«Чудеса» янсенистского святого — дьякона Париса, кликушеские выходки его почитателей, бившихся в конвульсиях на его могиле, и «контрчудеса» выдвинутой иезуитами монахини с комическим именем Марии Алякок[231] сделали все эти споры темой насмешливых песенок и в большой мере способствовали ослаблению религиозного чувства у французов[232].
Регент попытался маневрировать между иезуитами и янсенистами, но в результате уже к 1720 г. рассорился с Парламентом и даже направил несколько его членов в ссылку. Он вызвал недовольство финансистов, знати и церкви попытками облегчить налоговый гнет, ложившийся исключительно на низы третьего (податного) сословия, и как-то упорядочить налоговую и финансовую систему страны. Из доклада Буленвилье, поданного регенту, стало известно, что из 750 млн. ливров податей и налогов, уплачиваемых народом, в государственную казну поступает только 250 млн.[233] При этом привилегированные сословия — церковники и дворянство — налогов почти не платили. В связи с этим вновь прибегли к системе «выжимания губок»: на многих откупщиков были наложены огромные штрафы (от которых откупились крупными взятками министрам и знатным особам), а некоторых выставили к позорному столбу, после чего отправили на галеры.
Одновременно регент обратился к шотландскому финансисту Джону Лоу, основавшему во Франции в 1716 г. частный банк (с правом выпуска банкнот). Банкир Лоу был теоретиком кредитной системы[234]: по его мнению, выпуск бумажных денег может возместить недостаток металлической монеты, а дешевый кредит, сам по себе обеспечивая циркуляцию денег и товаров, приводит благоденствие в страну. Эти теории пленили регента: в 1718 г. банк Лоу был преобразован в королевский, а сам он поставлен во главе Индийской компании, объединившей несколько прежних монополий и получившей исключительное право на всю заморскую торговлю Франции. В январе 1720 г. Лоу был назначен генеральным контролером финансов; его банк авансировал правительству 100 млн, ливров по неслыханно низкой цене — всего 3 %[235]. В обществе начались ажиотаж и спекуляция акциями Индийской компании, сулившими огромные прибыли; при номинале в 500 ливров акции котировались по 18–20 тыс. ливров[236].
Безудержная эмиссия банкнот и одновременно с этим — махинации откупщиков, стремившихся отстранить Лоу от контроля над финансами, вскоре привели к краху и банкротству банка. В декабре 1720 г. Лоу бежал из Франции; десятки тысяч людей оказались разорены. Правительство было вынуждено признать государственное банкротство; ликвидация дел банка и образовавшегося дефицита была поручена известным финансистам братьям Пари, нажившимся на этой операции дополнительно, а государственный долг Франции вырос на 625 млн. ливров. Следует отметить все же, что деятельность Лоу привела и к некоторым положительным результатам: толчок, данный ею капиталистическому развитию страны, вывел экономику Франции из того состояния застоя, в каком она пребывала в последние годы правления Людовика XIV.
Время Людовика XV
После смерти регента Филиппа Орлеанского в 1723 г. Францией стал править молодой король Людовик XV. Население Франции к тому времени возросло примерно до 18 млн. человек (по другим данным даже до 21 млн.). Историки отмечают, что, начиная с первой трети XVIII столетия, Франция пережила мощный демографический подъем[237], связанный со снижением смертности, благодаря чему к последней трети века население страны выросло до 25–27 млн. человек; из них привилегированные сословия насчитывали около 250 тыс. человек, остальные же составляли третье сословие. Не следует, однако, полагать, что все оно представляло собой равно бесправную массу: так, экономист первой трети XVIII в. Мелон в своей попытке демографического описания Франции отделяет финансистов и буржуа от земледельцев и ремесленников[238]. Финансисты, присосавшиеся к налоговой системе, отлично уживались с абсолютизмом, обеспечивавшим им их доходы: 40 генеральных откупщиков, а с ними 800 младших акционеров и директоров откупной системы получили за период с 1726 по 1754 г. 1132 млн. ливров, а по 1776 г. — 1720 млн. ливров. Генеральные откупщики Бернар и Монмартель «заработали» за это время по 30 млн. ливров каждый, трое других — по 10 млн. ливров, наименьший пай составил около полумиллиона[239].
Богатство и значение верхушки третьего сословия росли и другими путями. Возрастали доходы негоциантов: обороты колониальной торговли в 1716 г. составили 40 млн., а к 1756 г. — 204 млн. ливров.
В эти же самые годы в поисках дополнительных источников дохода абсолютистское правительство продолжало политику продажи должностей, т. е. фактически отчуждения власти по частям: в одном Лионе в 1745 г. правительство создало 150 должностей инспекторов шелковых мануфактур и продало их за 200 тыс. ливров. В 1758 г. операция была повторена и фиском получено 133 тыс. ливров. Купив наследственную должность, буржуа совершал восхождение по социальной лестнице и через некоторое время «одворянивался»; числясь формально орудием королевской власти и став бюрократом, он фактически оказывался независимым от нее, так как правительство никогда не имело средств выкупить у него эту должность.
Промышленность Франции в начале XVIII в. еще находилась на стадии мануфактуры, причем наибольшая ее часть приходилась на долю так называемой «рассеянной мануфактуры» — работы на дому со сдачей продукта мануфактуристу или скупщику. Но, кроме этого, существовали уже и централизованные мануфактуры типа предприятия Ван-Робэ в Абвиле, где под одной крышей работало 1200 прях. В Лионе «Grande fabrique» представляла собой несколько десятков предприятий; тысячи ткачей работали частью в хозяйских мастерских, большей частью же на дому. «Королевские мануфактуры», пользовавшиеся рядом привилегий, завоевали французским изделиям видное место в Европе. К. Маркс отмечает богатство и разнообразие французской продукции; он пишет, что во Франции «уже в первой половине XVIII столетия ткалось более 100 видов разнообразных шелковых материй»[240].
При росте мануфактур, при все возрастающих торговых связях между отдельными провинциями Франции внутренние таможни и неравномерное обложение отдельных провинций (наследие феодальной раздробленности) и жесточайшая регламентация (наследие меркантилистской опеки) мешали техническому и экономическому прогрессу, в котором была заинтересована вся страна, все ее третье сословие, вся нация, кроме привилегированных верхов. Вследствие этого по уровню промышленного развития Франция сильно отставала от Англии, вступившей во второй половине XVIII в. в стадию промышленной революции. Это отставание, почти незаметное в начале века, уже сильно сказывалось к его концу.
Так в 1789 г. в текстильной промышленности Франции работало 900 «дженни» (механических прядильных веретен), а в Англии их насчитывалось к этому времени 20 тыс.
Несмотря на все помехи, в XVIII в. во Франции наблюдается рост производства. Число привилегированных (королевских) мануфактур выросло со 135 в 1715 г. до 532 в 1789 г. В 1722 г. были освоены результаты исследований Реомюра по производству ковкого, чугуна, и семейство Вандель начинает в последней трети века главенствовать во французской металлургии. Параллельно этому начинают разрабатываться каменноугольные копи; близ селения Анзена около 1720 г. открыт каменный уголь, и уже в 1734 г. в Анзене начинается его добыча. Тогда же впервые во Франции была введена первая паровая машина для работы в копях[241]; в 1757 г. в копях акционерного общества Анзена было занято 4 тыс. рабочих. К середине века относятся и первые опыты конструирования усовершенствованного ткацкого станка (Вокансон, 1747). Изделия мануфактур и ремесленников шелковых производств Лиона, руанских мастерских бархата, ковровщиков Парижа (гобелены) и Арраса широко вывозятся за пределы страны[242]. Рост производства потребовал иного транспорта: Франция покрывалась сетью дорог, среди которых было немало улучшенных. К концу правления Людовика XV в стране было построено 12 тыс. лье дорог, нуждавшихся, правда, в постоянном ремонте; современники жаловались на их чрезмерную, не оправданную реальными нуждами страны, широту. Требования заморской торговли побуждали к новым географическим открытиям и техническим усовершенствованиям: в 1734 г. Бугер публикует свою теорию кораблестроения, в 1748 г. Леруа создает хронометр, необходимый для точных наблюдений в открытом море. Открытия французских путешественников наводят ученых на смелую мысль произвести измерение Земли. Отсюда известные экспедиции Лакондамина (1735–1745) к экватору и Мопертюи (1734–1737) в Лапландию, давшие мощный толчок астрономическим знаниям эпохи.