Он слышал, как брат прошелся по комнате.
— Месть — не для нас, смертных, Эш.
Камердинер подошел ближе, чтобы поправить воротник рубашки.
— Не надо читать сейчас проповеди. — Эш понизил голос. — Мне кажется, в свое время мы выслушали их достаточно.
Марк замолчал и прошелся по комнате, чтобы встать перед лицом брата, поэтому от него не ускользнул мелькнувший в его глазах укор.
— Достаточно? Что значит достаточно? Ты чуть не поплатился жизнью за матушкино поклонение пред мертвыми словами. Я не могу видеть, как ты сам заключаешь себя в те же оковы.
— В те же оковы? — В голосе Марка появились опасные интонации, но Эш не очень считался с чувствительностью брата к его высказываниям.
— Да, в те же оковы. Ты и Смайт, оба. Живете в воздержании и отречении, в то время как весь мир может лежать у ваших ног. Отвергаете любое предложение задолго до того, как оно сделано. Наша мать заставила вас подчиниться ее воле, и как вам не удалось вырваться из ее пут тогда, так и сейчас вы не позволяете себе стать свободными.
Марк вновь заходил по комнате, скрываясь от взора Эша, и тот остался стоять, уставившись в стену напротив.
— Вы действительно считаете, что мы со Смайтом одиноки в своих выводах? — раздался из-за спины голос Марка.
— Не сомневаюсь, что таких глупцов немало на свете.
— Послушайте, что вы говорите о мести. «И будете попирать нечестивых, ибо они будут прахом под стопами ног ваших». Прекрасная работа, вполне соответствует вашему имени.
— Не называй меня так.
— Не называть вас как?
— Так.
Марк лишь фыркнул:
— Ах, вы об этом? «И будете попирать нечестивых, ибо они будут прахом под стопами ног ваших». Это ваше имя, как бы вы ни хотели забыть о нем. И как вам роль ангела мщения, Эш?
Он сжал кулаки и резко дернул плечами, вызвав тихое неодобрение камердинера. Потребовалось приложить неимоверные усилия, чтобы держаться ровно и не сжаться в тугой комок, не обращая внимания на то, что на сюртуке появятся заломы.
Слова Марка будили в нем воспоминания детства, страшные воспоминания. Огонь, запах едкого дыма от дешевого угля; рука матери, худая настолько, что он чувствовал лишь кости, крепко сжала его запястье. Ровным тихим голосом мать произносит его имя, главу и стих.
Следом нахлынули мысли о последних днях жизни Хоуп, с тем болезненно-острым ощущением, что на этот раз он проиграл.
— Остановись. Хватит.
— Вы всегда были упрямы. Самым ранним воспоминанием из детства для меня…
— Хватит, — взмолился Эш. Он страшился того нарастающего отчаяния, осознания того, что, если преступит запретную черту, если совершит малейшую ошибку, та, чье присутствие играло немалую роль, может разрушить жизнь ее собственных детей.
— Она была не права, — продолжал Марк. — Позже совсем лишилась разума. Видела демонов и верила, что ангелы шепчут ей на ухо, что их надо уничтожать силой. Имя было дано вам для отмщения. Вы собираетесь всю жизнь преследовать обидчиков?
Эш никак не отреагировал на колкость брата, полагая, что обязан оставаться невозмутимым.
— И это то, кем вы стали? Таким, каким она мечтала вас сделать?
Эш резко дернул головой:
— Я… я таков, каков есть.
— Как и я. Я стал таким, каким стал, наперекор воле матери. Поступал так, как считал нужным, делал то, что считал правильным, несмотря сумасшествие матери, которое едва не вытравило из моей души лучшее, что там было. Я выбрал целомудрие, хотя разглагольствования матери толкали меня к обратному, из одного лишь внутреннего протеста. Я стал таким, каким хотел стать, Эш. И вам следует поступить так же.
— Нет. Я такого пути не выбирал.
Марк внимательно посмотрел на брата и отвел взгляд. В нем было столько тревоги, в этом взгляде, — дав оценку действиям брата, он отвергал их. Марк словно подсчитывал долю нравственности в них, суммировал философскую составляющую, анализировал с точки зрения морали и проводил прочие исследования, которым научили его в Оксфорде. Будучи подвергнутым столь тщательному анализу, Эш совершенно терял шансы на победу.
— Нет, — отрезал Эш. — И ты смеешь смотреть на меня свысока. Я не получил такого образования, как ты. Только бог знает, были ли у меня способности для этого. Но будь я проклят, если мой опыт ничего не значит. Вместо интеллекта я обладал интуицией, именно она, а не знания помогла мне понять, как должно поступить в той или иной ситуации, но я сомневаюсь, что тебе это понятно. Мое чутье подсказало мне купить одежду, что на тебе сейчас надета, и оплатить образование, которое позволяет теперь глумиться надо мной с видом всезнающего ученого. Мое чутье привело меня в Итон в тот день, когда вас собирались вышвырнуть оттуда за ухо. И оно же подсказывает мне сейчас, что ты и Смайт чувствуете себя несчастными именно из-за того, что я для вас сделал.
— Эш, я…
— И сейчас, — произнес он, предвидя, что может сказать Марк, — мое чутье подсказывает мне, что я должен довести дело Парфорда до конца. Ну же, Марк, скажи, что моя интуиция меня обманывает.
Брат молчал.
Камердинер чуть отошел в сторону, давая возможность Эшу развернуться и посмотреть на пораженного его речью брата.
— Эш, — собравшись с мыслями, произнес Марк. — Вы напрасно так считаете — я вовсе не глумился над вами. Вы же так не думаете, правда? Лишь потому, что вы не посещали с нами школу? Я никогда не считал вас менее способным, чем я и Смайт. Напротив. У вас получается все и сразу. Это поразительно. Но все, чего я прошу, — объяснение причин. Я не способен вас убедить, вы не даете мне такой возможности. Прошу вас — всего лишь раз — давайте поговорим о чем-то кроме вашей интуиции.
Марк говорил с той уверенностью, которая его убивала. Нет, брат ничего не понял.
Его слова нельзя было назвать насмешкой — он просто ничего не понимал. Они думали, он преуспел бы в школе. От этой мысли становилось смешно. Чутье — единственное, чем он обладает. И всегда обладал.
Я не умею читать.
Мысленно Эш тысячи раз признавался в этом брату. Иногда представлял, что Марк посмотрит на него с сожалением. Порой казалось, с презрением. Но сколько бы раз Эш ни представлял себе эту сцену, никогда не допускал мысли, что увидит в глазах Марка уважение.
Эш покачал головой и отвернулся.
План, который Маргарет и Элейн составили довольно быстро, был предельно прост. Поскольку Маргарет не могла быть принятой Элейн в доме, в связи с приказом ее отца, подруги условились встретиться в Гайд-парке.