— Счастье моё, — проговорил он ласково, зарываясь пальцами в волосы Лейлора.
Лейлор с трепетом понял: нет, этого просто не могло быть. У него не было соперников, король любил только его, это читалось в его полусонном взгляде сквозь ресницы, чувствовалось в прикосновении руки, звучало в голосе и проступало в улыбке. Чуть не плача от счастья, Лейлор прижался к нему, слушая биение сердца в его груди и улыбаясь.
— Это лучшее пробуждение в моей жизни, — сказал Раданайт, вороша пальцами пряди его волос.
— И в моей, — эхом прошептал Лейлор. — Пойдёмте на балкон, ваше величество… Утро такое чудесное!
— Отныне просто Раданайт, — поправил король. — И можешь говорить мне «ты». — И, тихонько поцеловав Лейлора в макушку, добавил: — Наедине, разумеется.
Через пять минут, стоя в туго подпоясанном вышитом халате у парапета балкона, король встряхнул распущенными волосами и с наслаждением глубоко вздохнул. Окинув взглядом цветущий сад, бело-розовый от утренних лучей, он потянулся и сказал:
— В самом деле, прекрасное утро. Но ты ещё прекраснее, мой милый.
Лейлор доверчиво потянулся к нему губами, и Раданайт поцеловал его. Лейлор обвил руками его шею, а король прижал его к себе, и поцелуй получил более страстное продолжение.
— Вот уж все упадут, когда мы объявим о нашем обручении! — сказал Лейлор. — Мне прямо не терпится увидеть их лица!
— Думаю, мы сделаем это за завтраком, — ответил Раданайт. — Это наиболее подходящий момент.
Альмагир рано поднялся и первым делом пошёл в комнату к Эсгину: ему не терпелось поговорить с ним. Эсгин уже проснулся и сидел в постели, обхватив колени руками и глядя в окно, задумчивый и бледный.
— Доброе утро, дорогой, — сказал Альмагир, целуя его в голову.
— Доброе утро, отец, — чуть слышно ответил тот.
Окинув его проницательным и заботливым родительским взглядом, Альмагир проговорил:
— Тебе не удастся от меня ничего скрыть, родной. Признайся: ты ждёшь ребёнка? Я ведь всё вижу, ты меня не обманешь.
Эсгин поёжился, кутаясь в одеяло. Всю минувшую ночь он не смыкал глаз, и сейчас голова была слегка тяжёлой. Он принял решение, и это отняло у него все силы.
— Я и не намерен пытаться тебя обмануть, — сказал он. — Да, у меня будет ребёнок.
Отец смотрел на него испытующе.
— Чей он?
Эсгин устало улыбнулся.
— Мой.
— Ты понимаешь, что я имею в виду, — сказал отец строго. — От кого у тебя этот ребёнок? Мы с милордом знаем его?
Эсгин медлил отвечать. Да, отец и лорд Райвенн хорошо знали того, кто сделал ему этого ребёнка, но назвать его Эсгин не мог. Просто не мог, и всё. Он помнил, что должен был сказать: «Серино», — как они договорились, но язык почему-то не поворачивался солгать, а правда была слишком постыдна, чтобы её сказать.
— Сынок, посмотри мне в глаза и скажи, — настаивал отец. — Я понимаю, ты уже взрослый, но мы с милордом имеем право знать, потому что мы твои родители.
— Да, вы мои родители, и я очень вас люблю, — вздохнул Эсгин.
Он собрался с духом и уже открыл рот, но не произнёс ни слова. На сердце была тяжесть. Ему было трудно и больно лгать, глядя в любящие глаза отца, но иного выхода не было.
— Этот ребёнок… — начал он.
И опять умолк. Отец выжидательно заглядывал ему в глаза, а Эсгину вдруг стало тоскливо, больно и страшно. При мысли о Раданайте он вдруг помимо своей воли почувствовал острый приступ тоски по нему. Безучастие Раданайта, его холод, его цинизм убивали его. Неужели тот лгал, когда говорил, что всегда будет его любить? Он отвернулся, он предал. Впрочем, разве можно было ожидать иного исхода? С самого начала было ясно, что всё это должно остаться в тайне, а о ребёнке не могло быть и речи. Эсгин сжал губы. Нет, эту часть души нужно отсечь, иначе гангрена будет распространяться дальше. Нужно показать Раданайту, что и без него он может прекрасно обойтись. Взять и сказать Серино «да».
— Ну, так чей же это ребёнок? — снова спросил отец.
Из дверей раздался тихий, взволнованный голос, отозвавшийся в сердце Эсгина щемящим замиранием:
— Мой.
Эсгин вздрогнул и поднял голову. В дверях стоял Серино, бледный от волнения, но решительный. Альмагир изумлённо воззрился на него.
— Твой? — переспросил он недоуменно.
— Да, — подтвердил тот, шагнув вперёд. — И я… Я и прошу у вас руки Эсгина.
Эсгину стало стыдно за свою нерешительность. Серино уже овладел собой, он стоял спокойный и твёрдый, ласково глядя на Эсгина. «Вот кто настоящий лорд Дитмар, — снова мелькнуло в голове Эсгина. — Я недостоин его».
Альмагир встал, в недоумении морща лоб.
— Погодите, погодите, ребятки, — проговорил он. — Ничего не понимаю! Я что-то не припомню, чтобы между вами была какая-то страсть. Сынок, я не знал, что у тебя отношения с Серино.
— Ты многого не знаешь, отец, — тихо сказал Эсгин.
— Это, впрочем, верно, — согласился тот. — Мы с милордом почти не видим тебя, у тебя своя жизнь… И всё же какая неожиданность! И как давно это у вас, ребята?
Эсгин растерянно молчал, и за него ответил Серино:
— Около полугода.
«Полгода, так полгода», — подумал Эсгин. У него камень свалился с души, и вдруг захотелось обнять Серино и заплакать. После того как отец вышел из комнаты, чтобы сообщить лорду Райвенну эту новость, Эсгин так и поступил.
Завтрак был подан в восемь. Стол был накрыт в саду, в беседке, окружённой яннанами и боалами. Боалы цвели белыми шарообразными гроздьями, густо насаженными на ветки друг возле друга, отчего каждая ветка выглядела, как одна большая гроздь. Излишне говорить, что аромат вокруг беседки стоял чарующий. Утро было великолепное, солнечное и безмятежное, по белоснежной скатерти весело плясали солнечные зайчики, а очищенный вчерашней грозой воздух был свеж и благоухал весной. Лейлор был в превосходном настроении, и постное лицо отца приводило его в недоумение и слегка удручало. Илидор сразу спросил заботливо:
— Как ты, пузырёк?
— Всё хорошо, — ответил Лейлор. — Всё просто отлично.
Илидор устремил ему в глаза внимательный взгляд.
— Ты прямо сияешь, — заметил он. — Как будто вчера ничего и не случилось.