Хлопанье и легкий ветерок заставили дернуться, но это всего-навсего опускались голуби. Нашли куда! Начинало припекать, внизу все громче шумел торговый Эйнрехт – покупал, продавал, ругался, скаредничал… Казнь, будь осужденный хоть четырежды адмиралом, не вытащит негоциантов из лавок, а гуляки только протирают заплывшие глаза и наливаются кто водой, кто пивом. Им тоже не до развлечений, потому регент и выбрал утро буднего дня – пусть все закончится тихо, а завтра будут вам фейерверки и гулянья. Не просто так, а в честь дня рожденья Девы Дриксен. Не портить же такой праздник казнью, а тянуть с исполнением приговора больше недели запретил еще Людвиг Гордый, который при всей своей гордости тоже не взял Хексберг. Этот город может быть лишь талигойским, кто возьмется доказать обратное, потеряет зубы вместе с головой; вот за Марагону поспорить можно, что Бруно сейчас и доказывает…
Фельдмаршал не сомневался в будущем успехе уже зимой, только что он станет делать со своими удачами? И с регентом? Принц Бруно не может сесть на трон сам, но не пустить на него может. Выбирать между тянущимися к короне родичами старику все равно придется – кесарь не будет лежать вечно…
Сразу с трех сторон поплыл колокольный звон. Четверть десятого. Остается меньше часа. Руперт повернул затекшую шею и глянул за трубу. Там рыжели чешуйчатые крыши, над самой дальней торчал флюгер – девчонка с розочкой. Когда первые всадники достигнут площади Пяти Лип, на доме с флюгером поднимут сигнал. У засады будет несколько минут, чтобы собраться и хоть как-то размять руки и плечи.
Внизу, со стороны двора, раздался какой-то шум, и Руппи вжался в крышу. За сигналом следит Штуба, живчик из старых знакомцев Грольше. Этот не прохлопает, и потом, процессия только-только отъезжает от замка Печальных Лебедей.
Холодный канал… Лягушка… Подъем от Архивной, Святой Курт, Болотная… Как ни езжай, Пяти Лип и Пивной с ее знаменитым поворотом Песий Хвост не миновать. Разве что Собачьей Щелью, но там паре всадников не разминуться, куда уж карете.
Шум внизу прекратился, теперь во дворе шваркала метла. Большой Польдер перевернулся на спину, едва не заехав Фельсенбургу по плечу сапогом. Тень от загородившей полмира трубы разрубила здоровяка пополам. Один из голубей на гребне крыши принялся обхаживать голубку. При желании Руппи мог ухватить распущенный грязно-белый хвост. Снизу бы не заметили или решили, что охотится кошка. Крыши принадлежат птицам и котам, люди на них дюжинами не валяются. Это столь же очевидно, как и то, что Восемь Площадей не место для волков. Волк по зиме может забрести на окраины Шека, но не в Эйнрехт. Городская стража зверя может не опасаться. Городская стража зверя опасаться не должна…
2
Половина десятого! Олафа из замка Печальных Лебедей уже вывели, и теперь «безглазая» карета шагом – другие аллюры в Большом Эйнрехте дозволены лишь кесарским гонцам – приближается к торговым кварталам. К Восьми Площадям. К Пивной. К Собачьей Щели и Песьему Хвосту с его ничем до сегодняшнего дня не примечательными домами-близнецами. Удачно, что на небе ни облачка, в сырую погоду трюк с мешками мог бы и не сработать. Утреннее солнце слепит глаза, и это тоже хорошо – вряд ли кто-то таращится наверх, где в ожидании дела жмутся к черепице три десятка рубак.
Только бы адрианианцы ничего не напутали, но такие не ошибаются, да и не станет Фридрих устраивать сюрпризов, незачем ему… Все пойдет раз и навсегда установленным порядком, одна разница – осужденного везут в закрытой карете. Высочайшая милость, ведь могли и в телеге, под взглядами простонародья! Олаф тогда тоже мог бы… Выкрикнуть то, что говорил на суде. Рты смертникам не затыкают, чтоб не мешать каяться перед добрыми людьми. Если каяться адмиральским голосом, слышно будет далеко, а Фридрих не желает шума. Раньше не то чтобы хотел, но ожидал. От Штарквиндов с Фельсенбургами – вызова, от мещан и моряков – обиды за «своего», только не случилось ничего. Досада, если и была, растворилась в южных победах и сниженном – и кто только подсказал? – харчевенном налоге. Бабушка выжидает, мама ищет сыночка и плачет, а про друзей Ледяного Руперту даже думать не хотелось. Госпожа фок Шнееталь считается смелой… Бах-унд-Отумы слывут воплощенной порядочностью… Толку-то?
Три четверти. Старый Йозев вместе с Грольше уже потягивают пиво в «Пьяненьком мышонке», где с самого утра поят возчиков. Пара домов от угла – и не на виду, и рядом.
Переодетый мастеровым Вердер нога за ногу бредет от Эйны к Пивной, останавливается перед кабачками, что попроще, пересчитывает деньжонки, идет дальше, чтобы к десяти добраться до Щели…
Все пройдено, просчитано, проверено, предусмотрено, только Леворукий любит смеяться, и тогда возвращается Альмейда, а кесаря разбивает удар… Достаточно чему-то не сойтись, и все их предприятие окажется бессмысленным и гиблым, как поход на Хексберг. Как засада у боен. Убийцы, получая свои деньги, тоже не сомневались, что их отработают, а удача рассудила иначе.
Хексберг, Зюссеколь, Шек, Метхенберг, Эйнрехт… Как же ему везло все это время, но любой ветер когда-нибудь да сменится, а везенье тот же ветер: не удержишь, как ни хватайся. Ну и пусть, кроме везенья есть руки, голова и сноровка. Удалось шкурнику, неужели не выйдет у рискнувших ради друга?
Руппи сам не замечал, как в сотый раз принимался повторять, что станет делать по первому сигналу, что – по второму… Представить дорогу от Архивного спуска до аптекарского дома и дальше, к Горелой пристани. Порадоваться, что Файерманы не только сами уехали, но и соседей уговорили. Припомнить команду Грольше по именам. Проверить, на месте ли тряпки, наконец. Что угодно, лишь бы не думать, что Фридриха в последний момент убедили: адмирала цур зее, любого, негоже казнить как мещанина. Принцу нравится слыть непредсказуемым, с него станется все поменять за полчаса до казни и погнать к Печальным Лебедям курьера на взмыленном коне. Чтобы тот развернул уже тронувшуюся процессию. Подобное не предусмотрят ни «львы», ни Леворукий… Или как раз Леворукий и предусмотрит, чтобы посмеяться над людишками с их расчетами.
Нужно было отправить кого-то прямо к зáмку. Или пойти самому. Ну пошел бы, а дальше что? В Липовый парк засветло не проберешься, и не засветло тоже. Олаф даже не узнает, что хоть кто-то его не предал. Западный флот на дне, иначе бы они перекрыли все улицы, а теперь…
Чушь! Какая же чушь лезет в голову! Подлая, никчемная, слезливая. Это от мамы, она вечно всех пугает и сама пугается. Руппи никогда не понимал, как можно отовсюду ждать сплошных бед, а сегодня в голову разом полезло все неотплаканное. И ведь забыл же, совсем забыл, как казнили какого-то барона, а сейчас встало перед глазами…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});