В одну минуту даже.
Зато у него пальцы еще теплые. И смотрит так, с укоризной. Мол, тебе бы спасаться, все слишком заняты и никто не обратит внимания… может, и так.
Но нет.
– Уходи, – повторил он.
Анна лишь улыбнулась.
Наклонилась.
Поцеловала мужа. Да, так, определенно, будет правильно…
Глава 35
Умирать Глебу не хотелось. И нежелание это заставляло разум метаться в поисках спасения. Но правда была в том, что спасения не было.
Быть не могло.
Скорее всего, в мире физическом, он давно был бы мертв: с дырой в боку жить затруднительно. А здесь Глеб лишь ощущал, как тело покидают силы.
И то медленно.
Будто это место, возникшее на стыке двух миров, уже напилось досыта. И теперь само питало Глеба. Конечно, даже здесь агония не могла длиться вечно. Но…
Анна оторвала клок чего-то красно-бурого и прижала к ране.
– Он хорошо останавливает кровь, – сказала она, пожав плечами. – И воспаление снимет. На Севере его используют, но нужно, чтобы живым был…
Мох был живым.
И по ощущениям, даже чересчур живым. В рану будто огня плеснули. И огонь этот заставил поморщиться.
– Не выживешь… – прошипела тварь, которая представляла собой нечто бесформенное, покрытое плотным пологом листвы.
Не выживет.
Пробою совсем мало осталось…
…в тот, прошлый раз, Глеб стягивал его сам. Он позволил тьме зацепиться за края и тянул, пропуская сквозь себя, питая воспоминаниями и чужой силой.
Его нашли на том кургане.
Живым.
Чудом.
И в Петергоф отправили. Этого Глеб не помнил. А вот тихую лечебницу, пребывавшую под патронажем Ее императорского Величества, так вполне. Дни, похожие друг на друга. Сны, в которых он падает во тьму. Вздох чудовища, в этой тьме таящегося.
Крики егерей.
– Я могу помочь… – этот голос вновь шелестел, пробираясь сквозь ноты музыки, от которой у Глеба болела голова. И, кажется, кровь пошла носом.
В том числе носом.
Мха запихнуть, что ли? Нет… это ж потом найдут, смерть, безусловно, героическая, но мох в носу с героизмом как-то слабо увязывался. И Глеб он нее отмахнулся.
– Ты же знаешь, что могу… позволь… и я затяну раны… я сделаю тебя сильным… таким сильным…
– Иди ты…
– Пойду, а ты останешься. И возможно, выживешь… но не станешь прежним. Ты уже утратил кусок души…
…в том проклятом кургане, где Глебу не хватило сил справиться с пробоем.
И тьмы.
И…
– …ты помнишь, как звали паренька? Того, который остался с тобой? Он прикрывал тебя, надеялся, до последнего надеялся, что ты выберешься, а с тобой и он. Ты еще с ним порой в карты перекидывался. Проигрывал. Может, поэтому ты его убил?
Тварь, чувствуя, что осталось ей немного, говорила.
Она частила, спеша использовать слова, раз уж не осталось иного.
– А твоя жена, она знает, что ты представляешь?
– Да, – ответила Анна, протягивая еще клок мха.
– Нет… ты ведь никому не рассказал правды… ни ему… он тебя орденом наградил… высочайшая честь… – тварь хихикнула. – А если бы знал? Что ты не сам… что ты этого мальчишку и в жертву… знаешь, они ведь умеют приносить жертвы быстро… быстро и больно. Ему ведь было больно?
Было.
И он действительно жался к Глебу.
Спина к спине. И тьма, которая клубится вокруг, лишь острее заставляет чувствовать единственное живое существо на версты вокруг.
– Есть такое заклятье… простенькое… оно буквально выворачивает существо наизнанку… кожа, кости ломаются… кровь кипит.
…он сам предложил.
Сам.
Тот мальчишка, который раньше Глеба понял, что у них не выйдет. Ни вырваться, ни… он расстрелял весь свой запас, только что тьме с того? И твари? Она, утолив первый голод, играла. Кружила.
И парень сказал:
– Что нужно, чтобы… она… наших… не добралась.
Он боялся.
И заикался немного. И дрожал, мелко так дрожал. А Глеб сказал:
– Жертва.
– Я подойду?
Глеб кивнул. Он тоже понял, что другого варианта нет. Пробой нельзя оставлять. Возможно, вычерченная Глебом граница продержится пару лет. Возможно, этого времени миру хватит сил затянуть пробой. Возможно, и тварь сгинет, а не выберется, подобрав себе тело. Благо, тел в кургане еще хватало…
– Тогда…
– Будет очень больно.
Паренек кивнул. И попросил:
– Вы только маме не говорите… всей правды.
Всей Глеб не сказал. Он и женщину эту нашел только через год, когда его самого из лечебницы выпустили. Не спешили…
…он написал письмо.
Всех, кто с ним шел, представили к ордену Полярной звезды. Посмертно. Слабое утешение, если разобраться. Какая от орденов польза? А Глеба… его долго держали. И там, в лечебнице, он думал, что это даже хорошо, что, быть может, нет места более подходящего, чтобы провести в нем остаток жизни.
Тишина.
Покой.
Трижды в неделю уроки рисования, ибо на безумцев созидательная деятельность весьма благотворно влияет. Еще вот гончарная мастерская имелась, местный народ любил в ней сиживать, кто горшочек лепил, кто вазочку.
У Глеба вечно костяные модули получались.
Да…
…он не собирался уходить. И не ушел бы, когда б не Алексашка, который заявился, чтобы спросить:
– Ты тут еще от скуки не сдох?
– В процессе, – сказал тогда Глеб. И кажется, впервые улыбнулся.
– Ага… стало быть, время есть… я тебя забираю.
– Куда?
– Откуда, – поправил Земляной. Был он в костюме из темно-красного штофа и желтой канареечной рубашке, выделяясь этим нарядом на фоне местной пасторали.
В лечебнице старались избегать ярких цветов, даже цветы на клумбах высаживали исключительно белые и голубые. Смотрелось неплохо, но тогда Глеб понял, сколь устал от обилия этого вот белого.
И голубого.
– Отсюда я тебя забираю. У меня и разрешение есть, – он помахал бумаженцией, которой шлепнул Глеба по лбу. – Так что собирайся. Хватит уже придуриваться, работы невпроворот…
– Я… не уверен, что мне стоит работать. Сила нестабильна.
– Стабилизируешь.
– А разум…
– В полном порядке, если верить заключению медицинской комиссии. Я вот верю.
Глеб же сомневался. Он смотрел на Земляного. И на стену собственной палаты, украшенную его же живописью.
Голубые незабудки.
Белые розы.
И еще вот местный пруд, заботливо окруженный заборчиком, чтоб никто не утоп ненароком.
– Ты здесь скоро точно свихнешься, – Земляной открыл шкаф, в котором хранились скромные Глебовы пожитки. И пусть разрешено было в лечебнице использовать обыкновенную одежду, даже приветствовалось, ибо виделось в том докторам еще одна возможность связать людей ненормальных с нормальным миром, вещей было немного. – А там… поездишь по стране, развеешься… с тебя никто подвигов не требует. Просто попробуй…
…и Глеб попробовал.
Точнее он позволил собрать свои вещи. И вывести себя за высокую ограду, плотно увитую плющом и сторожевыми заклятьями. И главное, пока шел, все время думал, что вот-вот появится любезнейший Савва Иванович, поинтересуется, куда ж это Глеб собрался… или пальчиком пухлым помашет, мол, что ж это вы, дорогой, в бега податься вздумали?
Не появился.
Не заступил.
И охранник на воротах лишь улыбнулся да сказал:
– Прощевайте…
…кошмары, к слову, тоже отступили, будто признавая право Глеба на нормальную жизнь. Они возвращались изредка, но и то утратили былую остроту.
Однако вот же…
Анна погладила его по руке. Заглянула в глаза и сказала:
– Не слушай.
– И ты ее тоже, – шепот твари звучал в ушах. – Мы ведь оба знаем, что ты тогда почувствовал… радость, да? Тебе понравилась чужая боль… ты стал вдруг властелином мира… ты…
– Уходи, – Глеб отвернулся.
А музыка стала нестерпимо громкой. Она пронизывала все его тело, заставляя кровь бежать быстрее. И хорошо. Быстрее бежит, быстрее выбежит. И тогда все закончится.
Наконец.
Школы жаль.
Алексашка ее не бросит, но… из него управленец еще хуже, чем из самого Глеба, а следует признать, что более отвратительного администратора найти сложно. Может, Даниловский поддержит? Вот он справится…