князья, которые отмечены в тексте этой летописи всего лишь несколькими строками.
В правой колонке приведен неполный перечень крупнейших русских князей XI–XII вв., погребение которых не отмечено миниатюрами. Если посмотреть на него с точки зрения Всеволода Юрьевича Большое Гнездо, то весьма странным покажется отсутствие прямых предков князя, знаменитейших в русской истории лиц: Ярослава Мудрого (прапрадед), Всеволода Ярославича (прадед), Владимира Мономаха (дед) и Юрия Долгорукого (отец).
Количество примеров, подтверждающих разнобой и отсутствие единой системы в отборе сюжетов для иллюстрирования Радзивиловской летописи, можно значительно увеличить, но и приведенных вполне достаточно для того, чтобы отказаться от мысли, что летописный свод начала XIII в. был впервые иллюстрирован во Владимиро-Суздальской Руси при Всеволоде или его сыновьях. Более вероятно, что в руках владимирских художников были готовые образцы, какие-то лицевые летописи разных княжеств с различной политической тенденцией. Эта мысль требует особого рассмотрения и тщательного анализа.
Теоретически можно допустить, что подобная библиотека лицевых рукописей была не у сводчиков начала XIII в., а у копиистов конца XV в. (что противоречило бы утверждению Шахматова). Частично в этом направлении идут наблюдения О.И. Подобедовой, полагавшей, что у копиистов 1480-х гг. было два лицевых оригинала; одним пользовался первый мастер, а другим — второй мастер[264]. Оба предполагаемых оригинала начинались, по мысли исследовательницы, «Повестью временных лет», а в дальнейшем расходились: первый содержал будто бы киевские известия, а второй — южные, переяславские. Первый оригинал был по этому предположению написан в два столбца и содержал миниатюры квадратных пропорций, а второй, писанный в широкую строку, имел миниатюры «на полный формат»[265]. Что касается второго оригинала второго мастера, то широкоформатность ряда его миниатюр может быть объяснена иначе (см. выше). Согласиться со всеми допущениями О.И. Подобедовой очень трудно, прежде всего, потому, что ссылки на широкоформатные миниатюры, приведенные исследовательницей в доказательство своей правоты, показывают обратное. Первой в списке этих миниатюр «готического мастера» оказывается разобранная выше миниатюра (л. 72 о.) с корчагами X–XI вв. в руках у персонажей. Далее исследовательница указывает листы рукописи, долженствующие подтвердить ее мысль (л. 196, 198, 199 и 200–241)[266]. Однако рисунки на листах: 210 о. в.; 202 н.; 203; 206 в.; 206 н.; 207 о. н.; 212 о. н.; 228; 235; 236; 237 о. в. не соответствуют данной им исследовательницей характеристике. От принятия этой гипотезы в ее полном виде следует пока воздержаться.
Судя по нескольким миниатюрам, заклеенным новыми рисунками, какие-то разноречащие между собой древние материалы у копиистов XV в. могли быть (см. ниже).
Дальнейшее рассмотрение удобнее вести по определенным разделам летописного свода 1206 г.
(Примечание. Для удобства соотнесения с текстом летописи даты приведены точно так, как они указаны в самой летописи (минус 5508) без поправок, введенных исследователями. В отдельных случаях уточненные даты (главным образом по Н.Г. Бережкову) даны дополнительно в квадратных скобках).
Определение содержания миниатюр представляет значительные трудности и далеко не всегда решается при помощи текста, непосредственно примыкающего к рисунку. Следует учитывать и перемещение рисунков при копировании текста, и несоответствие тексту при пользовании разными лицевыми оригиналами.
Киевский свод 997 г.
Киевский летописный свод 996 г., как один из первых этапов собирания исторического материала, был выделен Л.В. Черепниным; для большей точности к нему следует добавить описание осады Белгорода в 997 г., после чего идет ряд пустых годов и незначительных приписок[267].
По количеству миниатюр (149 рисунков) на свод 997 г. падает почти четвертая часть всех миниатюр Радзивиловского списка.
Вводная часть (до призвания варягов) — 15 миниатюр; варяжская легенда и поход Аскольда — 6; время Олега (включая и события вне Руси) — 22; Игорь — 16; Ольга — 16; Святослав — 21 и Владимир — 53 миниатюры (включая усобицы 975–980 гг.).
Эти разделы обозначены совершенно условно, исходя только из исторических градаций текста, но не из особенностей самих миниатюр, и нам надлежит тщательно рассмотреть уцелевшие признаки тех или иных различий в них.
Иллюстративная часть летописи открывается изображением Новгорода, строительства его бревенчатых стен (л. 3). Апостол Андрей, воздвигающий крест на месте будущего Киева, поставлен на второе место. Здесь возрождена та самая тенденция, с которой в свое время воевал Нестор. Далее следуют несколько эпизодов из древнейшей истории и этнографии славян, и графические пояснения к выпискам из Георгия Амартола, завершающиеся обычаями амазонок, «творящих беззаконие» (л. 7 о. в.). Вслед за этим идут три сдвоенные миниатюры, продолжающие отображение того же догосударственного периода: поляне дают хазарам вместо дани меч, символ суверенности; крещение болгар; уплата дани хазарам и варягам, приходящим «из-за моря» (л. 7 о. н., л. 8 в. н.). Все эти миниатюры и два рисунка следующего раздела снабжены четкими надписями на полях, поясняющими их содержание. Надписи обрываются на обороте 8-го листа. Соблазнительно принять их тоже за особую примету начального раздела, но это требует проверки. Мы не знаем, существовали ли подписи к миниатюрам уже в своде начала XIII в. или же их ввели для своих читателей копиисты XV в. Кое-что говорит в пользу последнего: различия в языке между основным текстом и маргинальными надписями («храмы» и «хоромы»; «Изборьск» и «Избореск» и др.). Текст говорит просто о Новгороде, а надпись добавляет эпитет, не встречающийся в ранних летописных текстах, — Новгород Великий (л. 3). Какое-то недоразумение произошло с надписью «Смоленск» (л. 4 о.). На миниатюре изображены два разных условных города-башни; у каждого из них сидит князь в княжеской шапке и с мечом. Около каждого князя — человек, демонстрирующий большой свиток, грамоту. Соседний текст лучше, чем маргинальная надпись, объясняет изображенную ситуацию. Текст оборота 4-го листа, непосредственно примыкающий к миниатюре, говорит о «своих княжениях» у ряда славянских племен. Тогда понятны и города, и князья со своего рода иммунитетными грамотами перед ними. Рядом на развороте помещена миниатюра «разные языци дань дают Руси», иллюстрирующая другую сторону политической ситуации того времени. Смоленск был всего лишь центром одного из семи славянских племен, поименованных в тексте.
Более существенная ошибка допущена писцом по отношению к варяжской легенде. Ошибка есть и в основном тексте и в подписи к рисунку.
На обороте 8-го листа (верх) сдвоенная миниатюра дает следующие два сюжета: слева — депутация северных племен обращается к Рюрику. На правой половине — Рюрик во главе войска (но опять без братьев) едет на княжение в Русь. На этом же листе внизу изображены все три персонажа варяжской легенды, но крайне своеобразно. Текст Радзивиловского списка не указывает, что Рюрик сел в Новгороде: «И придоша к словеном первое и срубиша город Ладогу. И седе в Ладозе старей Рюрик, а другий (над строкой: Синеус. — Б.Р.)