Читать интересную книгу Дети Брагги - Арина Воронова

Однако одного не открыл мне Гримнир, скрыл от меня то, что тело мое и разум станут стариться с каждым прожитым годом, как тело и разум обычного смертного. После того, как принес я в жертву седьмого своего сына, я прожил еще десять лет, но не мог уже более ходить, и трэлам приходилось носить меня на руках. После гибели на алтаре восьмого моего сына, стал я совсем дряхл, но открылось мне, что не пристала дряхлость воину, а также и то, что сам я не в силах отказаться от продления своей жизни и вновь и вновь стану губить побеги собственного древа.

И тогда дважды семь поколений назад воссел я на этот трон, дабы безучастно взирать в вечность. И помнил, как вместе с плотью прогнило подо мной дерево, как кости мои и дерево трона будто срослись, слились воедино.

Я помнил, как это было. Трэлы прокопали огромную борозду, втянули на полозьях сюда ладью. Послушные моему приказу, установили у рулевого весла трон. Откинувшись на гладкое жесткое дерево спинки, я положил на левый подлокотник жезл из точильного камня с вырезанными на нем жестокими лицами, на правый лег широкий меч. Жезл аса висельников я решил унести с собой, дабы не искушал он более никого вступить в сделку с Бельверком.

По моему кивку рабы ввели боевого коня. Двое держали его под уздцы, так чтобы жеребец смотрел прямо мне в глаза, в то время как третий зарубил его топором. Затем привели четырех моих лучших охотничьих псов - каждого прикончили ударом в сердце. Я внимательно проследил за этим, чтобы удостовериться, что каждый из них мертв, поскольку не собирался делить свою вечную гробницу с запертыми в деревянной ловушке хищниками. Потом внесли соколов, умело придушили каждого. За ними - женщин: пару красавиц, которые рыдали, вопили, несмотря на одурманивающий их мак, воины быстро задушили и их.

Затем воины кряхтя внесли сундуки, до краев заполненные драгоценными камнями и золотом дальних южных земель. О как бы хотелось им оставить эти сокровища себе, не опускать в вечную тьму гробницы! Они, быть может, даже выкопали бы их, если б посмели.

Но они не посмеют. Еще с год от кургана станет исходить слабое голубоватое сияние творящего свое дело в недрах земли разложения.

Верный слуга станет приходить раз в месяц, и от его факела по всему кургану заполыхают ядовитые вспышки выходящего с вонью из-под земли газа. Слухи, легенды окружат курган, пока все и каждый не проникнутся страхом перед могильником Аунда Старого. Если он станет мне, Аунду, могилой.

Расставив сундуки, люди стали складывать камни вокруг ладьи с ее грузом мертвецов, пока у носа и кормы стена не достигла спинки трона. Поверх этих стен настелили прочные деревянные балки, покрыв их сверху листом меди. Тело конунга обернули несколькими слоями холста. С ходом веков сгниет дерево, и кости животных и женщин смешаются с землей в бренный прах. Я же, конунг Аунд Старый, проживший столько, сколько не отпущено было ни одному человеку, останусь сидеть здесь, взирая на них. Их похоронят мертвыми, но я пребуду вечно.

Доверенные воины, шесть человек, режут глотки трэлам, укладывают их вокруг корабля. Потом выбираются наружу. Мне остается безучастно смотреть, как поднимается за бортами ладьи земля. Вот она уже вровень с каменной стеной, вот сухая черно-серая струйка сыплется за борт, запорашивая лежащую на точильном камне левую руку.

Но еще остается отблеск света. Дождем сыплются комья земли.

Отсвет исчез, сгустилась тьма. Конунг Аунд Старый откидывается на спинку трона, вздохнув наконец с облегчением. Все свершено по его воле. И так оно и должно остаться. Навечно.

Что бы ни случилось, он останется прежним. Хогби. Обитатель гробницы.

Видение это я пересказываю для того, чтобы, во-первых, самому вспомнить, как пришел я к мысли о том, что не сам Вестмунд, но могущество аса асов создает новое конунгство. А во-вторых, чтобы показать, что друг Мимира над видениями не властен, иначе не допустил бы он, чтобы они снисходили ко мне.

Призвав меня к себе перед смертью, Хельга сказала, что сын ее непременно возвысится надо всеми смертными и станет прославленным конунгом. С меня же, его воспитателя, взяла синеокая дочь Хрови клятву, что буду я помогать ему советом и делом и что никогда не сделаю ничего, что могло бы повредить ее сыну или воспрепятствовать ему на пути к небывалой славе.

Клятва, столь безобидная у одра умирающей матери, обернулась для меня тяжкими путами. Я не в силах более был воздействовать на Веса, в которого, как поведало мне вещее видение, о котором я еще расскажу, вошел Всеотец. Не мог я и поделиться своими заботами с Кругом - это нарушило бы данный мною обет. Не мог я и оставаться в Фюркате, скромном лагере небольшой дружины воспитанника моего и детей Брагги, который у меня на глазах превращался в столицу нового конунгства.

Единственное, что оставалось мне, - удалиться туда, где возможно будет скрыть имя свое и занятия и в уединенной глуши попытаться исправить то, что произошло пусть и не по моей вине, но при моем попустительстве. Как самонадеян был тогда я в своей уверенности, что руны и их волшба позволят мне одному освободить сына Хельги от ужасающего влияния. Лишь позднее, и то волею случая, открылось мне, что помощь Бельверка станет для нас роковой.

Перед самым своим отъездом я приметил, как подозрительно поглядывает на мальчика по имени Скагги новый тогда еще не конунг, но херсир Вестмунд, и вспомнил его слова о том, что сын Лодина тоже спускался в упасльский могильник. Поскольку в Йотланде тогда не случилось никого из рода Хьялти и некому было бы его защитить от гнева Вестмунда, я забрал мальчишку с собой, надеясь выспросить у него что возможно о могильной ладье. К несчастью, он не в силах был сообщить мне ничего полезного, зато оказался надежной опорой в моей нелегкой жизни на Гаутланде.

Поначалу у меня не было никакого определенного плана, однако, узнав о том, что я ищу такое место, где не покажется странным внезапное появление чужака, Бранр Хамарскальд предложил мне усадьбу своих предков. "Если тебя только не отпугнет тяготеющее над ней проклятие", - с невеселой усмешкой добавил скальд Хеймдаля.

Разумеется, я не преминул расспросить Бранра, на что тот, правда, несколько неохотно ответил, что проклятой окрестные жители окрестили усадьбу за то, что через поколение гибнут все ее обитатели - однажды это случилось от руки врагов, однажды - от внезапно занявшегося чересчур засушливым летом пожара. Сам же Хамарскальд оставил усадьбу после того, как всю его семью, скот и рабов сгубила, пощадив лишь его одного, черная хворь.

Довольно потратив времени на изложение причин своего ухода, расскажу о видениях. Видения более яркие и ясные, чем обычно, посещают тех, кто обладает даром провидения, наступили в первую же зиму после моего водворения в запущенной усадьбе. Все лето потратил я на эксперименты с известным всем скальдам сновидческим отваром белены и молодого багульника, которые, по счастью, в изобилии произрастают на Гаутланде. В различных частях я пытался подмешивать в него боярышник и дурман, белозор и душицу, и многие другие травы. Наилучшие результаты, однако, дала смесь, изготовленная на основе цветов вереска. На вересковую пустошь мы со Скагги набрели по чистой случайности в самую пору цветения этого замечательного растения, когда разыскивали кратчайшую дорогу от нашей усадьбы к морю. Не могу не отметить, теряя время и тратя место на бересте, что действие средств на основе вереска дает, вероятно, самый надежный ключ к решению древней загадки верескового меда..."

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});