Читать интересную книгу Мифология «голодомора» - Елена Прудникова

Объем хлебопоставок ошибочным быть не может — он четко определен постановлением Политбюро. Больше эти поставки также быть не могли, поскольку были меньше, ибо недовыполнены.

Так куда делся хлеб? Где те дыры, сквозь которые утекло 72,8 % валового сбора?

Мистика хлебопоставок

Во множестве книг и научных работ пишут о том, что государство разоряло крестьян хлебопоставками, которые были совершенно непосильны, что хлеб выгребали подчистую. Впрочем, если судить по напечатанным трудам, тиражирующим крестьянские жалобы, «выгребали» его, начиная аж с 1918 года, да все никак выгрести не могли. Мужик — он тоже не лаптем щи хлебает, мужик — он хи-итрый! Его на кривой кобыле не объедешь, и пальца в рот лучше не класть.

Но не будем залезать во времена отдаленные, посмотрим, как обстояло дело с хлебозаготовками в годы сплошной коллективизации. За образец возьмем работу Виктора Кондрашина «Голод 1932–1933 годов: трагедия российской деревни» — она написана в том же русле, что большинство работ, но добросовестней прочих, там много цифр и фактов.

Итак, согласно базовой теории, едва планы хлебозаготовок довели до колхозов, как сразу же оказалось, что они завышены, нереальны, что выполнить их — значит оставить колхозы без продовольственного и семенного зерна. Так, в Республике немцев Поволжья планы оказались выше всего намолоченного хлеба. Тех местных руководителей, которые протестовали против этого безумного громадья, снимали с работы и исключали из партии. В Москву с мест шли отчаянные письма:

Средне-Волжский край.

«Под 1931 год была земля вся запахана и весной засеяна, и урожай был ничего, хороший. Пришла уборка хлеба, колхозники урожай сняли благополучно… но стали возить государству и вывезли весь хлеб. И в настоящее время колхозники с малыми детьми пропадают с голоду…Колхозники с большим трудом добывают денег, бросают семьи и малых ребят и сами скрываются. И весь мужской пол разъехался, несмотря на то, что в скором будущем наступит весенний посев. Конная сила почти вся пала, на 380 домохозяев осталось 80 лошадей, и те нынче-завтра смотрят в могилу. И колхозники, не нынче-завтра, ожидают гибели от голода».

…

«В нашем колхозе около 400 членов с семьями, а хлеба намолотили всего 90 тыс. пуд. Задание по хлебозаготовкам — 85 тыс. пуд. Правление колхоза поставило в известность исполком, но тот предписал безоговорочно выполнять план. Когда сдали 50 % плана, председатель колхоза, видя, что хлеба остается только для собственного потребления, заявил, что колхоз больше не может сдавать хлеб. Исполком снимает этого председателя. Второй председатель сдавал хлеб до тех пор, пока осталось только семенное зерно, а потом отказался. Назначили третьего, который вывез весь хлеб… Колхозникам стали давать 400 г хлеба в день и больше ничего… Дорогой тов. Сталин, Вы должны взгреть тех, кто подрывает авторитет и доверие к партии и советской власти».

Обратите внимание: несмотря на тяжелейшее положение, автор письма упорно стоит за государственную политику. Так что далеко не «все крестьяне» разочаровались в колхозах. Часть их была упорно «за», понимая все происходящее как временные трудности, часть — упорно «против», по мере возможности эти трудности организовывая. Очаровывалось и разочаровывалось же постоянно колеблющееся «болото». Ну, а «болоту» что надо? Хлеба, зрелищ и отсутствия враждебной агитации — что им после 1933 года и обеспечили.

Нижне-Волжский край.

«Согласно плану хлебозаготовок, который был дан более всего валового сбора всех культур в колхозе, сейчас из колхоза вывезен весь хлеб и даже не оставлено ни фунта на площадь в 2305 га семян и фуража для лошадей. Хлеба более месяца не выдавали хорошим колхозникам, пенсионерам и семьям красноармейцев, отчего сейчас даже примерные колхозники, у кого много трудодней, сидят с детьми более двух месяцев на одном картофеле. От этого все бросают на произвол судьбы и разбегаются в разные стороны только для того, чтобы спасти от голодной смерти себя и детей».

…

«Колхоз не имеет семенного материала ни одного килограмма… на питание не имеется ни зерна… питание колхозников все заключается в следующем: корнеплоды, то есть картофель и свекла. И такое питание не у каждого… Некоторые питаются от голода падалью лошадей и свиней… Несколько раз было предупреждено колхозникам, чтобы падаль не ели, но отвечали: „Все равно нам помирать от голода, а употреблять падаль будем, хотя бы и заразная скотина. Или же нас расстреливайте, нам жизнь не нужна“. На каждом заседании просим правление ходатайствовать о питании, хотя бы по 100 граммов на едока в день, у кого имеется большое количество трудодней. Но правление посмеется, а особенно предправления с жандармским криком отвечает: „Спасайся, кто может! Хотя бы померли несколько человек, от этого социализм не пострадает“».

Судя по смеху, товарищи из правления не голодали. Более того, в данном конкретном случае есть и основание думать, что в правлении засели либо воры, либо кулаки, сплавили хлебушек под видом хлебозаготовок «налево», а теперь делом агитируют против колхозов.

Северо-Кавказский край:

«Газета „Известия“, ответь на вопрос — правда ли, что есть распоряжение, чтоб колхозников всех на производство, а на их место посадить иностранцев? Поэтому будто бы власть забирает весь хлеб и не оставляет на пропитание и на посев, чтобы колхозники сами побросали колхозы и ушли на производство… Мы, колхозники, не верим, чтоб высшая власть забрала у нас весь хлеб, даже семенной… Газета „Известия“, не отнимай ты у нас веру в то, что колхозы ведут нас не к погибели, а к лучшей жизни, и что если мы голодаем, не виновата власть, а местные заправилы. Газета „Известия“, хоть для грудных бы детей пшеничного хлебушка, хотя бы поесть, а то еще хуже будет»[168].

Уже начиная с января, ОГПУ докладывает о так называемых «продзатруднениях», а проще говоря — о голоде. О том же сообщают многочисленные письма с мест. Спецкор газеты «За пищевую индустрию» докладывает наркому земледелия Яковлеву:

«Из районов Винницкой области в исключительно тяжелом положении находятся два района — Уманский и Бабанский… Села и деревни пусты. Нельзя услышать даже собачьего лая, ибо собаки уничтожены — съедены… На этой почве нередки убийства: за два пуда муки зарезали сторожа; чтобы утащить курицу, убили 13-летнего парнишку, за овцу вырезали семью и т. д. Дошло до того, что один колхозник убил своего двухлетнего ребенка, сварил и съел его… От голода умирали и умирают ежедневно в большом количестве: например, в Городнице ежедневно умирают 12 человек голодной смертью. В Умани за май умерло 400 человек, т. е. столько, сколько за весь прошлый год. Ежедневно на улицах Умани по утрам поднимают трупы умерших от голода, пришедших из деревни крестьян. Опухло от голода свыше трети населения на селе»[169].

Это не 1933 год, а июнь 1932-го!

Но что странно — по тем же краям и республикам идут донесения «о недочетах в колхозной торговле». И выясняется, что во время этого голода преспокойно работали базары, крестьяне, в том числе и колхозники, везли туда продукты, муку. Нет, как хотите — странный какой-то голод…

Еще больше настораживает одна фраза Виктора Кондрашина:

«В 1931 г. был получен пониженный урожай зерновых, 690 млн ц (в 1930 году — 772 млн ц). Однако государственные заготовки хлеба не только не были сокращены по сравнению с урожайным 1930 г., но даже повышены. В частности, предусматривалось изъятие из деревни 227 млн ц зерна по сравнению с 221,4 ц в 1930 г.»[170].

Но, простите… Вот именно: 227 млн ц. — это всего лишь около трети валового сбора. Каким же образом хлебозаготовки ухитрялись выкачивать все зерно подчистую?

«Несмотря на то, что в 1931 г. по сравнению с 1930 г. хлебозаготовки уменьшились (например, в Нижне-Волжском крае — на 13,4 %, в Средне-Волжском крае — на 12 %), из деревень было вывезено огромное количество хлеба по отношению к валовым сборам. На Нижней Волге, например, в счет хлебозаготовок отправили половину урожая, на Средней Волге — почти 40 %. В то же время сами валовые сборы зерновых снизились по сравнению с 1930 г. соответственно на 27,8 и на 22,4 %»[171].

Да, но если было вывезено 40–50 % хлеба, то 60–50 % ведь осталось в деревне. Это не «под метелку», и не «больше, чем намолочено». Почему же вышло так, что сдавали не только продовольственное зерно, но и семенное?

Еще удивительнее обстояло дело на Северном Кавказе.

«В 1931 г. урожай в Северо-Кавказском крае побил все рекорды урожайности за годы советской власти. Он составил приблизительно 69,7 млн ц. Из них государству было сдано 30,6 млн ц, что составило порядка 43 %… В результате выполнения хлебозаготовок оставшегося зерна оказалось недостаточно, чтобы удовлетворить минимальные потребности крестьян в хлебопродуктах, а скот в фураже»[172].