– Мои силы… забери.
Себя не чувствую совсем. Будто под сильнейшей анестезией. Все мысли только о том, что сделать, чтобы Кате стало легче. Растирание поясницы, поглаживания, попытки обнять – все мимо! В ответ лишь получаю уничтожающие взгляды. Не сдаюсь. Ношусь, как заведенный: дать воды, обтереть лицо, шею, просто помочь выстроить правильное ритмичное дыхание – я делаю все, что могу сделать, чтобы хоть на какую-то тысячную долю облегчить любимой страдания.
Я уже абсолютно сбился со счета сколько часов мы провели в палате до того, как начались потуги. И тут схватки прекратились. Эта жесть, что мучала мою жену почти одиннадцать часов, внезапно прекратилась!
Зашла акушерка и понеслось: встаньте, постойте, походите, опуститесь на корточки. Человека одиннадцать часов корежило. Она лежать с трудом может, а надо вот эту всю акробатику выполнять! Что за изверги здесь работают?! Но все для того, чтобы возобновить родовую деятельность – так сказали. Схватки должны продолжаться.
Тринадцать с половиной часов прошло, когда наконец-то врач сказала, что уже вот-вот…
Глава 91
Стэфан
…я не могу уйти из палаты в момент рождения ребенка.
Врач приглядывается к моему побледневшему лицу и предлагает сделать именно это.
Упрямо сжимаю челюсть. Кате очень тяжело. Я чувствую, что обязан быть с ней до конца.
А дальше все, как в тумане. Крики, боль, слезы, истерика, указания врача… Клянусь, чуть сам рыдать не начал!
– Катя! – командует акушерка. – Дыши правильно! Давай, девочка! Может понадобиться реанимация!
Эти слова прошивают мозг насквозь острой иглой. Кто сказал? Ищу убийственным взглядом. Зло зыркаю на врача. Переглядываемся, словно фехтуем шпагами.
Мысленно ору:
«КАКАЯ ОПЕРАЦИЯ?! Да сделайте уже что-нибудь, черт возьми!»
– Вы бы лучше за дверью посидели, – будто прочитав мои мысли, цедит врач. – Как услышите плач ребенка, тогда врывайтесь с ритуальными танцами счастья!
Ярость со скоростью звука меняется на другое чувство. Оцепенение. Врач прав. Я руководствуюсь чувствами, а они – профи. Словно замороженный, наблюдаю за тем, как персонал готовит реанимационные наборы. Мой ребенок еще на свет не появился, а уже может нуждаться в реанимации!
А вдруг не поможет? А вдруг… Гоню от себя все эти паршивые жуткие мысли. Обзываю себя тряпкой, слабаком. Ведь задача у меня, как у мужика, одна – оставаться мужиком и помогать жене, чем смогу, что бы не случилось.
…семь утра. Один пронзительный детский крик. Я, как в тумане. Ребенок на руках у врача. Время замедлилось до состояния холодного, почти заледененного геля. Звуков нет. В ушах вибрация пульса и какой-то свист. Я буквально чувствую каждый замедленный тяжелый удар своего сердца. ТУК. ТУК. ТУК. Вздрагиваю от пронзительного крика. Не моего, не Кати – нашего малыша!
Будто током ударило! Вернуло к жизни. Мой сын громко плачет – он живой. Провожу ладонью по лицу. Колени подкашиваются. Сильнее в своей жизни я ничего не испытывал! Меня будто пропустили через центрифугу. Как моя жена вообще это все вынесла?!
Спустя полчаса я готов благодарить Бога… любого! Хоть скандинавского, хоть Харе Кришна. Спасибо природе, что Катя под литрами эндорфинов. Моя лапочка уже не чувствует боли.
Поднимает на меня свои уставшие, лучистые, полные восторга глаза.
– Стэфан, посмотри, какой он красивый. Правда?
С трудом оторвав взгляд от бледного, но такого прекрасного лица жены, смотрю на своего крохотного сына. Маленький какой… Черноволосый, как я! Ушки, носик, пальчики малюсенькие, как у куклы. Малыш распахнул большие синие глаза с длинными ресничками и изумленно смотрит вокруг с уже осмысленным выражением. В груди что-то замирает. Глаза подозрительно щиплет. Мой ребенок! Глядя на сопящего малыша в пеленках, неожиданно понимаю, что своего узнал бы из кучи люлек.
Возвращаю полный любви взгляд на жену, только Катя уже не ждет ответ. Уснула. Вымоталась. Бережно прикасаюсь подушечками пальцев к разрумянившейся щеке жены.
– Лапочка, спасибо за сына, – голос дрожит.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Улыбаюсь, как дурачок, глядя на спящую Катю, на груди которой сопит наш сын.
Душу раздирает от смешанных чувств. Но больше всего выделяется одно – невероятная ответственность. Даже не просто за сына, а вообще – за жизнь, за нашу семью.
Медсестра аккуратно с попытки пятой забирает малыша из судорожно сжатых рук Кати. Оставляю любимую на попечение врачей. Глотнуть воздуха – вот что мне сейчас жизненно необходимо. Бесшумно, чтобы не разбудить свою СЕМЬЮ, выхожу на ватных ногах за порог палаты.
Первые, кого вижу – Зимин со Светланой. Они торопятся мне на встречу. Удивленно смотрю на родителей Кати. Они что, здесь всю ночь проторчали?
– Как она? – поравнявшись со мной, первым же делом спрашивает Светлана. – Родила?!
Мягко говоря, Светлана выглядит не очень. Ни тебе аристократической прически, огромные темные круги под глазами, да и наряд помялся – все как из той же самой центрифуги, через которую пропустило меня. Но именно сейчас она, как никогда, выглядит такой живой, настоящей что ли…
Борис держит ее под руку, но при этом не сводит меня напряженного взгляда. За дочь боится. Хочу ответить, что все обошлось хорошо. Делаю пару шагов им на встречу и… в глазах темнеет. Успеваю вытянуть руку, чтобы за стену ухватиться, но вместо этого хватаюсь за воздух. Последнее, что слышу:
– Стэфан?! – возня вокруг меня и голос… запах табака с ментолом – тот самый из далеких детских воспоминаний об отце. – Черт… вымахал. Тяжелый, как шкаф!
Наверно, я совсем поехал, раз отчетливо слышу в голосе Зимина беспокойство? Полная тишина…
Черт его знает, сколько времени прошло, пока меня обратно выбросило. Минута, две, десять? Надо мной перепуганная заплаканная Светлана Юрьевна, возле носа мокрый бинт. Вдох… Задыхаюсь кашлем от мерзкого аммиачного запаха. Головой понимаю, что аммиак не имеет запаха. Просто происходит ошибка обонятельного нерва: молекула аммиака близка к молекуле воды, поэтому сходит с ума доля мозга, отвечающая за влажность и сухость. Это и воспринимается, как резкий запах.
О чем я вообще думаю?! У меня сын родился, а я тут школьный курс химии вспоминаю!
– Проклятье, – отдвигаю рукой в сторону бинт. – Да уберите от меня это!
– Очнулся? – грубовато бормочет Зимин. Он не просто похлопывает меня по плечу, а словно рассчитывает вытрясти всю душу.
Кашляю так, будто вот-вот выплюну легкие.
– Это же надо совсем быть на голову отбитым, чтобы добровольно на родах присутствовать! – впервые в жизни в голосе Бориса я слышу что-то так подозрительно похожее на уважение.
– Ага, – провожу рукой по затылку.
Отбитым – не то слово!
– Катя родила мальчика, – Светлана, садится рядом. Голубые глаза на мокром месте. На секунду женщина утыкается мне в плечо и очень неловко приобнимет за плечи. – Поздравляю с рождением сына, Стэфан!
С другой стороны от меня на больничную металлическую лавку опускается Борис.
– Значит, внук… пацан!
На секунду встречаемся взглядами.
В глазах Зимина что-то такое… Он будто вспомнил что-то из своего прошлого.
Борис вынимает пачку сигарет, а потом, будто спохватившись, убирает ее обратно в карман.
А я все еще не могу поверить! Расправляю грудь от гордости. Да, у меня сын! Как я мечтал об этом! И вот, ты есть! Мой сыночек! Для меня это, как чудо. Как в детстве, когда ты только-только начинаешь понимать, что такое любовь, и какой она может быть разной. И всему этому меня научила моя Катя.
В голове вата, на лице улыбка полудурка, потому что теперь… Я – папа!
Эпилог
Три года спустя
– Представляешь, Илья женился на дочке какого-то нефтяного магната.
– Любовь да совет, – иронично усмехается Стэфан, лениво делая глоток кофе из небольшой фарфоровой чашки.
Перелистнув следующий лист газеты, громко охаю.
– Несколько членов клуба «ССТ» попали под следствие. Их ожидает суд за мошенничество, укрытие налогов в особо крупных размерах, – брови удивленно ползут вверх. – Ого! Написано, срок варьируется от десяти до двадцати лет!