела в действие механизмы Госдепартамента, чтобы ускорить их освобождение, хотя полицейские, обыскав судно и не найдя ни одного антикварного предмета, постепенно и сами поняли, что оснований для ареста нет.
Пригнувшись, в дверь вошел Род Зайбиг, немного разрядив унылую атмосферу.
— Парни, у вас есть минутка? — спросил он.
— Еще бы, — ответил Гунн. — Мы заняты лишь тем, что волосы рвем на головах, по одному за раз.
Зайбиг подошел к штурманскому столу и положил на него папку.
— Может, это вас взбодрит. У меня кое-какая информация по вашему монолиту.
— Очевидно, уже не нашему, — мрачно ответил Гунн.
— Ты вспомнил ту надпись на латыни? — спросил Питт, двигаясь в сторону, чтобы дать присесть Гунну и Зайбигу.
— Да. Я ее записал сразу же, как вернулся на корабль, но потом все не было времени. А этим утром наконец-то взял ее и перевел.
— Только не говори, что это надгробие Александра Македонского, — весело сказал Гунн.
— Боюсь, это невозможно, и сразу по двум причинам. Этот камень — не надгробие, а, по сути, памятник. И там нет упоминания об Александре.
Открыв папку, он показал надпись на латыни от руки. На следующей странице был уже перевод в напечатанном виде, и он отдал его Гунну. Тот молча прочел, а затем принялся читать вслух.
«В память центуриона Плавтия
Служившему в „Схола Палатина“, верному стражу Елены,
Погибшему в бою в море неподалеку отсюда
Вера, верность и честь.
Корникулярий Траян»
— Центурион Плавтий, — повторил Гунн. — Памятник римскому легионеру?
— Да, — ответил Зайбиг. — И это придает особое значение короне, найденной Элом и тоже имеющей римское происхождение, как подарок от императора Константина Великого.
— Служивший в «Схола Палатина», верный страж Елены, — сказал Питт. — «Схола Палатина» — элитная римская часть, охранная, вроде преторианской гвардии, но в более позднее время. А упомянутая Елена, видимо, Елена Августа.
— Правильно, — согласился Зайбиг. — Мать Константина Великого, правившего в начале четвертого века. Годы ее жизни — с 248 по 330-й от Рождества Христова. Так что и корона и камень относятся к той эпохе.
— А что насчет этого Траяна? — спросил Гунн.
— Корникулярий — воинское звание, обычно это заместитель по административной части. Я поискал по базам данных по Древнему Риму, но Траяна в таком звании не нашел.
— Это продолжает оставаться большой загадкой. Откуда взялись корона и монолит и как они оказались на затонувшем корабле Османской империи?
Посмотрев в сторону, Гунн увидел двух офицеров в синей форме, неторопливо шедших по причалу в сторону судна.
— Ну вот, местные полицейские вернулись, — сказал он. — Надеюсь, они несут с собой бумаги насчет нашего освобождения из-под ареста.
Капитан Кенфилд встретил полицейских у трапа и проводил их на борт. Питт и Гунн тоже подошли в кают-компанию.
— У меня распоряжение о снятии ареста, — на чистейшем английском сказал старший из офицеров, круглолицый мужчина со слегка обвислыми ушами и пышными черными усами. — Ваше правительство было так настойчиво, — слегка улыбнувшись, добавил он. — Вы свободны.
— А как идет расследование убийства двух членов экипажа моего судна? — спросил Кенфилд.
— Мы заново открыли дело по факту возможного убийства. Но пока у нас нет подозреваемых.
— А что насчет той яхты, «Султаны»? — спросил Питт.
— Да, ведь мы сами видели, как она Питта чуть в куски не изрубила винтами, — требовательно сказал Гунн.