(1927)
378
Отрывок из неопубликованной поэмы-песни «ГОРОД БЕЛЫХ ЦВЕТОВ»
Будет трактор, упырь железный,Кровь сосать из земли.Край былинный мой, край болезный,До чего тебя довели!
379
От иконы Бориса и Глеба,
От иконы Бориса и Глеба,От стригольничьего ШестокрылаМоя песенная потреба,Стихов валунная сила.
Кости мои от Маргарита,Кровь — от костра Аввакума.Узорнее аксамитаМоя золотая дума:
Чтобы Русь как серьга повислаВ моем цареградском ухе…Притекают отары-числаК пастуху — дырявой разрухе.
И разруха пасет отарыПоловецким лихим кнутом,Оттого на Руси пожарыИ заплакан родимый дом.
На задворках, в пустом чулане,Бродит оторопь, скрёб и скок,И не слышно песенки няниНа крылечке, где солнопёк.
Неспроста и у рябки яичкоПросквозило кровавым белком…Громыхает чумазый отмычкойНад узорчатым тульским замком.
Неподатлива чарая скрыня,В ней златница — России душа,Да уснул под курганом Добрыня,Бородою ковыльной шурша.
Да сокрыл Пересвета с ОслябейГолубой Богородицын плат!..Жемчугами из ладожской хлябиНе скудеет мужицкий ушат.
И желанна великая треба,Чтоб во прахе бериллы и шелкПред иконой Бориса и ГлебаОкаянный поверг Святополк!
(1927)
380
КОРАБЕЛЬЩИКИ
Мы, корабельщики-поэты,В водовороты влюблены,Стремим на шквалы и кометыНеукротимые челны.
И у руля, презрев пучины,Мы атлантическим стихомПеред избушкой две рябиныЗа вьюгою не воспоем.
Что романтические ямбы —Осиный гуд бумажных сот,Когда у крепкогрудой дамбыОрет к отплытью пароход!
Познав веселье пароходаБаюкать песни и тюки,Мы жаждем львиного приплодаОт поэтической строки.
Напевный лев (он в чревной хмаре),Взревет с пылающих страниц —О том, как русский пролетарийВзнуздал багряных кобылиц.
Как убаюкал на ладониГрозовый Ленин боль земли,Чтоб ослепительные кониЛуга беззимние нашли. —
Там, как стихи, павлиноцветы,Гремучий лютик, звездный зев…Мы — китобойцы и поэты —Взбурлили парусом напев.
И вея кедром, росным пухомНа скрип словесного руля,Поводит мамонтовым ухомНедоуменная земля!
(1927)
381
НОЧНАЯ ПЕСНЯ
За Невской тихозвонной лаврой,Меж гробовых забытых плит,Степной орел — Бахметьев[4] храбрый —Рукой предательской зарыт.
Он в окровавленной шинели,В лихой папахе набекрень, —Встряхнуть кудрями цепче хмеляБогатырю смертельно лень.
Не повести смолистой бровью,Не взвить двух ласточек-ресниц.К его сырому изголовьюСлетает чайкой грусть звонниц.
По-матерински стонет чайкаНад неоплаканной судьбой,И темень — кладбища хозяйка —Скрипит привратной щеколдой.
Когда же невские буксирыУгомонит глухой ночлег,В лихой папахе из КашмираДозорит лавру человек.
Он улыбается на Смольный —Отвагой выкованный щит,И долго с выси колокольнойВ ночные улицы глядит.
И траурных касаток стаяИз глуби кабардинских глазВсем мертвецам родного краяНесет бахметьевский приказ:
Не спать под крышкою сосновой,Где часовым косматый страх,Пока поминки правят совыНа глухариных костяках.
По русским трактам и лядинамШумит седой чертополох,И неизмерена кручинаСибирских каторжных дорог.
У мертвецов одна забава —Звенеть пургой да ковылем,Но только солнечная паваБлеснет лазоревым крылом, —
На тиховейное кладбищеЗакинет невод угомон,Буксир сонливый не отыщетНочного витязя затон.
Лишь над пучиной городскою,Дозорным факелом горя,Лассаль гранитной головоюКивнет с Проспекта Октября.
Кому поклон — рассвету ль мира,Что вечно любит и цветет,Или папахой из КашмираВождю пригрезился восход?
И за провидящим гранитомПоэту снится наяву,Что горным розаном-джигитомГлядится утренник в Неву.
382
НЕРУШИМАЯ СТЕНА
Рогатых хозяев жизниХрипом ночных ветровПриказано златоризнейОдеть в жемчуга стихов.
Ну, что же? — Не будет голымТот, кого проклял Бог,И ведьма с мызглым подолом —Софией Палеолог!
Кармином, не мусикиейПодведен у ведьмы рот…Ужель погас над РоссиейСириновый полет?!
И гнездо в безносой пивнушкеЗлаторогий свил Китоврас!..Не в чулке ли нянином ПушкинОбрел певучий Кавказ.
И не Веткой ли ПалестиныДеревенские дни цвели,Когда ткал я пестрей рядниныМои думы и сны земли.
Когда пела за прялкой мамаПро лопарский олений рай,И сверчком с избяною КамойАукался Парагвай?
Ах, и лермонтовская веткаНе пустила в душу корней!..Пусть же зябликом на последкахЗвенит самопрялка дней.
Может выпрядется родное —Звон успенский, бебрян рукав!..Не дожди, кобыльи удоиИстекли в бурдюки атав. —
То пресветлому князю БатыйПреподнес поганый кумыс, —Полонянкой тверские хатыОпустили ресницы вниз.
И рыдая о милых близях,В заревой конопель и шелкДушу Руси на крыльях сизыхЖуравиный возносит полк.
Вознесенье Матери правя,Мы за плугом и за стихомЛик Оранты, как образ славий,Нерушимой Стеной зовем.
383
Кто за что, а я за двоперстье,
Кто за что, а я за двоперстье,За байку над липовой зыбкой…Разгадано ль русское безвестьеПушкинской Золотою рыбкой?
Изловлены ль все павлины,Финисты, струфокамилыВ кедровых потемках овина,В цветике у маминой могилы?
Погляди на золотые сосны,На холмы — праматерние груди!Хорошо под гомон сенокосныйПобродить по Припяти и Чуди, —
Окунать усы в квасные жбаныС голубой татарскою поливой,Слушать ласточек, и ранным-раноПересуды пчел над старой сливой. —
«Мол, кряжисты парни на Волыни,Как березки девушки по Вятке»…На певущем огненном павлинеК нам приедут сказки и загадки.
Сядет Суздаль за лазорь и вапу,Разузорит Вологда коклюшки…Кто за что, а я за цап-царапу,За котягу в дедовской избушке.
384
Не буду петь кооперацию,
Не буду петь кооперацию,Ситец, да гвоздей немного,Когда утро рядит акациюВ серебристый плат, где дорога.
Не кисти Богданова-Бельского —Полезности рыжей и саженной,Отдам я напева карельскогоЧары и звон налаженный.
И мужал я, и вырос в келийПод брадою отца Макария,Но испить Тициана, как зелия,Нудит моя Татария.
Себастьяна, пронзенного стрелами,Я баюкаю в удах и в памяти,Упоительно крыльями белымиРан касаться, как инейной замяти.
Старый лебедь, я знаю многое,Дрёму лилий и сны Мемфиса,Но тревожит гнездо улогоеБуквоедная злая крыса. —
Чтоб не пел я о Тициане,Пляске арф и живых громах…Как стрела в святом Себастьяне,Звенит обида в стихах.
И в словесных взвивах и срывах,Страстотерпный испив удел,Из груди не могу я вырватьОкаянных ноющих стрел!
385