— Он явно озабочен тем, что его «христианская вера» скоро подвергнется испытанию, — сказал Ролан. — Среди паломников, находящихся на борту, есть беременная женщина. Через несколько часов у нее начнутся роды.
— Вот как?
— Де Сент-Аман — единственный представитель духовенства на корабле. В Венеции, как только он узнал, что на его корабле будущая мать, он повсюду стал искать какого-нибудь священника. Но не нашлось никого, кто согласился бы оставить свою паству и приход. Де Сент-Аман не мог запретить этой женщине сесть на корабль — это спровоцировало бы скандал. А в случае, если роды пройдут успешно, ребенка нужно будет крестить, и де Сент-Аману придется руководить этой церемонией. Бели он действительно такой никудышный верующий, как о том рассказывают, эго вскоре откроется.
— А детей обязательно крестить сразу после рождения?
— В море — да. Шансы выжить у них очень небольшие. Поэтому нельзя терять ни минуты.
— Кто этот юноша, который шел за ним?
— Это Дьёжюст, его преданный помощник. Он не покидает его ни на минуту и участвует во всех его начинаниях. Только ему разрешается входить в каюту де Сент-Амана. И только у него есть дубликат ключа от нее.
— Что-нибудь известно о прошлом де Сент-Амана?
— Пока это только слухи, но все, что нас сейчас интересует, — достойный ли он христианин.
— Понятно.
На третью ночь корабли паломников стояли на рейде, слегка покачиваясь на морских волнах. Было тихо. Слышалось только ритмичное потрескивание корпусов кораблей. Ночь была темной и теплой. Безветренной. Флотилия отдыхала.
За исключением «Карлуса Магнуса» де Сент-Амана.
Все пассажиры собрались на палубе. На реях и вдоль вантов матросы развесили фонари, которые осветили весь корабль. Кое-кто из матросов с соседних кораблей с недоумением наблюдали зa этим странным зрелищем. Такая иллюминация в ночи не предвещала ничего хорошего.
На верхней палубе «Карлуса Магнуса» все молчали. Паломники вынесли рожающую женщину на свежий воздух и сгрудились вокруг нее.
На некотором расстоянии от них стоял де Сент-Аман. Никогда раньше никто не видел на нем нагрудного креста. Большинство паломников молились, прося у Бога, чтобы ребенок родился живым. Кто-то наблюдал за роженицей, испытывающей муки, другие не спускали глаз с господина. Тот нервно разминал пальцы, бросая взгляды в сторону роженицы.
Козимо Ги стоял в нескольких шагах от рыцаря.
Через два мучительно долгих часа ребенок появился на свет. Его первый крик раскатился громким эхом по всему кораблю и был слышен даже на ближайших десяти судах, а возможно, и дальше.
Паломники расступились, пропуская де Сент-Амана. Все собравшиеся ждали его реакции. Де Сент-Аман вздохнул и подошел к собравшимся. Медленно. Никто до этого момента не выказал радости по поводу появления на свет ребенка, даже сама роженица. Все ждали совершения церковного обряда.
Де Сент-Аман подошел к ребенку. Ему был отвратителен вид капающей на пол крови. Он побелел, но сдержался, избегая смотреть на темную лужу, растекающуюся под роженицей. Несмотря на это проявление слабости, все вскоре убедились, что де Сент-Аман относится к исполнению своего долга со всей серьезностью. Он приступил к церемонии. После того как он произнес первые известные всем фразы на латыни, напряжение спало. У всех отлегло от сердца. Этот человек был одним из них, и они теперь не сомневались, что он проведет обряд крещения новорожденного с соблюдением всех правил.
Козимо наблюдал за происходящим. После ритуальных песнопений ребенка нарекли Лазарем. Осознавая важность момента, рыцарь большим пальцем начертил что-то наподобие креста на красном лобике ребенка.
Козимо побледнел, увидев этот жест. Де Сент-Аман не совершил крестного знамения! Никто этого не заметил.
После завершения церемонии все разошлись. Роженицу и ее сына унесли с палубы. Первым поспешил удалиться де Сент-Аман. И снова на его мертвенно бледном лице появилось свойственное ему беспокойное выражение. Он спустился к своей каюте.
Козимо пошел за ним.
* * *
Закрыв за собой дверь, де Сект-Аман сразу же сорвал с себя крест и с силой отбросил его подальше.
— Отвратительно. Эта кровь…
Вся каюта была заставлена чемоданами, свободное пространство можно было измерить тремя шагами. Рыцарь торопливо подошел к стоящему вертикально сундуку. Отпер замок. Содержимое впечатляло: внутри сундук был обит тканью, в три ряда стояли культовые статуэтки, осколки камней и свитки. В центре находилась белая статуя.
Де Сент-Аман достал какой-то манускрипт, зеркало и шифровальную линейку. Стал искать перо и ручку.
Он услышал, как за ним открылась и тут же закрылась дверь.
— Дьёжюст, — сказал рыцарь, не оборачиваясь, — куда ты положил мои перья? Я должен описать эту гнусную церемонию, прежде чем очиститься.
Ответа не последовало, он почувствовал, как в затылок ему уперлось холодное острие клинка.
— Не двигайтесь, — услышал он.
Де Сент-Аман замер. Зеркало и шифровальная линейка упали на пол.
— Что вам нужно?
— Чтобы вы все рассказали.
Де Сент-Аман сделал вид, что хочет закрыть сундук.
— Не двигайтесь.
Он почувствовал боль от клинка, впившегося в кожу на голове.
— Рассказать… О чем рассказать?
— Мне знаком жест, который вы сделали во время крещения ребенка.
— Какой жест?
— На его лбу вы изобразили не крест.
У де Сент-Амана замерло сердце. Он молчал.
— А то, что я вижу здесь, в этом сундуке, — продолжал звучать голос за спиной, — подтверждает, что означает ваш недавний неосмотрительный жест. Эта фигура в центре, украшенная всеми атрибутами богатства, вы не назовете мне имя этого человека?
Де Сеит-Аман открыл рот, но не издал ни звука. Статуэтка была изображением библейского царя, стоящего перед своим троном со сжатыми кулаками. Справа от него можно было различить удода и муравья, гложущего царский скипетр. Царь Соломон.
— Паломники не ошибались, сомневаясь в вашей набожности, — снова раздался голос. — Как солдату Христа, призванному служить паломникам, признаться в том, что он верит не в Христа, что он исповедует другую веру? Старый, давно забытый культ.
— Что вам от меня нужно? — спросил де Сент-Аман.
— Не бойтесь. Чтобы убедить вас в своих добрых намерениях, я даже ослаблю нажим клинка. Но не думайте, что опасность миновала. Достаточно вам повернуться — и я зарежу вас, как барана.
Де Сент-Аман почувствовал, что клинок уже не так сильно впивается в затылок.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});