— Для чего это?
— Из уважения к традициям.
— Как! Этого требуют традиции?
— Да! Ведь если вождь махоганов падет мертвым на тропе войны, надо, чтобы противнику было легко размахивать его головой, ликуя победу.
— Вот уж действительно! — ответил мэтр Ник. — Чтобы противник мог размахивать моей головой... ухватившись за эту прядь, разумеется?
— Таковы обычаи у индейцев, и ни один воин не вправе их нарушать. Да любая другая прическа и не пристала бы к платью, в которое Никола Сагамора облачится в день церемонии.
— Ах, так я должен и облачиться...
— Над ней, над этой праздничной одеждой, сейчас как раз трудятся. Она будет великолепна — куртка из кожи лани, мокасины из лосиных шкур, плащ, который носил предшественник Никола Сагамора, не считая раскраски на лице...
— Так еще и раскраска на лице?
— Да, перед тем, как самые искусные мастера племени займутся татуировкой на руках и теле...
— Продолжай, Лионель, — сказал мэтр Ник, стискивая зубы. — Ты меня ужасно заинтересовал. Раскраска на лице, прядь волос торчком, мокасины из лосиных шкур, татуировка на теле?.. Ты ничего не забыл?
— Ничего, — ответил юный клерк, — и когда Великий вождь предстанет перед своими воинами, облаченный в эти одежды, которые подчеркнут достоинства его фигуры, не сомневаюсь, что индианки начнут оспаривать честь разделить с ним его вигвам.
— Как? Индианки будут оспаривать честь?..
— И право обеспечить многочисленное потомство избраннику Великого Духа!
— Ты хочешь сказать, что мне придется жениться на гуронке? — спросил мэтр Ник.
— А как же может быть иначе — ради будущего махоганов! Поэтому уже избрана «скво» знатного происхождения, которая посвятит всю себя ублажению Великого вождя...
— А ты можешь мне сказать, кто эта краснокожая принцесса, которая посвятит всю себя?..
— О, она великолепна! — ответил Лионель. — И достойна родословной сагаморов!
— И кто же это?..
— Вдова вашего предшественника...
Щекам юного клерка повезло: он стоял на почтительном расстоянии от мэтра Ника, иначе тот отвесил бы ему здоровенную оплеуху. Но она не могла достигнуть цели, потому что Лионель из осторожности хорошо рассчитал дистанцию, и патрону пришлось ограничиться словами:
— Послушай, Лионель, если ты еще хоть раз затеешь этот разговор, я так надеру тебе уши, что тебе не придется завидовать ослу Дэвида Гамута!
После сравнения, напомнившего ему об одном из героев романа «Последний из могикан» Купера, Лионель счел благоразумным замолчать и удалиться. Мэтр Ник очень разозлился на своего клерка, но не меньше он был зол и на старейшин племени. Предложить ему надеть на церемонию гуронский костюм! Принуждать его сделать прическу, одеться, раскраситься и татуироваться, как это делали когда-то его предки!
Однако раздосадованный нотариус не знал, как уклониться от исполнения этих своих обязанностей.
Дерзнет ли он вопреки обычаям предстать перед взорами воинов в партикулярном платье, в сюртуке, он, смирнейший из тех, кого принято называть законопослушниками? Это все больше мучило его по мере того, как приближался Великий День.
Тем временем — к счастью для наследного вождя сагаморов — произошли события, расстроившие планы махоганов.
Двадцать третьего числа в Вальгатту пришла важная новость. Патриоты Сен-Дени — как это уже известно читателю — оттеснили солдат королевских войск, которыми командовал полковник Гор.
Новость вызвала бурное ликование гуронов. Мы уже видели, что на ферме «Шипоган» их симпатии были на стороне борцов за независимость, и недоставало только случая, чтобы они примкнули к франко-канадцам.
Но победа патриотов — мэтр Ник хорошо понимал это — не могла заставить воинов его племени отложить приготовления к торжествам в его честь. Напротив, они отпразднуют «коронацию» с еще большим размахом, и ему не избежать церемониальных почестей.
Однако через три дня хорошие вести сменились плохими. После победы у Сен-Дени — поражение у Сен-Шарля!
Узнав о кровавых расправах лоялистов, об их зверствах, грабежах, поджогах, насилиях, о разрушении обоих селений, махоганы не могли сдержать негодование. Оставался только шаг к тому, чтобы они поднялись всей массой и пришли на помощь патриотам, и мэтр Ник опасался, что этот шаг вот-вот будет сделан.
Теперь нотариус, и без того скомпрометировавший себя в глазах монреальских властей, с тревогой задавался вопросом, не будет ли он тогда скомпрометирован окончательно и бесповоротно? Не придется ли ему, встав во главе своих воинов, примкнуть к повстанцам? Правда, при сложившихся обстоятельствах уже не могло быть и речи ни о каких церемониях. Но с каким неприступным видом мэтр Ник встретил Лионеля, когда юный клерк пришел объявить ему, что пришла пора вырыть боевой топор и ступить, размахивая им, на тропу войны!
С этого дня единственной заботой мэтра Ника было умиротворение своих воинственных подданных. Когда те являлись к вождю, чтобы склонить его высказаться против угнетателей, он ухитрялся не сказать им ни да, ни нет. Надлежит, говорил он, не предпринимать никаких действий без здравых размышлений, посмотреть, каковы будут последствия поражения при Сен-Шарле... Быть может, графства уже захвачены солдатами королевской армии?
К тому же ничего не известно о том, что готовят реформисты, рассеянные после поражения... В каком месте они укрылись?.. Куда идти для соединения с ними?.. Не отложили ли они борьбу до более подходящего случая?.. Не попали ли их вожаки в руки полиции и не сидят ли они в монреальских тюрьмах?..
Таковы были довольно убедительные доводы, которые мэтр Ник выдвигал своим нетерпеливым преторианцам[193], которые, надо сказать, принимали их не без возражений. Не сегодня, так завтра ими овладеет гнев, и тогда их вождь, естественно, будет вынужден следовать за ними. Возможно, мэтру Нику и приходила мысль улизнуть из племени. Но, по правде говоря, это было весьма затруднительно, за ним наблюдали гораздо тщательнее, чем он предполагал.
И потом в каком краю мог бы он вести жизнь беглеца? Ему претила мысль покинуть Канаду — страну, где он родился. А укрывшись в деревне какого-нибудь графства, где наверняка рыскали агенты Джильберта Аргала, он рисковал попасть к ним в лапы.
Кроме того, мэтр Ник не знал, что стало с главными предводителями восстания. Хотя некоторые махоганы поднимались вверх по течению реки до берегов рек Ришелье и Св. Лаврентия, им ничего не удалось узнать. Даже Катерине Арше с фермы «Шипоган» ничего не было известно ни о Томе Арше и сыновьях, ни о де Водрелях, ни о Жане Безымянном, ни о том, что происходило в «Запертом доме» после событий у Сен-Шарля.