— Ну и?.. — осторожно подтолкнул Андреев.
— Что?.. Ах да. — Игорь опомнился. — Все это он описал в своем трактате, и в этом я ему верю. — Усмехнулся и добавил: — И в том, что он смеялся последним.
N-реальность
— То есть? — не понял Виктор.
— То есть все не так просто.
Виктор удивился:
— Да и так не просто.
— И так не просто, — согласился Игорь. — Но чем дальше в лес, тем партизаны толще. Здесь, друг мой, такое дело, что чем больше знаешь, тем больше не знаешь, не знаешь и не знаешь. Я за эти дни много думал и многое понял, не хуже нашего друга Данько. — Он улыбнулся. — Время! Время!.. Оно сложное, оно имеет такую ячеистую и вместе с тем подвижную структуру, живую что ли… Понимаешь? Множество тоннелей, коридоров, как угодно назови. Не знаю, бесконечно ли их много или все-таки число их конечно, но все же много… в общем-то это неважно. Пусть будет N, да? N-реальность! И в каждом из этих коридоров живет свой Игорь Коротин, свой Виктор Андреев, живут каждый своей жизнью, знать не зная друг о друге… Или даже знают, но сути это не меняет.
— А суть?
— А суть в том, что все эти Коротины, и этот в том числе, — он ткнул себя пальцем в грудь, — не что иное, как отблески. Отражения какой-то единой сущности. Понимаешь? Солнечные зайчики неведомого Солнца!
Виктору показалось, что он уловил мысль друга:
— Ты хочешь сказать, нам надо найти это Солнце?
— Конечно, — сразу согласился Коротин. И неожиданно добавил: — Хотя вообще-то я не об этом.
Тот, кто не отбрасывает тени
— Так, — сказал Виктор. — По-моему, пора еще по рюмочке.
Игорь кивнул: пора! Согласен.
Накатили.
Морщась, Игорь прожевал лимонный ломтик.
— Помнишь, — вернулся он к теме, — я говорил, что в этой рукописи почти все — чистая правда?..
— Помню.
— Так вот, мы и добрались до этого «почти». Нежданов написал, как разобрался с Ломовым и стал жить дальше… Кстати, Ломову он открылся. Тот и фамилию, и имя знал, все чин чином… Но Валентину не сказал! Действительно предан был, как пес… Ладно, это я отвлекся. Итак, написал он про это, пишет дальше. Стал, мол, жить-поживать, разбогател, финансовым тузом стал. Какое-то влияние, какая-то власть… Но и все на этом. Вся милость судьбы, и ни копейкой больше. А он-то кем себя видел? Титаном, Цезарем! Мнил о вселенских масштабах, а тут тебе губерния. Мечтал стать китом, а стал щукой в пруду… Ну, и вот якобы думал-думал он об этом, думал-думал, да и разочаровался. А потом и раскаялся. Не стоят, дескать, загубленные души такой карьеры. И решил: все, аут! Увольняюсь из человечества. Сказано — сделано. Накатал исповедь — и пулю в лоб.
— В рот.
— Тьфу ты, верно!
— Ты в это не поверил? Но какой смысл ему врать?!
Коротин тщательно выровнял стопку листов.
— Смысл? Какой-то смысл есть. Вот, взгляни. — Он протянул Андрееву последний лист предсмертного труда.
Виктор взял, стал смотреть.
Лист был наполовину покрыт ровными, аккуратными, без помарок строчками — а ниже их вкривь и вкось, яростными, злобно рвущими бумагу каракулями было: «ТЫ НЕМОЧЬ! Я СМЕЮСЬ НАД ТОБОЙ! Я ПЛЮЮ НА ТЕБЯ! НЕМОЧЬ!!! Я СМЕЮСЬ, СМЕЮСЬ, СМЕЮСЬ ПОСЛЕДНИМ!..»
— Немочь Немо, — улыбнулся Андреев, возвращая лист. — Ну, и что это значит?
Коротин побарабанил пальцами по столу, пожевал губами. Словно бы не отваживался сказать то, что хотел… и было это на него не похоже. Но вот отважился:
— Ты знаешь, чем дальше, тем больше мне кажется, что он был не один.
— Еще были сообщники, кроме Ломова? И он о них умолчал?
— Нет. Не совсем так. Вопрос… метафизический. Я думаю, что кто-то тайно был над ним. Вел его. Влиял. Не тупо, не в глаза в глаза, а так, чтобы он об этом и не подозревал. Разве что в последние дни, вот уже в эти, он начал что-то постигать… и это выглядело как типичная клиническая картина.
— Постой. — Виктор взглянул недоуменно. — Ты хочешь сказать, что много лет он был скрытым психом?.. Ну, я не знаю, тут тебе виднее: шизофрения там, или что другое… но только под конец это перешло в открытую стадию?
— Вероятно, внешне все так и выглядело. И опытный психиатр не ошибся бы с диагнозом.
— Голоса, призраки?..
— Думаю, все так и было.
— Постой, — осторожно повторил Виктор. — А что значит — «внешне»?
Игорь рассмеялся:
— Эх, Витя! Классику читать надо. Как сказано: если привидения являются больным, то это значит только то, что они являются больным, а не то, что их нет самих по себе. Так?
— Точнее, Игорь… Давай без заумных выкрутасов, напрямую!
— А напрямую — я постепенно убеждаюсь, что на нашем свете есть некто могущественный. Тот, кто знает секреты времени, всю эту n-реальность. Ну, не один, разумеется, некая организация. И она влияет на людей, подчиняет их мало-помалу своей воле — вот таких, как Нежданов. Я всерьез подозреваю, что он такой не один на Земле, — Коротин усмехнулся, — есть еще сверхчеловеки. Вот на таких Они и едут.
Интонации Игоря изменились — слово Они было сказано совершенно особым тоном.
— …Они действуют тихо. Незаметно. Очень осторожно. Мало-помалу, год за годом подминают весь мир под себя, воздействуя на подсознание отдельных личностей. В своих целях…
— Ну, Игорь Николаевич, — морщась, произнес Андреев. У него что-то разболелась голова. — Это у тебя уже уфология пополам с масонским заговором пошла совершеннейшая.
— Хотел бы я тоже так думать, — откликнулся Игорь, — да что-то не очень… Ты ведь убедился в моей интуиции?
Виктор кивнул — против этого не попрешь. Игорь продолжил:
— Ну вот, а я и сейчас вижу. И думаю, и вспоминаю: ну что меня тогда толкнуло в тот затрапезный ресторан зайти?! Случайность? Но ведь с этого все и началось, и пошло, и пошло, и дошло до точки. И мы оказались в кабинете в самый момент самоубийства, и эта сама исповедь попала нам в руки… и это все случайности? Нет, друг ситный, что-то не верю я в такие случайности! Другая музыка здесь.
Мигрень разыгрывалась все сильнее. Виктор придавил рукой правый висок:
— Тогда что же у тебя получается? Эти неизвестные много лет исподтишка влияли на Нежданова, а потом зачем-то тебя повели по его следу?
Игорь угрюмо покачал головой:
— Чего не знаю, того не знаю. Но очень похоже, что вот эти слова о раскаянии и самоубийстве он писал под диктовку своих голосов — уж поверь мне как психологу. А вот это — про немочь, про смеюсь да плюю… вот это уже сам, когда вдруг очнулся. Это взрыв последнего отчаяния, на краю пропасти, когда уже ничего не поделать, некуда бежать, и надежд больше нет. Что-то ему открылось! Что-то он понял в этой игре отражений. Понял, что проиграл и попытался отыграться, хотя бы так.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});