Коридор полого спускался вниз. Отец Нил пытался сориентироваться. Бречинский, словно угадывая его мысли, прошептал:
— Мы сейчас под правым поперечным нефом базилики Святого Петра. Эта полость выбита в фундаменте, примерно в сорока метрах от гробницы апостола, ее обнаружили во время раскопок, проводившихся по распоряжению Пия XII под главным алтарем.
Коридор резко повернул, и они оказались возле бронированной двери. Поляк отстегнул стоячий воротник и достал маленький ключ, висевший на шее. Отпирая дверь, он глянул на часы: — Сейчас пять вечера, книгохранилище закрывается в шесть — у вас час времени. Все наши двери изнутри открываются без ключа, эта не исключение; выходя, ее достаточно толкнуть, она закроется автоматически. Прежде чем уйти, выключите свет. Я буду ждать вас у себя в кабинете.
Бронированная дверь бесшумно открылась, Бречинский провел рукой по внутренней стене, нащупал выключатель, и помещение осветилось.
— Будьте осторожны, не испортите там ничего. Удачи!
Отец Нил вошел. Дверь, глухо щелкнув, захлопнулась у него за спиной.
78
Перед ним был длинный, сводчатый, ярко освещенный проход. Отец Нил, провел ладонью по поверхности каменной стены, справа и сразу определил технику кладки. Клейма средневековых каменщиков на кирпичах не было, но не было и бороздок от мастерка, говорящих о том, что работа недавняя. Такие аккуратные повторяющиеся следы от ударов долота оставляли каменотесы эпохи Возрождения.
Вдоль левой стены тянулись, уходя в глубину, ряды стеллажей. Некоторые из них, более старые, были не лишены изысканности. Другие, сколоченные из досок, явно появлялись здесь уже по мере надобности, когда на старых полках не хватало места для новинок.
Отец Нил с первого же взгляда понял, что никакой осмысленной классификации здесь никогда не было. Полки были загромождены вперемешку ящиками, коробами, картонными коробками, кипами папок. «Зачем наводить здесь порядок? Ни один документ никогда не покинет этого места».
Он прошел вперед, чтобы посмотреть, что там дальше, проход тянулся еще метров на пятьдесят. Десятки стеллажей, тысячи документов; за час времени отыскать здесь что-то было немыслимо. Однако отец Андрей нашел, только этим можно объяснить его бегство и гибель. И отец Нил продолжал идти вперед, оглядывая череду стеллажей, проплывающих слева.
Никакого порядка, только наскоро приколоченные к полкам дощечки с надписями, то выполненными в изысканной манере старинных каллиграфов, то более современными, подписанными как придется. Здесь казалось, что времени не существует, настолько все перемешано.
«Катары»… «Процесс тамплиеров» — целый пролет. «Савонарола», «Ян Гус», «Дело Галилея», «Джордано Бруно», «Французские Священники-ренегаты» — список духовных лиц, в 1792 году осужденных за сквернословие, приравненное Римом к вероотступничеству. «Переписка его святейшества с Гарибальди»… Вся тайная история церкви и ее борьбы с врагами. Внезапно отец Нил остановился, на стеллаже, забитом картонными коробками явно недавнего происхождения, он увидел табличку: «Операция „Крысиные ходы“».
Забыв, для чего он здесь, монах протиснулся в проход и наудачу открыл одну из коробок, там хранилась переписка Пия XII с Драгановичем, бывшим священником, впоследствии вождем усташей, хорватских нацистов, совершавших немыслимые зверства в годы войны. Заглянул в другую коробку — удостоверения личности знаменитых нацистов, опись паспортов, выправленных для них Ватиканом, и значительных сумм, что были им выплачены. «Операция „Крысиные ходы“» — так называлась та система административных каналов, что сразу после войны позволяла нацистским военным преступникам бежать, ускользнув от возмездия с помощью Святого Престола.
Отец Нил провел рукой по лицу. Да разве он узнал что-то новое? Сделки с совестью, даже прямые преступления церкви были лишь логическим следствием того, с чего она начинала — с гонений, которым тринадцатый апостол подвергся в I столетии.
Монах выбрался из закоулка между стеллажами, и в глаза ему бросилась папка, заброшенная наверх переполненной этажерки: «Аушвитц, секретные донесения — 1941». Шевельнулось желание заглянуть и туда, но он его подавил. «Выходит, Святой Престол и насчет Освенцима был в курсе, уже тогда, в сорок первом…»
Он глянул на часы — осталось всего тридцать минут. Двинулся дальше.
И вдруг замер на месте, взгляд наткнулся на сравнительно свежую этикетку: «Рукописи Мертвого моря. Остатки».
Добрый десяток пыльных ящиков громоздился перед ним. Он взял верхний, открыл, там лежало несколько свитков папируса, изъеденного временем, уже наполовину уничтоженного. Пожалев, что не прихватил с собой перчаток, он взял один из них, пергамент в руках раскрошился и мелкими чешуйками осыпался на дно ящика, уже покрытое такой же пылью. «Древнееврейские письмена Кумрана!» Это и впрямь были манускрипты Мертвого моря, но почему их забросили в этот «ад», где они рассыпаются в прах, в то время как ученые всего мира разыскивают их? «Остатки»… Значит, понадобилось спрятать их от человечества, причем именно потому, что это — «остатки» истории, которую нужно скрыть на веки вечные, ибо она не соответствует тому, как людей приучили думать?
Он собрался поставить коробку на прежнее место. И тут увидел ящик, что был под ней. Ящик из легкой древесины, а на боку типографская надпись: «Коньяк „Наполеон“, достойный винных подвалов императора».
Ящик митрополита Самуила, тот самый, что привез в Рим доминиканский монах!
С бьющимся сердцем отец Нил вытащил его и стопки. На крышке чья-то рука вывела три буквы «М.М.М». Он узнал крупный, с нажимом почерк отца Андрея.
Голова пошла кругом, выходит, когда отец Андрей в поезде записал эти буквы на своем билете он имел в виду не только ксерокопии из Хантинтонской библиотеки, хранящиеся в книжных фондах аббатства Сен-Мартен. Он указывал на это ящик, который отец Нил лишь теперь чудом обнаружил. Отец Андрей собственной рукой подписал крышку ящика, чтобы в один прекрасный день легче было отыскать его. Вот о чем он собирало поговорить с Нилом! Эта находка, ставшая возможной благодаря встрече с Бречинским, был финалом их общих поисков, и он намеревался рас сказать о ней Нилу.
И из-за нее же его убили.
Отец Нил открыл ящик, те же горы пыли от растрескавшихся папирусов — свитков здесь было по-видимому, несколько. А рядом — простой листок свернутого пергамента. У отца Нила затряслись руки, когда он развязывал льняную тесьму, которой был обвязан манускрипт. Он крайне бережно развернул его. И увидел греческие письмена, изящный, безукоризненно разборчивый почерк. Рука тринадцатого апостола! Он начал читать: