— Получается, — согласился я.
— Что делать будем? — спросил Староста.
— Ты — староста, — напомнил я его руководящее положение.
— А ты правду принес, ты первый, кто живым от… них… вернулся, и еще ты мертвяков умеешь убивать. Никто не умеет, а ты умеешь. Ты их не боишься. Это сразу чувствуется… Тебе народ поверил, я знаю. И я по глазам твоим вижу, что ты знаешь больше, чем мы…
— Больше я знать не могу, я многого у вас не понимаю и о многом даже еще и не слышал, — отверг я зарождающийся культ своей сомнительной личности.
— Ты смотришь еще со стороны, поэтому видишь лучше, чем мы. А станешь, как мы, перестанешь видеть.
— Ладно, — сказал я. — Мы еще долго можем перепихивать необходимость решения друг другу. Давай о деле.
— Давай, — с готовностью согласился Староста.
— У нас с тобой невелик выбор, — констатировал я. — Вариант первый: оставить все как есть — пусть все будет, как будет. Вариант второй: воспротивиться тому, что делают с нами, и попытаться себя сохранить. Вариант третий: не тянуть гиппоцета за хвост, а пойти к Хозяйкам и пройти Одержание всем и сразу.
— Страшно тебя слушать, Молчун, — вздохнул Староста тяжко. — И на самом деле было лучше, когда ты молчал… Да уж былого не воротишь… Все верно, хоть и страшно. Говори дальше.
— А что говорить? — пожал я плечами. — Сначала надо решить, какой вариант жизни выберем, а потом уж говорить.
— Какой же ты быстрый, Молчун! — возмутился Староста. — Это ты так можешь — молчать-молчать, а потом вдруг решить, а мы так не можем, нам надо раз поговорить, другой раз поговорить, покатать орешки во рту, а уж потом и разжевывать. А то и выплюнуть, не разжевывая, если горькими покажутся.
— Ну, катай свои орешки, Староста, — кивнул я. — Только если с каждым мы начнем эти орешки катать, то и выбирать ничего не придется — первый вариант сам осуществится. Вас много, а времени мало.
— Собрание надо собирать, — возникла из дверей Лава в обнимку с горшком, полным ягод. Хотя нет — уже не совсем полным — ее губы блестели от разноцветного ягодного сока, а лотос она воткнула в волосы.
До чего ж прекрасны эти юные существа!..
— Да бережет тебя лес, Молчун, очень вкусно! — поблагодарила она.
— И твоя каша была замечательная, тебе тоже доброго леса, — ответил я. — Ты уж меня прости за вчерашнее, устал я…
— А-а, — легко отмахнулась она от прошлого. — Ветер дунул — унесло… Собрание, говорю, собирать надо да решать вместе, а то, как пойдешь ты от нас к Колченогу, а от Колченога к Хвосту, а от Хвоста к Кулаку, у тебя шерсть не только на носу вырастет, а весь шерстью покроешься. А потом и облезешь от старости. Знаю я их…
Я их тоже знал…
— Дело говоришь, Лава, — похвалил я.
Она довольно зарделась.
— Молодец, дочка, — возгордился и Староста. — Ты давай беги к Слухачу, пусть травобоем площадь побрызгает, народ пока поест с утра, и соберемся. Ты от Слухача пробеги по всем и позови…
Лава сунула еще горсть ягод в рот и отдала горшок мне.
— Ты сам поешь пока, Молчун, у тебя ж теперь некому готовить, а я побегу.
Вжик — и нет ее, скрылась в траве, только ветерок пронесся.
— Некому, — согласился я вслед ветерку и отправил в рот пригоршню ягод.
Почему-то, когда собирал, в голову не пришло самому поесть. Кто ж спорит, ягоды — это всегда вкусно. А цветы — красиво… А женщины — это боль в душе, то сладкая, то горькая… Без которой жить не хочется.
— А-а, Молчун тут, — раздался скрипучий голос Старца. — Моими тропинками ходишь, к Старосте пришел завтракать. Теперь так и будет: на завтрак к соседям, и на обед к соседям, и на ужин к соседям, а они от тебя самое вкусное прятать будут и подсовывать невкусное — или недобродившее, или перебродившее, как ты мне, Молчун, подсовывал.
— Да ничего я тебе не подсовывал, старик, я всегда еще спал, когда ты приходил.
— Не ты, так Нава твоя подсовывала, — проворчал он. — Один раз только я успел твою кашу съесть — ох вкусная была! — так она на меня рассердилась. Любила она тебя, Молчун, не уберег ты ее… Теперь, как я, будешь по домам ходить, а тебе будут подсовывать…
— Знаю, что не уберег! — огрызнулся я. — Знаю, что любила!.. Обязательно пальцем в ране ковырять?
— А в ней все время надо ковырять, чтобы не забылось, а то повадишься жен терять, не напасешься на тебя жен-то… — хихикнул ехидно Старец.
— И ничего мне не подсовывают! — оборвал я его и протянул горшок с ягодами. — На, ешь…
— Ягоды, — заглянул в горшок старик. — Удружил… Ягоды я и сам могу собрать, целый день хожу по лесу и ягодами рот забиваю, и ты, Молчун, будешь ходить. И побеги бродилом поливать будешь, как пацаны. Я в дом за нормальной едой прихожу, женщиной приготовленной, потому что в этой еде мужская сила хранится…
— Собрание у нас сейчас, старик, — сказал Староста. — Ты поспеши на площадь-то, а то старые ноги долго ходят…
— Ноги долго ходят, — хихикнул Старец, — да язык быстро летит… Кашу давай!.. Или похлебку давай!.. Где твоя хозяюшка?
— Народ на собрание собирает, — ответил Староста.
— Это правильно, — одобрил Старец. — Народ пусть собирает, а Молчуну ее не давай, не знает он леса и ее потеряет. Он же к тебе не просто так пришел, я же чую… Без жены очень плохо… Только он детей женам делать не умеет, никудышный он муж, и ты ему дочку не отдавай!..
— Пошел я, Староста, — встал я. — На площади встретимся… А ты пока орешки погоняй…
— Какие орешки? — встрепенулся старик.
— Не по твоим зубам! — вдруг зло ответил Староста. Редко он вслух злился.
Первым из нашей компании на площади оказался я, наблюдая, как народ собирается, потом ко мне присоединилась Лава.
— Уф, всех позвала, — сообщила она довольно.
— Молодец, девочка, — улыбнулся я.
Она слегка нахмурилась и покосилась на меня. Что-то ей не понравилось. Но мне было не до девичьей психологии: я думал, что народу скажу.
Трава еще дымилась от травобоя, а площадь уже была полна. Не у одного меня, похоже, голова болела да душа ныла. От правды редко покой приходит. Некоторые пришли с горшками в руках, дети подхныкивали, до конца не проснувшись. Слухач с удовольствием на лице капал по капельке травобой на отдельные стебельки травы и радовался, как ребенок, когда попадал и стебелек скукоживался.
По площади перекатывался бурчащий бубнеж, словно в животах у всех урчало. Может, и урчало, но не так же громко. Я понимал уже, что слышу мыслительный процесс социума по имени деревня.
Прибежал Староста.
— Конечно, старость надо уважать, — отдуваясь, сообщил он с сомнением, — но…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});