это ему нравится, да и мы не против. В общем, он хороший человек, но не приспособлен к «суровым условиям Антарктики», хотя согласился ехать добровольно.
Зато с Сашей Смирновым у нас долгие разговоры: ждать одному часа ночи тоскливо, ему помогает коротать время второй, и вот возникают долгие разговоры о виденном, слышанном, пережитом. О городах, друзьях, девушках.
27 мая. Гюнтер сообщил, что ветерок дошел до 25 м/сек. Этого можно было ожидать: палатка вся трясется; если мы ее плоховато закрепили, может сорвать, и тогда каюк. Внутри холодно, хоть и горят ярким пламенем два керогаза: наше жилье продувается насквозь.
Несмотря на метель, целый день работали, выполняя ЦУ шефа.
В вечернюю связь послал Сережке Попову РДО:[46] завтра ему стукнет двадцать шесть. Домашний адрес в записной книжке, а она в Мирном, пришлось послать на лабораторию.
Наверное, сейчас во всем мире только вой и летящий снег.
28 мая. Я начинаю серьезно беспокоиться за палатку. Ветер усилился, появился металлический скрип. Если хоть одна рейка вырвется из гнезда, при таком ветре она распорет ткань. Все спят, мне сейчас нужно идти на метеонаблюдения. Если видимость меньше пяти метров, придется разбудить кого-нибудь для страховки.
Измерил. Ветер — а он до 30 м/сек — порывами зашкаливает прибор. Температура повысилась до минус 15 градусов. Видимость я записал в тетрадь — семь метров, но это явное преувеличение.
Пока снял все эти измерения, испытал гамму чувств, одно другого «слаще». Снег набился всюду, где есть малейшая щель.
Выход из тамбура забит доверху плотным снегом. Пришлось прокапывать щель. А что было б без тамбура?
Вечер. За стеклом иллюминатора пурга по-прежнему машет белыми крыльями. Ветер держится около 30 м/сек, но давление перестало падать… Связи с Мирным нет, почему-то рация не передает мощность на антенну. Удалось довольно чисто поймать какую-то станцию. Передавали музыку. И настолько это было необычным в нашей обстановке (хоть в Мирном она каждый день), что Санька даже выключил радио (чтобы не расстраиваться и не разряжать батареи).
29 мая. Сегодня вечером несчастье — исчез Джек.
Ожидая срока связи, мы валялись по койкам. Выходя по своим собачьим надобностям, Джек сам открыл дверь и, проделав дыру в забитом снегом входе, вылез наружу. И вот уже четыре часа его нет. Орали, свистели, светили — безрезультатно.
Метель стихает, всего 20 м/сек, но видимости никакой. Кончился керосин, пришлось нам с Санькой идти к бочкам за 50 метров. Я прошел вперед с веревкой, он у палатки подстраховывал.
Еще два дня можно жить, не высовывая наружу носа.
30 мая. Сегодня для меня нечто вроде праздника: ровно год назад, в воскресенье 30 мая 1959 года, у меня возникла идея попробовать поехать в антарктическую экспедицию. Ясно помню: был хороший, жаркий день, и наша троица — Сережа Попов, Женя Гарусов и я решили поехать к четвертому дружку Юре Лобанову в гости, в Дубну. Там Юрок и сообщил о желании Леши Окорокова попасть в экспедицию.
Мысль понравилась, и со следующего дня я начал пытаться ее осуществить. Сколько надежд, разочарований и опять надежд! И уж конечно, в этом можно поклясться, тогда я не думал, что через год, в то же время, буду находиться в Антарктиде, где-то у черта на куличках, на острове Дригальского…
А здесь метель все еще не стихла. Очень нужно это умение — пережидать погоду. За тонкой материей разбушевавшаяся стихия, а здесь относительный покой…
Была надежда, что днем вернется наш «философ». Не оправдалась. Уходили от палатки, звали. Теперь уже шансов на его спасение нет. Двое суток такой пурги не выдержит ни одно существо.
31 мая. Пурга устала и, видимо, собираясь с новыми силами, на сегодня дала нам передышку. Проглянуло голубое небо, ветер стих. Но я по инерции продолжал нежиться в спальном мешке до одиннадцати (благо, раньше все-таки темновато).
Погожий день использовали, чтобы нарастить радиомачту, может, тогда улучшится радиосвязь (бедный Гюнтер, ему передавали немецкую радиограмму три раза, наконец он уловил общую идею, что жена еще не родила долгожданную дочку).
Мачту практически сделали новую, метра на три выше, и разместили дальше от палатки. Подняли на нее красный флаг. При этом каждый пульнул по ракете.
А вечером, как всегда, задушевные разговоры до часа ночи.
1 июня. Опять двадцать пять! 25 метров в секунду. Этакое продолжительное постоянство не для наших кипучих натур.
Коротая время, перевожу с английского Джозефа Конрада.
3 июня. Сегодня мы дали в Мирный сводку: ветер 1 м/сек.
Но это явно преувеличено. Ни малейшего дуновения! За ночь выпал легкий снежок, и Антарктида приобрела совершенно несвойственный ей вид; провода окутались инеем, длинными мохнатыми веточками; глыбы льда, прикрытые тонким слоем мягкого покрова, кажутся шероховатым, неотшлифованным мрамором. Все приобрело какую-то бархатность (как мраморные скульптурки «Вечная весна» и «Ромео и Джульетта» на 3-м этаже Эрмитажа). И пройтись по нему приятно: оставляешь следы, все равно как где-нибудь в Подмосковье.
Солнце выглянуло (впервые) всего на пять минут, но одарило прекрасным зрелищем: справа и слева от него засверкали многоцветно еще два ложных брата, а от основного светила прямо в море ударила колонна желтого пламени, и море загорелось.
Да, хороша бывает Антарктида, когда не вмешивается стихия!
Сегодня попытались работать в откопанной КАПШ[47]-1. Испытывал какое-то странное утомление, вялость, еще не начав работу. Так и не прошло. Возможно, сказывается долгое сидение в палатке, возможно, не очень полноценное двухразовое питание, но скорее всего это действие спасительного и проклятого керосинового газа: он горит у нас круглосуточно, от него болит голова и очень режет глаза.
4 июня. Связи с Мирным нет. Выручает приемник. Вчера вечером слушал Вана Клиберна.
1 час ночи. Какая ночь! Видимость, как сказали бы летчики, «миллион на миллион», безветрие, луна. По небу играют сполохи. Безмолвная, бескрайняя сверкающая пустыня.
5 июня. Странный день! Попытаюсь описать кратко (от газа режет глаза и очень темно).
Утро ясное, чистое. Опять нет связи с Мирным. Решили, что все дело в антенне, и в третий раз переставили ее. Вдруг слышим: летит самолет. Покружив, сел. Выбросил груз и людей: Кричака, Аралова и одного радиста. Мой груз летчики (точнее, Пименов) не взяли, а я решил не лететь без него. Через полчаса должен прилететь Зотов.
Пыль, поднятая самолетом Пименова, незаметно перешла в туман, и самолет Зотова мы услышали, но не увидели, хотя по звуку он пролетал метрах в ста пятидесяти. И вернулся!
Число отважных на Дригальском увеличилось на 100 процентов. Катастрофически растет расход продуктов (как сказано в нашей вечерней