частями его тела, тел других людей, тел некоторых животных, с ароматом испорченной и непригодной в пищу рыбы, с фурункулами, с кишечными ветрами и парой десятков других неприятных явлений природы. Джим был совершенно обезоружен, а такое случалось нечасто.
Он сунул руку в карман.
– Вот, – сказал он, протягивая ей шестипенсовик. – На. Ты прямо виртуоз. Никогда ничего подобного не встречал.
Она взяла монетку, и тут же отправилась в недолгий полет, окончившийся в грязи: Джим таки отвесил ей обещанного тумака.
– А вот соображать можно бы и получше, тупица. Пока!
В нескольких словах она объяснила, куда ему следует пойти и что там сделать, и добавила:
– А парня ты упустил. Он только что ушел. Она ему сказала, что ты тут. И кто после этого тупица?
Хохоча, как ведьма, и разбрызгивая помои, она убежала за угол дома.
Ругаясь на чем свет стоит, Джим ринулся в дом. Единственным источником света служила свеча, стоявшая на хлипком столике. Он схватил ее, заслонил пламя рукой и помчался вверх по узкой лестнице. Встретившие его ароматы не поддавались никакому описанию – даже силами его юной знакомой. И как разборчивый Маккиннон это выносил? Дом внутри представлял собой настоящий лабиринт. Какие-то рожи пялились на него из мрака: умудренные жизнью, будто старые крысы; грязные, зверские – все двери стояли нараспашку или вовсе отсутствовали. За рваными кусками дерюги скрывались целые семьи, по шесть, семь, восемь или больше человек – они спали, ели или просто валялись… если вообще были живы.
И никакого Маккиннона. Жуткая бабища, прижимая к груди бутылку джина, словно младенца, сидела на площадке, уже не способная шевелиться. Джим пробрался мимо нее в последнюю комнату – та оказалась пуста.
Бабища сипло захохотала.
– Куда он ушел? – рявкнул Джим.
– На улицу, – ответила она и засипела еще сильнее.
Джиму очень хотелось как следует ей наподдать. Но он молча протолкался обратно и выскочил из дома.
Во дворе было темно – темнее прежнего, потому что свечу он задул. В доме за его спиной все было тихо. Девчонка испарилась.
По спине у него побежали мурашки.
Во тьме был кто-то еще. Джим это точно знал, хотя ничего не видел и не слышал. Все чувства у него встали дыбом. Он стоял неподвижно, проклиная собственную глупость, и медленно, очень медленно опускал руку в карман, где держал латунный кастет, – с ним он никогда не расставался.
Его локтя коснулась легкая рука, и женский голос произнес:
– Погоди.
Джим замер. Сердце колотилось, как безумное. В темноте можно было различить лишь тусклый отблеск сырой кирпичной стены.
– Ты друг, – произнес голос. – Он называл твое имя. Идем со мной.
Словно видение, явившееся во сне, фигура, закутанная в платки и плащ, проскользнула мимо и поманила его за собой – и Джим последовал за ней, не в силах сопротивляться, как и бывает в снах.
В чистенькой комнатке не очень далеко от описанных выше трущоб его провожатая чиркнула спичкой и зажгла свечу. Когда она наклонилась, платок упал ей на лицо. Из-под него донеслось тихое: «Прошу вас…»
Джим замер, озадаченный, но вдруг до него дошло, что именно он видит. Огромное родимое пятно цвета сырой печени расползлось на половину ее лица. Ее глаза были прекрасны – теплые и ясные, но их выражение ясно сказало ему, что сейчас отразилось на его лице, и он смутился.
– Простите, – пробормотал он. – Кто вы?
– Прошу вас, садитесь. Я слышала, как вы говорите о нем с миссис Муни, и не удержалась…
Он сел за стол, покрытый изящно вышитой льняной скатертью. Все кругом было проникнуто легким, старомодным очарованием. В воздухе витал едва слышный запах лаванды. Хозяйка дома тоже была нежна и деликатна: голос ее не принадлежал кокни[11]… скорее в нем было что-то северное, от джорди[12] – Ньюкасл? Дарем? – к тому же он был очень мелодичен. Не поднимая глаз, женщина села по другую сторону стола.
– Я люблю его, мистер Тейлор.
– О! Вот как. Понимаю.
– Меня зовут Изабель Мередит, – продолжала она. – Когда он пришел… когда той ночью он покинул прием в доме леди Харборо, он едва понимал, что делает. Он пришел ко мне, потому что когда-то мы… Однажды я помогла ему. Дала немного денег. Я совсем небогата, как видите. Зарабатываю на жизнь шитьем. То, что человек его таланта вынужден вот так прятаться… но он действительно в опасности, мистер Тейлор, в большой опасности. Что еще ему было делать?
– Например, сказать правду, вот что. Прийти на Бёртон-стрит – он знает, куда именно – и поговорить со мной и моим партнером, Фредом Гарландом. Если он в опасности, это лучшее, что он может сделать. И при этом неплохо бы говорить правду.
Она несмело провела пальцем по узору на скатерти.
– Понимаете, он такой нервный, у него богатое воображение, – сказала она, помолчав. – Он художник и чувствует больше, чем большинство из нас. И острее…
Джим ничего на это не сказал. Единственным художником, знакомым ему хорошо и лично, был Уэбстер Гарланд – крутой и жесткий как сарыч. Если что его и отличало, так это целеустремленность и превосходный глаз, а вовсе не восприимчивость ко всяким… фантазиям.
– Вот что, – сказал он после долгого молчания. – Будь это кто другой, я бы и ухом не повел. Но мы как раз пытаемся кое-что узнать – не о самом Маккинноне, о других. А он отчасти замешан во всем этом. В этой истории есть и мошенничество, и финансовые махинации, и всякая спиритическая чушь, выбирайте на любой вкус – если не что-то похуже. Так что вопрос в том, что же он на самом деле натворил? И как вы оказались с этим связаны?
– Мы познакомились в Ньюкасле, – объяснила она. – Он отнесся ко мне по-дружески. Он тогда только начинал свою карьеру. Сказал, что настоящим именем на сцене пользоваться не может – он ведь на самом деле не Маккиннон, – иначе отец узнает и убьет его, или запрет где-нибудь.
– Да ладно!
– Он сам так сказал.
– И кто же его отец?
– Он не говорил. Какая-то важная шишка. Дело в наследстве – фамильные сокровища, или что-то в этом роде. Но он все бросил ради искусства. А отец боялся, что это опозорит семью, понимаете?
– Гм-м, – Джим погрузился в пучины скепсиса. – А при чем тут Беллман? Он-то как попал в эту компанию?
Изабель Мередит отвела глаза.
– Я думаю, – едва слышно прошептала она, – что это из-за убийства.
– Так. Продолжайте.
– Алистер никогда не говорил прямо, но… намекал. Это как-то связано с…
Она встала и, открыв ящик комода, достала записную книжку, а из нее – старую, пожелтевшую газетную вырезку. Даты на ней не было.
СЕНСАЦИОННОЕ УБИЙСТВОЖертва во льду
Сенсационное открытие было сделано в прошлом месяце в лесах Сибири. Некий охотник обнаружил тело человека, идеально сохранившееся во льду