Он швырнул карту под свой полог и торопливо зашагал к ручью, пытаясь унять расходившееся воображение, с помощью которого уже успел отвести Вилене порядочное пространство своей жизни.
Наловив рыбы на завтрак, а заодно и на обед, потому что клев был просто замечательный, муха едва успевала коснуться воды, как оттуда вылетала стремительная рыба и хватала ее, чуть ли не на лету, Павел решил искупаться. Но сначала для разогрева поворочал валуны, выбрал один, на полцентнера, покидал его, вверх, ловя и снова подбрасывая, через голову назад, как можно дальше, и, когда тело задышало теплом, вошел в ручей и лег у берега в быструю, бурливую, насыщенную пузырьками воздуха струю, с замиранием сердца чувствуя на коже ледяные ласки снеговой воды. Дыхание сперло так, что он долго не мог вздохнуть.
Выбравшись из воды и растираясь шерстяным свитером, вдруг сообразил, что когда Вилена вернулась к костру, волосы ее были мокрыми. Неужели она купалась в этой воде?! Подобное настолько не вязалось с ее обликом, обликом нежной, не броской красоты, что он не поверил своей догадке. Но тут же подумал, что он сам создал этот облик в своем воображении из-за увиденных в ее доме книжек неведомых ему поэтов.
К ручью с котелком в руке сбежала Вилена. Увидев кукан с рыбой, воскликнула:
– А у вас никак блат в небесной канцелярии. Вам так исправно рыбку Он посылает, что мы можем и растолстеть на таких харчах… – набрав воды и, вытащив кукан из воды, она задержалась, глядя на Павла, проговорила с восхищением: – А вы здоровый… Ну, прямо, как… – она замялась, подыскивая сравнение, – как снежный барс!
– Ну уж, скорее, как старый буйвол…
Кивнув на шрамы, спросила сочувственно:
– Кто это вас? Похоже, медведь драл… Я видела у одного мужика такие…
– Да нет, в армии это меня… В аварию попал… – ему почему-то не хотелось говорить об армейском раздолбайстве, пусть думает, что краснознаменная и легендарная по-прежнему надежно защищает ее покой.
– Вам было очень больно?
– Не знаю, – улыбнулся он. – Я две недели без сознания провалялся…
После завтрака они двинулись дальше. Идти по лугу было труднее, чем по лесу без тропы. Высокие травы скрывали с головой, путались в ногах. Изредка они выбирались на склон, и Павел разглядывал его в "ТЗК". Но ничего подходящего не находил. Лес был далеко внизу, а между ним и лугом – крутые каменистые склоны. Вообще-то, идти по субальпийскому лугу летом довольно опасно; на нем полно лесного народа летом кормится, можно и мишку встретить, а потому Павел то и дело звякал по котелку рукояткой ножа. На что Вилена одобрительно заметила:
– А вы, похоже, старый таежник, и в наших местах бывали…
– Да нет, в ваших местах я впервые. Просто, свои действия привык сверять со здравым смыслом.
Наконец они выбрались на склон отрога. Павел навел свой огромный зрительный прибор на соседний отрог, поднимавшийся из долины, заполненной густым лесом, и увидел там то, что искал. Лес поднимался по ложбинам и языками вклинивался в луг.
– Нам надо туда, – проговорил он, не отрывая глаз от окуляров.
– Там даже отец всего два раза был. Дальше, до самой границы, больше нет ни единого села. Правда, бывалые охотники говорят, что там есть две деревни, в которых сектанты живут: в одной – одни бабы, в другой – одни мужики. Только раз, или два в год встречаются на какие-то праздники… Смешно… Единственная тропа вон там, под самыми гольцами, из долины никак не пройти…
– Ну что ж, пойдем по единственной тропе.
Павел прикинул расстояние. Выходило не менее двух дней карабкаться по скалам. Он с сомнением оглядел Вилену. Уловив его взгляд, она насупилась:
– Мне тринадцать лет было, когда мы с отцом туда ходили…
Ночевали они у начала тропы, и чуть свет уже лезли на склон. Тяжело было только забраться под голец, дальше пошло легче, но стало опаснее. Тропа шла по карнизу, с одного бока – стена, с другого – обрыв. Вилена уверенно шагала впереди, Павел решил помалкивать о привале; дождаться, когда она сама предложит передохнуть. Ему почему-то захотелось узнать предел ее выносливости. Время перевалило за полдень, когда они вышли на небольшую скальную террасу. Вилена остановилась, скинула понягу, и с блаженным стоном растянулась на скудной траве. Он уселся рядом, разглядывая ее. Похоже, что она остановилась на привал потому, что пришло время, по ее виду можно было заключить – она способна шагать и шагать до самого вечера. Да, подумал он, в этом мире еще можно встретить чудо…
– А мы сваляли большого дурака… – вдруг проговорила она.
– В каком смысле?
– Обедать в сухомятку будем?
– Это почему же? Воды нет?
– Вода-то есть, – улыбнулась она, – кипятить не на чем. Надо было немножко дров с собой прихватить. Теперь до самого конца тропы не будет ни единого кустика.
– Беги за водой, – проговорил он. – Все предусмотрено. Я ж предполагал, что в зоне гольцев может не оказаться дров. Сегодня шиковать не будем: тушенка и чай с сухарями…
Он вытащил из рюкзака крошечную печку, склепанную из медных листов, свое изобретение. В ней можно было жечь сухое горючее, парафин, керосин, смолу, короче говоря, все, что горит. Чайник на ней закипал минут за десять.
За водой пришлось лезть почти по отвесной стене, на следующую террасу. Из-под осыпи сочился крошечный родничок, сбегал в обложенную плитняком выемку. Переливаясь через край этой явно рукотворной чаши, он буквально в нескольких метрах от нее терялся без следа.
Осторожно наполняя чайник, Вилена произнесла с гордостью:
– Мы с отцом нашли его. Я эту ямку выкопала и плитками обложила. Здесь больше воды нигде нет. Ручьи с гольцев на обе стороны сбегают, а в этот тупик почему-то не попадают. Теперь тут стадо горных баранов поселилось, а раньше их не было, далеко на водопой ходить…
Обедали молча. Внизу раскинулась целая страна, и не хотелось тревожить своими голосами огромное пустое пространство, начинающееся прямо от площадки, и бесконечно простирающееся вверх, вниз и в стороны.
Сразу после еды, они пошли дальше. И шагали, как заведенные, пока солнце не скрылось за склон горы. Темно-фиолетовое небо стало пустым и глубоким. Было страшно. Казалось, вот-вот они сорвутся и упадут в это бездонное пространство, и будут падать бесконечно, проносясь мимо выступов гор, покрытых лесами, мимо дальних синих вершин гольцев. Не привычный к горам, Павел никак не мог отделаться от ощущения, что идет по самому краю мира, и на всей Земле остались только он, да Вилена, что ими все кончается, но с них же и начнется. Ощущение пустоты не подавляло, а наоборот, вызывало восторг ответственности за свою жизнь, и жизнь огромного мира, начинающегося этим карнизом над Вселенной.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});