Читать интересную книгу Жаворонок Теклы (СИ) - Семенова Людмила

— Ну да, к сожалению, — спокойно ответил Айвар, подумав, что два самых неудобных вопроса, которые дети задают старшим, — это откуда берется жизнь и есть ли что-нибудь после смерти. И в том, и в другом случае обычно приходится выкручиваться, придумывать какие-то эвфемизмы и сказки, но он в силу своей профессии и жизненного опыта не мог лицемерить. В то же время очень не хотелось ранить восприимчивую душу дорогого ему ребенка.

— И ты когда-нибудь умрешь? — спросил Павлик уже совсем встревоженным голосом.

— Ну а чем я лучше других, родной мой? Давай верить, что это произойдет очень нескоро, и со мной, и с тобой, и с мамой, и со всеми, кого мы любим. А когда человек становится совсем пожилым, он уже легче относится к неизбежности, по-философски. Просто привыкает радоваться одному дню, одной приятной мелочи, почти как ребенок, — погулял по парку, попил чаю, купил новую книгу. А грустные, тяжелые мысли отгоняет. Никакого другого средства от конечности жизни, к сожалению, пока не изобретено.

— Спасибо, — почему-то снова сказал Павлик. — Знаешь, взрослые не любят делиться секретами, все время говорят: вырастешь, мол, узнаешь. То есть, мама так не говорит, но я не хочу ей грустные вопросы задавать, расстраивать. А вот дед Вова ни в какую не хочет объяснять что-нибудь важное: он считает, что это вроде как «не мужское дело» — малышню воспитывать. Дед Андрей гораздо более демократичный.

«Я бы так не сказал» — подумал Айвар, но ничем, конечно, не выдал этого соображения и вслух произнес:

— И что же тебе дед Андрей объясняет?

— Ой, да много чего, — улыбнулся Павлик, — он про науку и технику умеет интересно рассказывать, советует мне всякие мудрые книжки. Но самые главные тайны я все-таки только тебе доверяю.

Тут Айвар был до того растроган, что добродушно рассмеялся. Тут как раз выдалась возможность остановиться и перекусить в уютном месте с итальянской кухней. Когда они устроились на тенистой летней террасе, Айвар заказал мальчику куриный суп и спагетти с овощами и сыром, а себе острые брускетты и классическую «карбонару». Впрочем, в аппетите они нисколько не уступали друг другу.

— Вот и молодец, ешь на здоровье, — одобрительно сказал Айвар, заметив, что мальчик немного стесняется. — Ты ведь уже не малыш, ты будущий мужчина, так что тебе надо набираться сил. Увы, они по-прежнему решают очень многое, это как твой тыл на тот случай, если защитить себя интеллектом не получается. Хотя лично я всегда за второе.

Павлик весело кивнул старшему другу и с удовольствием принялся за фрукты и сок. У него совсем улучшилось настроение, и до вечера они еще успели погулять и побеседовать о всяких приятных секретах. Вернувшись, Налия приготовила ужин, а они в свою очередь порадовали ее купленными по пути сладкими булочками. До конца их командировки в Питере все трое провели время очень душевно и дружно.

Когда супругам предстояло уезжать, а Павлику — возвращаться в лагерь, мальчик долго о чем-то думал, а потому вдруг спросил очень серьезно:

— Айвар, а почему ты с Налией не хочешь жить здесь? Тогда мы бы виделись гораздо чаще: в день рождения, в школьные праздники, на соревнованиях. На стадион бы сходили, я давно об этом мечтал...

Этот вопрос сначала поставил Айвара в тупик. Он сам всегда терпеть не мог отговорки, на которые сетовал Павлик, потому что считал детей полноценными людьми, имеющими право на истину, свое мнение и уважение к нему. Но в данный момент он действительно не знал, что сказать, чтобы не обмануть и одновременно не оглушить мальчика какой-то неудобной вещью, к которой он явно не готов. Айвар был уверен, что ему не суждено еще когда-либо пересечься с Андреем Петровичем и его родней, а вот Павлик жил здесь, среди этих людей, и сеять в мальчике вражду к ним казалось недальновидным и непорядочным. Только как же при таком раскладе остаться честным?

— Павлик, это может показаться странным, но мне сейчас хорошо в Эфиопии, — сказал Айвар после короткой паузы. — Понимаешь, я очень люблю Питер, но в молодости, когда есть силы и не так зависишь от внешнего благополучия, надо успеть попробовать всякие трудности и испытания. Потом ведь шанса не будет. И когда у меня уже станет меньше задора, мы непременно сюда приедем.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Обещаешь?

— Ну а как же! И ты не забывай, что обещал приехать к нам.

Рядом с Павликом он всегда ощущал безграничное умиротворение, но тем не менее сейчас к нему вдруг примешался какой-то странный холодок. Невнятная тревога кольнула его и, вероятно, не осталась незамеченной для мальчика: тот удивленно посмотрел на Айвара.

Он постарался отогнать это противное, маетное состояние и поцеловал Павлика в мягкую щечку — мальчику это всегда нравилось. На прощание тот подарил своим старшим друзьям новые рисунки, удивительно тонкие и не по-детски поэтичные. Когда Айвар снова посмотрел на них, настроение у него понемногу сгладилось, и когда они с Налией уезжали домой, он уже снова настраивался на интересную работу и приятные моменты отдыха.

17.Сезон дождей

В какой момент он чего-то недоглядел, где произошел надлом, только уже не имеющий никакого поэтического оттенка, Айвару впоследствии было сложно вспомнить. Возможно, это совпало с тем периодом, когда он переживал расцвет своего призвания, а также душевной радости и умиротворения с женой. Поначалу Налия разделяла его чувства, но в ее работе будни не всегда располагали к оптимизму. Контраст между условиями в Аддис-Абебе и бедных регионах, небольших городах и деревнях все-таки был очень четким, и порой красота и относительный комфорт столицы казались Налии не более чем напылением, чуть прикрывающим страшные раны и гнойники.

В своей деятельности по защите жертв насилия Налии пришлось тесно сотрудничать с криминалистами, медиками, социологами и даже церковью, среди представителей которой тоже встречались человеколюбивые энтузиасты. Как и Айвар, она считала, что отношение к детям, женщинам, пожилым и больным людям является той лакмусовой бумажкой, по которой можно определить физическое, культурное и психическое здоровье общества. И оба сознавали, что в Эфиопии оно по-прежнему поражено старыми недугами, наподобие чумы и оспы. Безусловно, что-то менялось, среди молодого поколения попадалось все больше активных и незаурядных умов. Но они чаще всего не желали задерживаться на родине, стремясь реализоваться на более щедрых и заманчивых просторах.

Налия помнила, какой шок у нее вызвало то, что закон о запрете усыновления сирот американцами был принят не только в Эфиопии, но и еще раньше в России. Выяснив все подробности этой истории, она тогда сказала мужу:

— Я даже не знаю, что страшнее: лицемерие властей, толкующих о родине, корнях и нравственной чистоте, или спокойствие народа, который, как водится, безмолвствует или открыто поддерживает подобные законы. Если такая дичь под морализаторской пеленой произошла в цивилизованной европейской стране и люди закрыли на это глаза, то чего можно было ждать от Эфиопии?

Айвар невозмутимо ответил, вытирая с лица остатки крема для бритья и глядя на ее отражение в зеркале:

— А с чего ты взяла, что Россия чем-то лучше нас? Она живет богаче по объективным причинам, там больше народа обитает в благополучных условиях, но ментальность такая же. Сытым нет дела до чужих трагедий, а голодные хотят, чтобы другим было так же паршиво, как им. С чего это они терпели, а новое поколение будет рыпаться?

— И ты спокойно это констатируешь? — удивилась Налия.

— Милая, я бы давно сошел с ума, если бы давал волю эмоциям от каждого виденного мною акта людоедства. А в России этот закон неформально прозвали именно так, — сказал Айвар серьезно. — Мне этого нельзя допускать, я не зритель скандального телешоу, а медик, от которого ждут помощи. И тебе я тоже настоятельно советую поберечь нервы. Это, знаешь, как в самолете: кислородную маску всегда сначала нужно на себя надеть, иначе ты никого не успеешь спасти.

— Знаешь, Айвар, в этой стране впору думать только о спасении самих себя, — мрачно произнесла женщина и вышла за дверь. Муж удивленно поглядел ей вслед.