Читать интересную книгу Поворотный день - Владимир Богомолов

И такая преданность четвероногому другу в конце концов взяла верх над непреклонным вначале желанием иметь под своим седлом аргамака. Логвин на мгновение в мыслях поменялся местами с Магометом и, досадливо плюнув, бросил ему в протянутые руки конец повода. Отошел на несколько шагов, повернулся, глянул, как человек, обнимая и целуя ноги жеребца, уже не замечает вокруг ничего и никого. Вскинул боец карабин, крикнул в сердцах:

— Какого черта разнежился! Убирайся с глаз моих!

— Не ругайся, дорогой. Магомет знает: ты хороший человек.

Он потянул к себе повод. Конь послушно опустился на колени.

Горец усилием волн перекинул раненое тело через седло, припал к гриве. Аргамак невесомо поднялся с земли и, не ожидая команды, осторожно выбрасывая длинные ноги, направился туда, куда ускакали друзья Магомета. Всадник оглянулся и спросил:

— Как зовут тебя, казак?

— Логвин Петрунин… А зачем тебе?

— Аллаху расскажу. Пусть он хранит тебя.

Вернувшись на конюшню, Логвин никому не рассказал о странном свидании и расставании. В ту пору было еще в его широкой груди, в его большом и добром сердце место для человеческих слабостей — жалости, сочувствия, умиления.

Ничего-этого не осталось в нем спустя неделю, когда отпросился он у Пимена Ломакина всего на одну ночь съездить в станицу Сиротинскую, поглядеть на мальцов и дорогую супружницу свою Настюшку. По их подсчетам, она должна была уже разродиться третьим.

Очень хотелось Логвину узнать, кто же выиграл спор? Ася говорила, что задумала она произвести на свет божий дочку. Нужна же ей помощница по дому, по хозяйству. Много ли проку от них, мужиков? Завьются ни свет ни заря к чертям на кулички, и ищи-свищи их целый день. А теперь, когда такое беспокойство по всей земле и мужики почем зря лупят друг дружку, зачем же еще одного несчастливца рожать? Нет, с девчонкой куда покойнее.

Конечно, Логвина тоже порой пугало будущее сыновей. Вон они какие рослые да красивые. А смышленые — не скажи! Пока отец бился на Карпатах с германцем, они не только подросли, но и ума-разума поднабрались, грамоту одолели. Теперь, можно сказать, как писарь при правлении или как учитель, бойко читают книжки и газеты, которые редко попадают в станицу. Особенно им нравится читать в газетах про мировую революцию против всех буржуев и мироедов. В это время об одном они жалкуют: без них одолеют всю контру. Чего с них возьмешь, несмышленых? Хватит, должно, лиха и на их долю. Что-то не видно пока конца войне. Не спешат помещики и капиталисты расстаться со своими привилегиями.

С такими мыслями и пробрался Логвин к леваде своего двора. Долго лежал в густом бурьяне, вглядываясь в кромешную тьму. Ни огонька в хате, ни звука в коровнике. Да что они там, повымирали, что ли? Подполз, погасил дыхание, напряг слух и зрение. Ничего. Словно пустошь впереди.

Тревога ползучим гадом пробралась за пазуху, когда он, осмелев, поднялся с карачек. Раздвинул заросли терна и — не увидел на привычном месте своего дома.

Сначала подумал, что бес попутал, ориентир потерял, но когда убедился, что ни правее, ни левее нет домов, взвыл по-волчьи и, уже не думая об опасности, рванулся к месту, где совсем недавно стоял его крепкий пятистенок. Сапоги с разгона точно в труху провалились в пепел, скользнули по обгорелым доскам. Все было порушено и превращено в тлен.

Логвин крепко тряхнул чубатой головой, точно отгоняя страшное наваждение. Но, открыв глаза, вновь увидел то, что окружало его. Он не хотел, не мог допустить мысли, что вместе с хозяйством погибла семья.

«Ну бог с ним, с куренем, — решил Петрунин, отходя от жуткого оцепенения. — Где же мои родненькие? Не могут же они уйти за тридевять земель. Должно, у тещи», — здраво рассудил Логвин и хотел направить туда резвый бег, совсем забыв, что в станице белогвардейцы, и не ведая, что за ним давно и пристально наблюдают два казака, скрываясь за морщинистым стволом карагача.

И, как только Петрунин направился к калитке, дозорные преградили ему дорогу.

— Никак, Лошка? — удивленно и раздосадованно произнес один из белоказаков, величая так Петрунина по праву соратника детских забав и кума.

— Говорил тебе: он стонет, — назидательно произнес второй.

Не уловив оттенков досады и злорадства в их голосах, Логвин даже не попытался выхватить из-за пояса наган, не подумал, пользуясь темнотой, сигануть куда-нибудь за ограду, чтобы задворками, огородами скрыться от врагов. По непонятной причине новоиспеченный буденовец обрадовался встрече с кумом. Белый, красный, понятно — враги, но ведь родня же самая близкая, можно сказать, кореша с бесштанного возраста. И потому Логвин, подтвердив свою личность, с надеждой спросил:

— Не знаешь, где моя Настюшка с мальцами?

— Зря ты забрел сюды, кум, — уже не досадливо, а угрожающе сказал тот, который был и ростом повыше, и в плечах пошире и пол-лица которого прикрывала рыжая, как лисий хвост, борода. — Краснюки ведь на той стороне.

— Он в разведку напросился, — высказал догадку второй. — Его в штаб надоть.

— Ни в какую не в разведку, — все еще не понимая всей трагичности своего положения, огрызнулся Петрунин.

Он-то точно знал, ради чего переплыл речку, прогладил брюхом сотни метров огородных межей. Но они ведь не поверят ни на копейку. И не станет он им доказывать, что особых успехов в борьбе с белыми не достиг, усердия чрезмерного не показал, даже, напротив, не так давно ихнего чалдона отпустил, вместо того чтобы в штаб доставить или прикончить на месте. А что воюет на стороне красных, в этом Логвин ничего противоречивого в своем поведении не видел. Нравятся ему их законы и порядки: равенство для всех, почет и уважение по труду, а не по мошне. Так что не было в душе Логвина особого страха или опасения за свою жизнь. Но, очевидно, иначе относился к их встрече дружок детства.

— Не думал, что свидимся с тобой на этом свете, — сказал недобро кум и клацнул затвором винтовки, упертой прямо в похолодевший вдруг живот Петрунина.

— Ефим, не самоуправствуй! — закричал казак. — Он могет ценные сведения дать про краснюков. Так что давай его в штаб.

— Ничего он не может дать. Знаю я его, — угрюмо выдавил кум, но винтовку опустил.

И такая тут злость закипела в душе Логвина, что, не боясь никакой кары, обругал он Ефима последними словами, какие только были в запасниках его памяти… А в конце тирады еще раз спросил, может тот по-человечьи объяснить, где его жена и дети.

— Могу, — с непонятной охотой произнес белоказак. — Пойдем, покажу.

— Дай-ка руки, — потребовал от Петрунина спутник Ефима.

Но дружок детства самодовольно сказал:

— Но убегет. Я пойду впереди. Ты, Лукич, винтовку промеж лопаток ему просунь.

В этой холодной уверенности Ефима почуял Логвин что-то недоброе.

Но вот направились они к печальной леваде, и подумалось ему: как минуют сад, так повернут на давнюю их с Ефимом тропку, что вела к подворью Настеньки. Первое время они вместе подпирали тын, ожидая ее осторожных шагов, но потом сказала Ася, скрывая смущение в лукавой усмешке, что Ефима ждет не дождется Любаша.

— Это как же понимать? Как отлуп? — осерчал Ефим. А услышав тихое, но твердое: «Да уж как хошь понимай», ушел, что-то бубня под длинный нос.

Думал Логвин, будут они долго враждовать, чего доброго, и поджидать где-нибудь друг друга да носы квасить… Но ничего такого не произошло. Скоро Ефим утешился Любахой, девушкой озорной и смазливой. Не успели в станице привыкнуть к их встречам, как Любашкин отец, казак справный, но нрава крутого, дикости необузданной, зазвал к себе в дом Ефима и, налив полстакана водки, чокнулся, сказав будто обоюдно и давно обговоренное:

— Ну, зятек, со свиданьицем.

У парня челюсть свалилась на край стакана. По-своему расценил эту растерянность будущий тесть. Бычьей кровью заполнились белки его мутных глаз.

— Знацца, у вас другие планы, милок? Потискать девку под плетнем, попортить на сеновале и к другой… Или уже…

— Да что вы… — залепетал сосед, едва удерживая в трясущейся руке стакан. — Я за честь почту, — как в купеческих романах заговорил Ефим, проклиная в душе старого, а заодно и его баламутную дочку.

— Ну, спасибо, зятек. Ну, утешил. Давай еще по единой. А вечером чтоб с отцом-матерью в гости. Сватанье проведем. Ну, а как же, милок? Так заведено дедами… У кого товар, к тому за покупкой и приходят. Да ты не боись. Я ведь лишку не запрошу.

Лет пятнадцать с той поры минуло. Логвин и Ефим не только примирились, но снова сдружились, даже породнились, крестными отцами стали.

Правда, на германскую Петрунин отправился без дружка. Признала авторитетная медицинская комиссия Ефимову непригодность к строевой службе по причине мудреного заболевания сердечно-сосудистой системы. Настенька через большака писала мужу: Ефим по пьяному случаю похвалялся перед ней, что оставлен по ходатайству тестя.