А зашедши в квартиру, была поражена беспорядку, творящемуся там. Это было очень странно, поскольку Донатий страдал одной ужасной чертой – крайней чистоплотностью. Не то, чтобы это качество было само по себе недостойным, но его крайнее проявление – б-р-р! Впрочем, я отвлеклась – в прихожей я перешагнула через два зонта и кучу шарфов и платков, и прошла в свою комнату. Судя по всему, обыск продолжался и тут тоже – тумбочки были открыты и выпотрошено их содержимое на кровать…
Там, возле кровати, на полу, сидел Виталик и злобно на меня зыркал. Сказать что-то внятное он не мог, поскольку в его рту были плотно сложены мои носки. От неожиданности я села на кровать и в прострации смотрела на дёргающего в конвульсиях парня. Потом отмерла, и осторожно обходя того по кругу, посмотрела, почему он столь странно дёргается. Жемчуг только раздражённо фыркнул, и тихо зарычал. М-да, придётся мне запереть его в гостиной.
Да уж… странно, что вообще он ещё способен передвигаться – его правая рука была пристёгнута наручниками к дверцам шкафа, а левая нога была завязана моим поясом от халата там же. Слабое мычание доносилось из-под кляпа. Я неловко извинилась перед ним, и прошла с инспекцией дальше по квартире… Элеонора Витальевна лежала на кухне между холодильником и мойкой, пристёгнутая всё теми же наручниками к какой-то рогульке под мойкой. Её корпулентное тело было с заботой укрыто одеяльцем из подстилки Жемчуга, а под голову сложена собственная шапка. Одним словом, проявление заботы и внимания.
Волк был ошарашен не меньше меня, поэтому молча следовал за мной, брезгливо переступая через кучи мусора на полу. Ещё недавно это были крупы из моего шкафа, а нынче…
Так! Я не о том думаю – перво-наперво необходимо вызвать наряд полиции, благо что до отделения – рукой подать. Я пошарилась по карманам и выхватила трубку мобильного телефона. Я совсем недавно научилась пользоваться этим сложным прибором, и с тех пор постоянно носила его с собой… только вот что я им скажу – что у меня лежат пристёгнутые грабители? Не могли бы они прийти и немножко их забрать?
Я понемногу стала приходить в себя, и рассерженно пошла на поиски домового. Я отлично знала, где его постоянное место проживания, поэтому без раздумий открыла дверь кладовки. На верстаке для инструментов Донатий устроил себе гнездо, где и в данный момент изволил почивать, свесив одну ногу, обутую в лапоть, вниз.
Мне пришлось раздражённо хлопнуть дверью, так что домовой проснулся и резко подскочил от испуга.
- Ой, божечки мои! До полусмерти напугала меня, лихоманка! Ты пошто ко мне без стука врываисся? А ежели бы я тута голяком бегал? Срамота.
- Ты погоди меня стыдить! Что у нас в квартире произошло? Я сама чуть не умерла от страха, когда зашла в квартиру и увидела разбросанные вещи!
- О! – страшно оживился Донатий и прикрыл глаза от эмоций – Это было нечто ужасное! Не успел я чуток прибратьси в хате, как открылася дверь, и показались те двое, что отдыхают нынче на полу. Прошли они прямой наводкой аккурат в твою светелку, да стали там шариться. Скатулку ту с кольцами твоими с самоцветами разыскивали, вот те крест, точно говорю. Ну я спужался крепко, куды без этого! Но и отпустить грабителев вот так, за здорово живёшь, тоже не мог…
Я махнула рукой, что мне нужно время, чтобы подумать, и уселась прямо там, где стояла – на пол возле кладовки. Дело в том, что никаких особых ценностей у меня не было. И жила я сейчас на те деньги, которые достались мне от бабули, да на то, что обещало платить государство. Так что было странно лезть в мою квартиру с надеждой поживиться чем-то уникальным. Что там Донатий говорил про шкатулку? Когда я провалилась в эту реальность, то на мне не было каких-либо стоящих украшений – я ведь находилась в старом поместье моего дедушки, а не на балу в доме губернатора.
Я выдохнула: даже то, что было на мне в этот момент, могло стоить значительных средств. Гарнитур с изумрудами, состоящий из серёг, кольца и кулона, да брошь – камея. Я припоминала, что сложила это всё в небольшую шкатулку, посчитав их ношение излишним. Мог ли мой бывший «женишок» видеть их на мне, когда приходил «мириться»? Быть может!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я посмотрела на домового, предлагая тому продолжить свой трагический сказ.
-… так вот, они шарются да роются, нервничают, небось. Ну а я ть и дверь в твою светлицу запереть не могу – усе запоры с той стороны, позвонить тоби, опять же, никак! Телефоны собственной у меня нету, а всё ты, крохоборка, не изволила мне досель его приобресть! Так вот, роются они, всё напрасно. Пошли в другую комнату, усё перерыли. Я подножку поставил той справной даме. Скандал у них на этой почве вышел – заглядись! Только они всё едино обыск продолжали.
И пришла мне в голову мысль великолепная – пристегнуть их наручниками, чтобы они не убёгли.
Вот. Побежал я, стал быть, в свою каморку за наручниками, взял их оттуда да стал караулить, чтоб они по одному осталися, тогда их можноть и пристегнути будет. Так и сделал – дождался, когда они будут рыскать в разных комнатах, припёр двери со стороны прихожей, не дай Бог, чтоб не убёгли от меня, ну и вот…
Донатий в конце своей речи окончательно засмущался и замолчал. Из чего я сделала вывод, что пристёгнутые воры в моей квартире – не самое страшное, что могло бы случиться…
- Видели они меня, вишь ты! Видели! – домовой страшно выпучил и без того большие глаза.
Глава 8
Глава 8
Ночью видел, как хахаль хозяйкин покушался на колбасу из холодильника.
Я крикнул: «Бу!». Он убежал. Теперь можно смело говорить, что я защитил «Докторскую».
Из «Дневника домового и кота»
-То есть как видели? Разве такое бывает? Я думала, что они люди! – с удивлением протянула я.
Донатий посмотрел на меня, как буйную умалишённую, и согласно кивнул:
- Конечно, люди! – со вздохом сказал нечистик – токмо они здоровые были, как слоны, вот мне и пришлось… не мог я справитися с имя иначе-то…
В обчем, так: я их разлучил сперва, а потом ужо хрястнул первому по спине – «жониху» Анькиному значит. Хотел я по голове попасть, а потом, как упадёт, к батарее пристегнуть – токмо высокий он, подлюка! Я со стола и то не достал. Он удивился крепко, но и не думал падать. Тогда я захотел, чтоб он меня увидел, вот и случилось. Спужалси он – страсть!
Когда домовой рассказывал о страхе Виталика, то по его лицу блуждала лёгкая улыбка. Кому что, а этому скандалисту лишь бы склоки наводить.
- … так вот, сомлел он, я его хрясь! Он бац! И лежит, отдыхает. Уж который час. Матушку его по той же схеме, только она меня не шибко спужалася. Окудова же мне знать было, что у неё плохое зрение, и она сначала разглядела во мне енота? Но я старалси, как мог. Забрался на холодильник, скорчил ей вот такую рожу – далее последовала демонстрация, от которой я вздрогнула – и тоже пристегнул. Вот, почитай, с утра лежат. А у меня такой стресс появился, что я даже прибрать у хате не смог, занемог и прилёг до вечера…
Донатий пристально смотрел на меня, не отрывая глаз, как бы намекая на то, что всё от себя зависящее он исполнил по максимуму, остальное дело – за мной.
- Ну это допустим. Но когда ты собираешься выпускать этих преступников на волю? Или собираешься предать их в руки правосудия? Тогда я не понимаю, как мы можем замять историю с домовым к моей квартире?
Нечистик прикрыл глаза от удовольствия, выставил вперёд пузико, и ласково сообщил о том, что перекладывает с этого момента всю ответственность на мои сильные плечи. Он и так сделал слишком много – не дал свершиться той самой краже века, потому что давным-давно утащил шкатулочку с моими драгоценностями к себе в каморку и регулярно проверял её сохранность.
- Ну хорошо… давай ключи от наручников – устало сказала я.
- Ключи? А ключей нет! – домовой расплылся в улыбке и стал похож на лохматую лягушку – когда я спёр эти замечательные вещи у твоего дружка, который почём зря пельмени мои лопает, так мне и в голову не пришло, что их как-то нужно будет потом открыть.