После этой беседы стало еще хуже, особенно учитывая то, что мне все же хотелось пересечься с Кавьяром. Надеялась узнать что-то новое. Но он все не выходил.
В итоге, устав от безделья, я решила побродить по дому.
На первом этаже было достаточно тихо для того, чтобы расслышать приглушенный вскрик. Оглядевшись, заметила, что дверь в подвал немного приоткрыта. Итак, пора собраться с силами и посмотреть на девушку. Это ведь явно она вопила.
Стараясь ступать как можно тише, я спустилась по лестнице, над которой горела лампочка, и мысленно поблагодарила Хави за то, что он ее вкрутил. Видела охранника этим утром, орудующего в ящике с инструментами. Похоже пробки менять собирался…
А вот и та самая дверь. Нет, в моей голове не было вспышек с яркими воспоминаниями. Просто перед глазами стояло лицо грека, искаженное гневом, и его холодные равнодушные очи взирали на меня с презрением. Вошла внутрь и совсем паршиво стало. Вон та кровать, вон душевая кабинка, на стенах плети, на полках наручники и прочее. А в углу на полу девушка, взирающая на меня с удивлением.
— Летти? — спросила она по-русски и медленно поднялась. Я изумилась: никаких цепей, полная свобода. — Это ты?
Жанна, видимо обрабатывающая Наташе рану на колене, укоризненно покачала головой.
— Зачем пришла? — не слишком приветливо отозвалась служанка, а я глаз не могла оторвать от наложницы Клио. — Она не в себе.
— По-моему, мы все не в себе, раз до сих пор общаемся с Кавьяром, — проворчала я, приближаясь к девушке и рассматривая ее наряд.
Короткое простенькое черное платье в белый горох и на ногах сандалии. В принципе, в подвале было достаточно душно, поэтому такая одежда как раз подходила к данной температуре.
Голубые глаза прожигали меня насквозь — ревность. Уж мне-то ее и не разглядеть. Разглядела.
— А я сразу поняла, что это ты, — потрескавшиеся губы растянулись в холодной улыбке. — Прямо сестра-близнец.
Эм… ну признаться, в жизни сходство было менее заметно. Просто снимок вышел удачным. Наташа казалась слишком измученной, причем я понимала, что она сама себя доводит до такого состояния.
Ну вот опять — выгораживание грека. Нужно презирать его, а так все устыло, что сил на ярость не осталось. Оказывается, даже гневом можно пресытиться. Просто в какой-то момент эмоциональный резерв опустошается и все — ты ломаешься. В один миг теряешь жизненные соки, превращаясь в безразличное животное. С кем поведешься…
— Скоро ты уедешь домой, — проговорила я твердо, понимая, что могу огрести от Кавьяра за свои высказывания. Как-то не особо в этот миг волновала реакция грека. — У тебя есть родители?
— Ну я же не ты, — выплюнула девушка. — Сиротка, связавшаяся с извращенцем. Он бессердечен. Думаешь Клио любит тебя? Бред! Он не умеет. Ищет замену своей сестренке. До сих пор ищет… о, ты удивлена? Да, я знаю о Елене. Все уже знают. Да раскрой же ты глаза, Летти, Клио лишь тешит свое самолюбие, не более того. Простой грязный ублюдок…
Жанна меня безумно удивила, внезапно хлестнув девушку ладонью по щеке. Та грохнулась на пятую точку и затихла. Все правильно, потому что истерику только так и остановишь. А визгливые нотки в голосе Наташи говорили именно об истерическом припадке.
Ну что ж, положа руку на сердце, я могла с точностью заявить, девушка пугала своей одержимостью. Она от одиночества свихнулась и психотерапевт был крайне необходим. Как жаль, что Марио больше нет…
Сглотнув комок, подступивший к горлу, я ответила:
— Что ты будешь делать, когда вернешься к родителям?
Наташа подняла на меня глаза и проговорила абсолютно нормальным голосом:
— Повешусь.
Да. Она не лгала. Вот же черт. Кому еще Кавьяр жизнь поломал?
У меня давным-давно вертелась в голове одна мысль. Это был план по избавлению от грека. Жестокий коварный план, но ведь женщины иначе не умеют. Я давно хотела это сделать. Однако теперь наверняка не решусь. Но назойливая мыслишка продолжала вертеться на самом краешке подсознания. Ладно, отложим на потом, а пока…
— Наташа, тебя выпускают на прогулки?
— Нет, Мать Тереза, не выпускают, потому что я не хочу гулять.
— Тебе необходимо адаптироваться к обществу. Скоро ты покинешь этот дом.
Девушка вновь поднялась и, с достоинством оправив подол платья, отчеканила:
— Соперницу во мне почуяла?
Я едва глаза не закатила от такого предположения. Да на кой-черт мне с тобой соперничать? Я вообще срать хотела на твой психоз. Не моя вина, что Кавьяр приволок твою задницу сюда и продержал взаперти почти два года.
Я уже собиралась ответить наложнице, когда она внезапно сжалась и, опустив глаза, буквально остолбенела. Ну конечно… за моей спиной стоял Клио.
Обернувшись, убедилась в своей правоте и, скрестив руки на груди, принялась ждать вынесения приговора.
Грек выглядел растрепанным с легкой щетиной над верхней губой и взъерошенными волосами. Растянутая серая футболка и черные тренировочные брюки дополняли образ. Кроссовки на ногах: ох, ясно, на пробежку ходил. Когда все успевает? Только что с Тео в кабинете спорил — уже потренироваться успел. Кстати, влажная на груди майка красноречиво говорила о совершенных недавно физических нагрузках.
— Ну, и что тут у нас? — все еще тяжело дыша, поинтересовался Клио и упер руки в бока. — Консилиум собрали? И как, удачно? Кто у вас главный? Стоп. Дайте угадаю… — и на меня уставился.
Естественно. Кто ж еще?
— Господин Кавьяр чем-то смущен? — спросила я спокойно. — Хочет нас наказать? Тогда осмелюсь повторить свой подвиг и заступлюсь за Жанну. Она не при чем.
Грек пожал плечами, оставаясь непроницаемым.
— Вот это и выясним. — Поманил пальцем. — Марш в мой кабинет.
Что-то подсказывало, что бить не будет, поэтому произнесла:
— Может не стоит повторяться, хозяин? Кажется, Вы обожаете разнообразие.
Глаза Кавьяра вспыхнули. Он усмехнулся и указал на дверь:
— Лена, живо.
Подняв руки, поплелась к выходу, попутно ободряюще улыбнувшись напуганной Жанне. О Наташе вообще молчу — она, казалось, со стеной сольется от покорности и трепетного ужаса.
Жаль бедолагу. Совсем тронулась…
Клио дышал в затылок до самого кабинета. Потом впустил внутрь и тихо прикрыл дверь. Затем обошел меня спокойно и плеснул из графина в стакан небольшую порцию виски. Молча выпил и, достав из пачки, лежащей на столе, сигарету, прикурил. И только после того, как выпустил струйку дыма и присел на край стола, взглянул в мою сторону.
— Что стоим? Садись, — указал на диван.