Каждое из Имён, которые мы произносим в молитве, подходит к тому виду просьбы, с которой мы обращаемся. И, хотя мы упоминаем разные Имена, обращаемся мы только к Нему Одному. Об этом явно говорят мудрецы в Сифри[185]. Там мудрецы уточняют из сказанного в Торе (Дварим 4, 7): «…когда бы мы ни воззвали к Нему». Мудрецы утверждают: «именно к Нему необходимо взывать (молиться), а не к его качествам».
Если же кто-то обратит свою просьбу к ангелам Всевышнего, то преступит запрет молиться кому-либо, кроме Всевышнего, поскольку они лишь творения Б-га, но не сам Б-г. И это – несмотря на то, что они выполняют только Его волю и подчинены Ему абсолютно. (Как сказано в Иерусалимском Талмуде 9, 1: «Если пришло к человеку несчастье, пусть не взывает ни к Михаэлю, ни к Гавриэлю, но лишь к Всевышнему»). Это было бы подобно просьбе, обращённой к царским вельможам.
Не будь снисходителен к нищему?
Здравствуйте. Хотелось бы получить более или менее развёрнутый комментарий к заповеди: «Бедному не потворствуй в тяжбе его» (Шмот 23, 3). Заранее огромное спасибо!
Давид, Саар, Германия
Раши в своём комментарии к этому стиху пишет: «Не оказывай ему уважения, решая дело в его пользу и говоря себе: он бедняк, решу дело в его пользу и окажу таким образом ему уважение». Т. е., Всевышний требует от судьи справедливого суда: судья должен выносить только справедливые решения (не «дискриминируя» ни одну из сторон, в данном случае, по социальному признаку). В другом месте Тора уже запретила искажать суд (недельная глава Шофтим, Дварим 16,19): «Не криви судом, не лицеприятствуй и не бери мзды…». Стих, который Вы привели, учит, что даже если судья хочет решить дело в пользу бедного несправедливо из «лучших побуждений» (например, судье жаль бедняка, несчастного человека, пришедшего к нему с тяжбой, и он хочет решить дело в его пользу, чтобы тот обрёл достоинство), это делать запрещено. Потому что желание Торы – чтобы евреи всегда были привержены истине и справедливости. Сказано в главе Шофтим (там же, 20): «справедливости, справедливости ищи…».
Есть ещё один стих, который запрещает "искривлять суд" даже из "лучших побуждений". Это стих в недельной главе Кдошим (Ваикра 19, 15): «Не делайте неправды на суде; не будь снисходителен к нищему и не угождай лицу великому: по правде суди ближнего твоего». Комментирует Раши: «Не будь снисходителен к нищему – чтобы не сказал судья: „Это бедняк, и богатый обязан давать ему пропитание. Решу дело в его пользу, и будет ему пропитание без унижения“. …и не угождай лицу великому – чтобы не сказал ты судья: „Это богач, это сын больших людей, как я опозорю его и увижу его позор? За это можно и поплатиться“. Поэтому сказано: „…и не угождай лицу великому“».
Талмуд в трактате Сангедрин (6а) учит, как должен вести себя праведный судья, когда видит, что бедняк проигрывает дело. Сказано в Талмуде: судья должен вынести справедливое решение – этот бедняк обязан заплатить другой стороне то, что причитается. Но затем желательно, чтобы судья поступил с бедняком милосердно: уплатил бы вместо него. Талмуд добавляет, что так поступал царь Давид, это следует из стиха в книге Шмуэль (II, 8, 15): «…и вершил Давид суд и милость всему народу своему». Когда Давид судил свой народ, он вершил справедливый суд, а когда видел, что бедняк проигрывает тяжбу, он сам платил противоположной стороне и, таким, он творил милость.
Сон можно украсть?
Что такое «гезэль шена»? И откуда это учится?
Евгений
Гезель шена – выражение на иврите. В переводе на русский язык оно означает «похищение сна». Это выражение употребляют в тех случаях, когда человек будит ближнего без уважительной причины. Хафец Хаим сказал, что, в определённом смысле, похищение сна – более тяжкое преступление, чем «обычное» ограбление, потому что человек, укравший какой-то предмет, может раскаяться и вернуть его хозяину, а похищенный сон вернуть невозможно. В книге Мэорот а-Гдолим (Раби Исраэль, 90) приводится высказывание раби Исраэля Салантера о том, что похищение сна запрещено Торой.
Правда, галахисты пишут, что выражение гезэль шена («похищение сна») не точно, ведь слово гезэль («ограбление», «похищение») можно употреблять, только когда речь идёт о похищении какой-либо вещи. Запрет будить ближнего без уважительной причины основывается на запрете Торы «не обижайте один другого» (Ваикра 25, 17). Отсюда выводят запрет причинять страдание ближнему. Кроме того, тот, кто будит ближнего без уважительной причины, преступает повеление Торы «люби ближнего твоего, как самого себя» (Ваи-кра 19, 18). Это повеление Раби Акива назвал «главенствующим принципом в Торе».
Интересно привести решение рава Хаима Каневского, которое показывает "границы" действия этого запрета (из книги Дэрех Сиха, стр. 367). Раву Каневскому задали вопрос: в одной йешиве заперли аудиторию, не обратив внимания, что там оставался один ученик. Когда об этом стало известно, выяснилось, что ученик, у которого был ключ, обычно спит днём до начала следующего сэдэра (времени занятий). Следует его разбудить, или это будет похищение сна, которое невозможно исправить? Рав Хаим ответил: будить ближнего запрещено, т. к. сказано: «Люби ближнего твоего, как самого себя». Но и тот, кто спит, также обязан соблюдать эту заповедь. Поэтому надо разбудить его (ведь «освободить» парня из запертой аудитории – это тоже выполнение заповеди «люби ближнего, как самого себя»).
В заключение приведу историю, которая показывает, насколько бережно относились мудрецы Израиля к сну других людей. Эту историю рассказал раби Калман Эпштейн о своём дяде раби Лейбе Эпштейне (приводится в книге Меир Эйнэй Исраэль ч. 3).
Это было очень давно, раби Лейбу было тогда 14 лет, и он учился в маленькой йешиве в России. Однажды ему нужно было приехать домой к родителям. Поезд отправлялся в час дня в четверг, дорога домой, в Щецин (Польша), занимала один день. Лейб знал, что даже если поезд приедет вовремя, он доберётся домой лишь за несколько часов до начала субботы. Но поезд прибыл на станцию только в четверг вечером, когда уже стемнело, и отправился только в шесть часов утра. Юноша понял, что шансов добраться в Щецин до субботы нет. Придётся провести субботу где-то в другом месте. Он спросил диспетчера, где останавливается поезд, надеясь, что один из городов окажется местом компактного проживания евреев. Тогда ему будет, где провести субботу. Диспетчер сообщил, к его радости, что одна из остановок – в городе, расположенном недалеко от Радина (Радуни). Лейб был счастлив, потому что его дядя, сам знаменитый Хафец Хаим, жил в Радине (дед Лейба был братом Хафец Хаима). Конечно, он сможет провести субботу у великого праведника.
Лейб сошёл на этой станции. Он узнал, как добраться до Радина, и поспешил туда. Когда он, наконец, добрался до дома Хафец Хаима, рабанит тепло приняла его и сказала, что рав уже ушёл в синагогу. Она объяснила, что Хафец Хаим всегда по пятницам уходит в синагогу задолго до наступления субботы – учится там с людьми до начала молитвы. Она предложила Лейбу немного отдохнуть, прежде чем он пойдёт в синагогу, ведь он почти не спал предыдущую ночь. Лейб обрадовался предложению, т. к. очень устал в дороге.
Проснувшись, он увидел, что Хафец Хаим уже сидит за субботним столом и читает книгу. Праведник благословил юношу, предложил ему омыть руки, прочесть молитву Встречи субботы и вечернюю молитву, а затем они примутся за трапезу. Когда юноша закончил молиться, Хафец Хаим позвал рабанит, произнёс Кидуш, и они втроём сели за субботнюю трапезу. После трапезы Хафец Хаим извинился и ушёл спать.
Лейб снова улёгся, но не мог заснуть, ведь он уже выспался. Тогда он встал и вышел в кухню. Там увидел часы и очень удивился. Часы казались исправными, но показывали четыре. "Не может быть, что уже четыре часа утра и через несколько часов рассветёт", – подумал Лейб. На улице было темно, понять, который час, невозможно. Так и не разобравшись, он снова пошёл спать.
Проснувшись утром, Лейб снова вышел на кухню, поздоровался с рабанит и задал вопрос, который не давал ему покоя со вчерашнего дня: "Вчера после трапезы я не мог заснуть, вышел сюда и увидел, что часы показывают четыре утра. Часы были исправны? Когда мы на самом деле закончили трапезу?".
"Действительно, – ответила рабанит. – Было уже очень поздно, когда мы закончили".
"Но ведь трапеза длилась недолго. Когда же мы её начали? – растерянно спросил Лейб. – Выходит, я так долго проспал, когда приехал?"