Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Туарег сидел на броне давным-давно сожженного и брошенного бронетранспортера, советского, кстати говоря, БТР-60. Сожженного и брошенного, в пламени братоубийственной бойни…
Эфиопия никак не желала отпускать из своих «материнских объятий» на «собственные хлеба» свои северные территории - взбунтовавшуюся Эритрею. И, казалось бы, чего бы это таким недавним «братьям» молотить друг друга направо и налево, ведь жили же раньше тихо и мирно? Ан, нет! Нашлась причина! Да не какая-то там историческая или религиозная, а самая банальная - деньги… Да, деньги!.. Миллиарды зеленых североамериканских долларов! Да что ж там может стоить-то такие деньги в этой «Желтой жаркой Африке», спросит несведущий человек? А вот стоит!!! Всему виной геологи, обнаружившие на территории северной Эфиопии, а точнее, в провинции Эритрея, кимберлитовые трубки. Да не какие-то там хиленькие, а мощные пласты, которые будут покруче тех, что, обнаружили в начале 19-го века вездесущие голландцы, или как они именовали сами себя «буры», в ЮАР. Вот такое незамысловатое кино… Как, кто-то не знает, что такое кимберлитовые трубки? Да алмазы же!!! АЛМАЗЫ!!!
Se la vois, как говорят сами французы - «Это жизнь!»…
И Туарега понесло по волнам размышлений, над смыслом жизни:
«…Как все мы похожи! Мы все словно ходим по заколдованному кругу, открывая одни и те же двери, не находя разумных, гибких решений из простых бытовых ситуаций. Превращая каждую из них в маленькую собственную войну, уповая на собственное везение, не считаясь с ценой и потерями, переступая через себя…» …Он сидел и смотрел на горные отроги, покрытые буйной, африканской растительностью.
Хотя… Нет!
Он созерцал! Представляя, что где-то там, в тысяче километров, или немного меньше, начинается самая большая, из всех существующих, суровая пустыня Сахара. Его словно небыло здесь и сейчас. Вернее, на Старой закопченной броне мертвого БТРа находилось просто тело Туарега, его физическая оболочка, а вот его дух… Его субстанция неслась над песками и барханами, распростав крылья. Сейчас Жак Рано опять был Инсаром, и каким-то мистическим внутренним взором видел эти пески, эти барханы, и вспоминал…
«…Аравия… Всегда суровая и безжалостная… Утро здесь начинается с того, что первые горячие порывы ветра срывают с вершин барханов целые тучи песка… Ветер тащит по барханам мелкий песок, песчинки перекатываются, шуршат, пробираются под одежду, липнут к телу, забивая каждую пору, каждую щель в оружии. Поверху идет мелкая, похожая на муку пыль, проникающая всюду. Любой слабый ветер поднимает ее с земли, и тогда кажется, что барханы дымятся… Пыль забивает глаза, нос, скрипит на зубах. Закутываются носы и рты, чтобы хоть как-то защититься от пыли, которая все равно проникает в легкие. Стволы оружия затыкаются тряпками, затворы обматываются разорванными на полосы тряпками… В такой ситуации становишься нервным, взвинченным… Именно терпение становится здесь единственным источником силы… - Туарег парил над пустыней своих воспоминаний, вновь превратившись из сержанта Жака Рано, в туарега-кочевника Инсара. -…Полдень - это самый пик жары… Над пустыней повисает зной. Небо идеально чистое до самого горизонта… Слабый северный ветер шевелит песок, но прохлады не приносит. Раскалившийся в самом сердце Сахары, в Ливийской пустыне, он сушит кожу, обжигает глаза… И… Время замирает, превращая день в бесконечность… Трудно дышать, организм быстро теряет влагу. Пот высыхает раньше, чем ты успеваешь его почувствовать, остается только тонкий налет соли на коже… Возле глаз, губ, ноздрей кожа ссыхается, покрывается мелкими нудно саднящими трещинками… На ранки пыль оседает больше всего. Но на боль уже не обращаешь внимания… Остается только одно: пребывая в покое и сосредоточенности, закрыть чувства для всего, что они ранее доносили до тебя, привести к тишине все мысли, которые прежде, подобно приливу и отливу, постоянно сменялись в голове, быть тихим и безмолвным внутри себя и ожидать в терпении…»
Сержант посмотрел по сторонам, оглядываясь на бойцов своего взвода, и опять пустился в размышления:
«…Ночью в Аравии всегда холодно… К вечеру ветер затихает и наступает абсолютная тишина! Тишина ночной пустыни поглощает тебя, как океан. В такие моменты можно услышать, как скрипят, переговариваясь между собой, камни… Вроде бы нет никого, мешать некому, но ты невольно начинаешь говорить шепотом, опасаясь, что удары собственного сердца и с трудом сдерживаемое дыхание могут выдать тебя. Пусто и тихо… - Думал сержант Рано. - А иногда встречаются пересохшие реки… Каменистое сухое русло сменяется барханами… Они похожи друг на друга каждой своей складкой, словно их лепили при помощи одной формочки для песка. Поднявшись на ближайший бархан, неожиданно видишь перед собой дно этой песчаной чаши - отполированную ветрами глиняную поверхность, густо утыканную острыми камнями… Но в лунном свете все это принимает неповторимый космический оттенок. Песчаная чаша похожа на лунный кратер. Трудно представить, что за этими плавно очерченными на фоне черного звездного неба барханами дальше на юг простирается пустыня камней, песка и ветров… Пустыня зачаровывает своим величием, бескрайностью, но одновременно наполняет душу тревогой, сурово напоминая нам о бесполезности наших намерений… Днем она подавляет, ночью - успокаивает, вселяя почти мистический покой, когда в черном небе ярко светит огромный, желтый блин Луны, обрамленный россыпями здоровенных, мерцающих звезд… М-да… Аравия… Словно всего этого и небыло! Вернее… Словно не со мной! А ведь было… И не так уж давно - всего-то четыре года прошло!.. Но ведь была же у меня когда-то и другая жизнь!..»
Он вытянул затекшую, от долгого сидения ногу и взглянул на парящих в ярко-голубом небе далеких орлов… …- Наблюдаю движение в «зеленке» на двести семьдесят, удаление - две тысячи! - Голос Гунна, раздавшийся в наушнике радиостанции, прервал мысли Туарега. - Они едут, месье сержант!
- Хорошо… - Встрепенулся Жак и спрыгнул с брони. - Всем внимание - объект на подходе. Готовность - три минуты…
И уже для себя, еле слышно по-берберски:
- Как же мне все это надоело, обезьяны черномазые! Три месяца уже, и все одно и то же!..
Был конец апреля, и взвод сержанта Рано уже три месяца занимался… Тем, чем занимался! И занятие это довольно сильно нервировало не только его, но и всех, или почти всех, его солдат. Ну, или тех, по крайней мере, кто считал профессию солдата важной и почетной.
Им же все это время приходилось выполнять довольно грязную работу. Приказы в армии не обсуждаются, как известно, и поэтому сержант пытался представить внутри себя, что их теперешнее задание, попросту очередная проверка. А на душе было мерзко, гадко и противно… …Это началось в тот день… …28 февраля 2006 года…
В тот день Туарега вызвал к себе командир 13 полубригады, полковник Анри, и отдал приказ…
После которого, Туарег надолго потерял способность улыбаться…
Причина этой суровости была…
В общем-то, проста… …В свободной, теперь уже, Эритрее полным ходом добывались алмазы, сапфиры, изумруды, рубины - несметные богатства для молодого африканского государства, пытающегося «встать на ноги».
Только…
Государство это решило отойти от сложившихся сотню лет назад традиций. И ЮАР, и Ангола, и Ботсвана, да все, где обнаруживались кимберлитовые трубки, продавали свои, добытые нечеловеческим трудом, богатства в Европу, по цене установленной корпорацией «De Beers». Церберской, надо сказать, цене. Но… Так уж сложилось…
И стала «De Beers» мировым монополистом по производству ограненных алмазов, бриллиантов то бишь… И длилось бы такое положение вещей бесконечно долго, и процветал бы английский Фунт стерлингов и дальше, если бы…
В 50-х годах 20-го века у Амстердама появился молодой, но очень деловой и настырный конкурент - Тель-Авив… И если «De Beers», был, по сути, экономическими захватчиками, то Израиль - торгаши, которые для своего процветания на алмазном рынке не могли предлагать цену за не ограненные алмазы меньшую или равную голландской - они платили больше…