Лесозаводский лесотехникум, двое-трое пошли в Находкинскую мореходку, несколько девчонок – в Спасское педучилище или в культпросветучилище в городе тогда ещё Ворошилов-Уссурийский. Все эти средние профессиональные учебные заведения находились тогда в Приморье и относительно недалеко от нашего города, что позволяло «семиклассникам» к совершеннолетию уже получить довольно неплохую профессию. Один из моих одноклассников, по фамилии Галкин, с которым я тоже хорошо дружил, уехал в Находку и меня приглашал поехать с ним в мореходную школу. И я тоже было загорелся желанием приобщиться к моряцкой жизни, как-никак, а я ведь родился на самом берегу Тихого океана и всегда уважал эту суровую и своенравную водную стихию. К тому же хотелось хоть как-то облегчить жизнь своим родителям, определившись на полное государственное обеспечение в мореходке. Но мои практически безграмотные отец и мама категорически сказали «нет»: мол, сначала закончи «десятилетку» и попытайся получить высшее образование, а они помогут, как бы трудно ни приходилось. До окончания средней школы оставалось всего два года, и я сдался. К тому же я не совсем был уверен, что меня возьмут в мореходку, потому что уже в те годы заметил у себя заметное ослабление зрения. А у моряка, как известно, оно должно быть стопроцентным. Как и у лётчика, кстати сказать.
А летом 1951 года мы уже уехали из Лесозаводска. Причина по тем послевоенным временам была вполне объяснима: мы, дети, подрастали, расходы в семье, естественно, росли, а доходы родителей только желали быть лучшими. Оклады работников городского узла связи, где отец работал обменщиком почты, а мама – уборщицей, были в те трудные годы очень и очень скромные. Поэтому их совместная ежемесячная заработная плата в нашей семье, привыкшей за годы жизни на Камчатке, даже во время войны, по возможности ни в чём себе не отказывать, частенько заканчивалась ещё задолго до начала срока выдачи очередной получки. И тут вдруг возникла оказия значительно улучшить качество жизни нашей семьи. Отец, всегда лёгкий на подъём в любых полезных для семьи делах, не стал долго раздумывать и сразу же решился в очередной раз схватить подвернувшуюся удачу за её хвост. Забегая вперёд, скажу, что ему и в этом случае удалось оседлать норовистую эту скакунью. Однако, следует оговориться сразу, произошло это желанное для всех нас событие далеко не в один момент, как хотелось бы. Были на новом месте многие месяцы очень трудной для нас жизни, когда не редко и даже неделями приходилось делить для каждого члена семьи во время завтрака, обеда и ужина в виде пустого чая только по одному куску хлеба, и мама ещё умудрялась от своего куска половину отдать своим детям, утверждая, что «она уже покушала раньше нас всех». Помню хорошо, что несколько раз приходилось пообедать даже совсем без хлеба и только, стыдно в этом признаться, сваренной картофельной кожурой, не выброшенной мамой днём раньше на помойку, и собранными ею на новом месте жительства и засоленными какими-то непонятными лично для меня грибами. Так мы не жили даже в самые трудные военные годы.
Но всё, однако, по порядку.
Нашему переезду на новое место жительства поспособствовал один из заместителей начальника городского узла связи, под непосредственным руководством которого мой отец и работал все эти первые годы на «материке», то есть в Лучегорске. Фамилия у него была Рычков. Он был гораздо моложе моих родителей, а детей в его семье, кроме племянницы примерно моего возраста, ещё не было тогда вроде бы. Жила эта молодая семья совсем рядом с нами, по соседству в ведомственном четырёхквартирном деревянном доме. К нам они всегда относились доброжелательно, помогали в трудные дни, будто мы были их ближайшими родственниками, причём без каких-либо просьб с нашей стороны. Видимо, родители мои, люди спокойные, общительные и безотказные в работе (отец, как я уже упоминал, занимал сразу две должности – был обменщиком почты и конюхом одновременно, а зимой ещё отправлялся с бригадой связистов в тайгу на заготовку столбов для проводной связи, летом же – на сенокос в пойму пограничной реки Сунгач), оказались для них довольно симпатичными. Как бы там ни было, но именно этот человек, назначенный весной 1951 года начальником узла связи в Кавалеровский район Приморского края, уговорил и моих родителей переехать в этот горняцкий край: мол, там люди хорошо зарабатывают на оловянных рудниках.
Отец уехал туда один сразу по весне, а когда я закончил учёбу в школе, то и нас всех перевёз на новое место жительства. Оно оказалось чуть ли не в самом центре приморской части хребта Сихотэ-Алинь, берущего своё начало почти с правых берегов Амура в Хабаровском крае и протянувшегося параллельно восточному берегу Татарского пролива и Японского моря через всё Приморье до Находки и многочисленных живописных бухт на северных берегах залива Петра Великого. А сам горняцкий посёлок Хрустальный, в котором мои родители и братишка Борис потом прожили чуть ли не десять лет (я оставил его намного раньше), расположился в толчее узких распадков восточных отрогов этого знаменитого горного хребта, который не единожды пересекал со своими спутниками известный исследователь Дальнего Востока России Владимир Клавдиевич Арсеньев, и даже где-то именно в этих местах он впервые встретился со своим удивительным таёжным следопытом и охотником удэгейцем Дерсу Узала.
Привёз нас отец на самую восточную окраину посёлка, где в начале длинного узкого и извилистого распадка он уже заложил наш новый семейный дом. По дну распадка в тени великанских кедров, елей и полного набора пород приморских лиственных деревьев (были здесь вперемешку с хвойниками и дуб, и липа, и ясени с клёнами, белая и чёрная берёзы, и маньчжурский орех, и т. д., и т. п.) протекал весёлый ручей с чистой, всегда холодной и вкусной водой. Ручей этот, как оказалось, не замерзал даже в крутые морозы, и мы потом брали из него воду и летом, и зимой, так как до ближайшего колодца у домиков в устье распадка было больше сотни метров, а выше нас по распадку вообще другого жилья не было совсем. Кому-кому, а мне лично, чьё детство прошло в сопках среди чудных камчатских белых и каменных берёз, честно скажу, сразу и очень понравилось.
Однако особенно любоваться природной экзотикой этих новых для нас мест не приходилось: надо было обживаться практически на голом месте, а для этого пришлось всё лето основательно потрудиться. До нашего приезда отец успел венцы нашего будущего дома выложить только по окна, а для временного жилья соорудил лёгкий сарай, стены и крыша которого были сделаны из тонких пластин