– Это почему же – ко мне? – насупился Агабек.
– Скажи, в бытность твою главным городским судьей в Хорезме не приходилось ли тебе приговаривать кого-либо к повешению?
Эти слова упали на голову Агабека, как хорошая дубина, обмотанная тряпьем, – мягко, но оглушающе. Недоверчивая усмешка вмиг исчезла с его лица: он боязливо оглянулся в темноту, которая сразу стала для него живой, таинственной, глубокой и зловещей.
– Приходилось, конечно. По службе…
– Вот видишь! Но заказывал ли ты, по крайней мере, заупокойные молитвы по этим людям?
– Заупокойные молитвы?.. Такое дело было бы слишком разорительным для меня. В Хорезме ловят столько разных злоумышленников!
– Вот поэтому невидимые к тебе и пристают.
– Откуда ты знаешь, что они ко мне пристают?
– Потому что они могут быть все-таки слегка видимы для изощренного зрения. Чуть-чуть, едва приметно… так, что-то вроде стеклистых червячков, плавающих в воздухе. Я давно их замечал над тобою. Да ты, вероятно, и сам их видел не раз, только не знал, кто они.
Так как Агабек был весьма толст и грузен, то, конечно, часто видел как бы плавающих перед глазами в воздухе стеклистых червячков, особенно когда приходилось ему нагибаться и снова выпрямлять спину.
– Да, видел… Но я полагал, что это от излишней крови.
– Если бы это происходило от излишней крови, тогда бы они представлялись тебе красными, ты же видишь их прозрачными, как бы бесплотными, – рассудительно ответил Ходжа Насреддин.
Против столь очевидного довода Агабек ничего не мог возразить. Слова Ходжи Насреддина тягостно поразили его мясистое воображение.
Он закинул голову, чтобы проверить – точно ли стеклистые червячки все удалились? Его толстый загривок напрягся, кровь замедлилась – и он увидел их перед собою во множестве. Он ужаснулся!
– Послушай, Узакбай! – жалобно воскликнул он. – Вот они, вот! Они здесь, никуда не исчезли!
– Успокойся, ободрись, хозяин! – сказал Ходжа Насреддин: слишком пугать Агабека не входило в его расчеты. – Это не те, другие. Так, мелочь. Те, опасные, удалились, эти же вполне безопасны.
– Ну хорошо, а как же дальше? Когда вернутся те, опасные? Ведь не могу же я теперь сидеть, спасаясь от них, в этой хибарке до конца моих дней? О Узакбай, о неразумный, зачем ты мне сказал? Раньше, когда я не знал…
– Ты легко можешь от них отделаться, хозяин. Закажи здешнему мулле поминальные службы. На год вперед. И заплати сразу. Этого хватит с избытком.
Давая такой совет, Ходжа Насреддин преследовал цель обновить из кармана Агабека чоракскую мечеть, которая своими облупившимися стенами, облезшей росписью и гнилыми столбами уже давно взывала к щедрости прихожан. Агабек был самым богатым прихожанином, но и самым скупым, его следовало наказать.
– Конечно, закажу! – воскликнул он со вздохом облегчения. – Пусть даже это мне обойдется в тысячу таньга! Подумай, сколь глубоко сидела преступность в этих людях: даже после смерти они продолжают свои бесчинства! Но, к сожалению…
– К сожалению, во второй раз их повесить нельзя, – закончил Ходжа Насреддин.
– Не обязательно вешать. Аллах мог бы наказывать их каким-нибудь другим способом.
Вот все, до чего мог возвыситься его убогий тюремно-палочный разум, даже войдя в соприкосновение с таинственным миром, лежащим по ту сторону земного бытия!
Теперь, когда Агабек был в должной мере подготовлен, Ходжа Насреддин решил перейти к делу, то есть к той главной тайне, ради которой они сошлись в эту ночь.
Тайна оказалась поистине удивительной, способной привести в смущение любую мудрость. Она заключалась в том, что ишак, стоявший здесь же, в углу, – на самом деле вовсе не ишак, но превращенный злыми чарами в ишака наследный принц египетский, единственный сын царствующего ныне в Египте султана Хуссейна-Али.
Рассказывая Агабеку все это, Ходжа Насреддин сам удивился, как ворочается у него язык.
– Вот почему я кормлю его абрикосами и белыми лепешками, сожалея, что не могу раздобыть в этом глухом селении пищи более изысканной. О, если бы я мог подавать ему ежедневно корзину розовых лепестков, политых нектаром!
Голова Агабека, и без того затуманенная, пошла кругом. В стеклистых червячков он поверил, но в это поверить не мог.
– Опомнись, Узакбай, какой он принц! Самый настоящий ишак!
– Тсс, хозяин! Неужели нельзя выразиться иначе? Ну почему не сказать: «этот четвероногий», или «этот хвостатый», или «этот длинноухий», или, наконец, «этот покрытый шерстью».
– Этот четвероногий, хвостатый, длинноухий, покрытый шерстью ишак! – поправился Агабек.
Ходжа Насреддин поник в изнеможении головой.
– Если уж ты не можешь воздержаться, хозяин, то лучше молчи.
– Молчать? – засопел Агабек. – Мне? В моих собственных владениях? Из-за какого-то презренного…
– Воздержись, хозяин; молю тебя, воздержись!
– Ишака! – неумолимо закончил Агабек, точно вколотил тупой гвоздь.
Минуту длилось молчание.
Ходжа Насреддин снял халат и, распялив его на тополевых жердях, отгородил ишачье стойло как бы занавесом.
– Теперь нам будет свободнее говорить, если только ты, хозяин, немного умеришь мощь своего голоса, подобного трубе. Когда в беседе ты опять дойдешь до этого непристойного слова – постарайся произносить его шепотом.
– Хорошо! – буркнул Агабек. – Постараюсь. Хотя, говоря по совести, не понимаю…
– Скоро поймешь. Ты удивлен? Ты не можешь допустить в свой разум мысли, чтобы под серой шкурой в длинноухом и хвостатом обличье скрывался человек, да еще царственного звания? Но разве ты никогда не слышал историй о превращениях?
Здесь мы должны заметить, что в те времена по мусульманскому миру ходило множество таких историй; были даже мудрецы, писавшие толстые книги об этом, а в Багдаде объявился некий Аль-Фарух-ибн-Абдаллах, уверявший, что сам на себе испытал целый ряд превращений: сначала в пчелу, затем из пчелы в крокодила, из крокодила в тигра и, наконец, опять в самого себя… Одного только превращения никогда не испытал упомянутый Аль-Фарух: из плута в честного человека, но это разговор особый и здесь неуместный; вернемся в хибарку.
– Слышать я слышал, но всегда считал это пустыми выдумками, – сказал Агабек.
– Теперь ты видишь воочию.
– А где доказательства? Что в этом, – он понизил голос, – в этом ишаке свидетельствует об его царственном происхождении?
– А хвост? Белые волосинки в кисточке на самом конце?
– Белые волосинки? Это и все? Да я тебе найду их целую сотню на любом ишаке!
– Тише, тише, хозяин; говори шепотом. Ты хочешь более несомненных доказательств?
– Конечно, хочу! Этот ишак – принц? Так преврати же его на моих глазах в человека или, наоборот, преврати какого-нибудь человека в ишака. Тогда вот я поверю.