Читать интересную книгу Гоблины. Пиррова победа - Андрей Константинов

— Ладно, Лианка, кончай уже меня воспитывать. Давай папку.

— Держи, изучай своего благоверного. Я потом сама, на досуге, тоже почитаю. Короче, я пошла в кофейню. Полчаса тебе хватит?

— Вполне.

— Но учти! Я тебя тут закрою, а то мало ли кого черти принесут. Тут ведь у меня всё сплошь секретное либо совершенно секретное.

— Без проблем. Закрывай, — отмахнулась Наташа.

Едва дождавшись ухода подруги, она уселась за стол, положила перед собой папку с личным делом капитана милиции Крутова и принялась нетерпеливо листать страницы…

Северная ж/д,

ж/д перегон Чупа-Лоухи,

18 сентября 2009 года,

пятница, 17:12 мск

К началу шестого обещанное Мешку «приглядывание за девочкой» со стороны старшего сменного наряда милицейского сопровождения поезда «Мурманск-Санкт-Петербург» сделалось просто невыносимым. Прапорщик Монахов, любезно предоставивший Ольге целое купе в штабном вагоне, заглядывал к ней буквально каждые полчаса и всякий раз изобретал какой-нибудь повод, дабы задержаться в этом самом купе подольше. Он разливался перед Прилепиной соловьем, травил несмешные байки, отпускал балансирующие на грани пошлости комплименты и постоянно пытался угостить ее водкой, дабы закрепить приятное знакомство. Наконец, Ольге это окончательно осточертело, и она, воспользовавшись временным отсутствием Монахова, направилась в седьмой вагон, навестить Юлю.

Постучавшись в купе, она толкнула тяжелую дверь, и в нос тут же шибануло запахом всяческой вкуснятины так, что Прилепина невольно сглотнула слюну. На нижних полках, комфортно рассевшись, обедало почтенное семейство — бабушка, мать и маленькая девочка лет пяти. Обедали обстоятельно — жареная кура, вареный картофель, яйца, сыр, йогурты.

Ольга поспешно отвела глаза от всего этого великолепия и потрясла за плечо спящую на верхней полке Нежданову:

— Эй, засоня, просыпайся! Сколько можно дрыхнуть?

— А сколько времени? — не разлепляя век, спросила Юля.

— Шестой час. Ты спишь уже почти одиннадцать часов.

Нежданова открыла глаза и сладко потянулась:

— Ой, хорошо-то как! Обожаю спать в поездах! — Она невольно скосила глаза вниз и зашептала завистливо: — Какие запахи, с ума сойти! Есть охота!

— Я для того за тобой и зашла. Спускайся, сходим поужинаем. У меня после покупки билета еще полторы тысячи осталось.

— Супер! — Девушка обрадованно спрыгнула с полки. — Я готова!

— Хотя бы сходи умойся, а потом подгребай в вагон-ресторан. Я тебя там подожду.

— А где тут вагон-ресторан?

— Здрасте-приехали! Мы же с тобой мимо него проходили! Между седьмым и восьмым вагонами. Следующий, короче. Всё, давай бегом…

Северная ж/д,

ж/д перегон Лоухи-Амбарный,

18 сентября 2009 года,

пятница, 17:54 мск

Как известно, в обычном ресторане на полторы тысячи особо не разгуляешься. И в этом смысле цены в вагоне-ресторане оказались вполне себе сносными. По крайней мере изголодавшимся барышням удалось не только утолить голод солянкой и сосисками с горошком, но даже и прикупить в качестве десерта литровую коробку неважнецкого, но зато дешевого вина «Изабелла». Кою они в данный момент и упромысливали, ведя неспешные разговоры за жизнь. Как некогда спел известный рок-кулинар: «И двое сошлись не на страх, а на совесть, колеса прогнали сон…»

— …Но ты же понимаешь, что, после того, как ты дашь показания в суде на Литву, его люди откроют на тебя форменную охоту? Поверь моему профессиональному опыту — такие вещи не прощаются! Тем более что никто из серьезных, реально влиятельных людей за тобой не стоит. Ведь так?

— То, что не стоит, — это точно, — грустно усмехнулась Нежданова. — Лежать лежали. И серьезные, и влиятельные. Всякие. Я ведь до Литвы… В общем, много у кого в содержанках ходила. Но помогать мне, здесь ты права, никто конечно же не станет. Либо испугаются, либо просто не захотят. Чего ради? Ради бляди?

— Мерзавцы!

— Напротив, самые обыкновенные людишки, типичные мужчинки. Вон твои ведь со мной тоже только до суда носятся: защита свидетелей, бла-бла-бла… А после моего пламенного выступления — пинком под зад и: «Свободна, девочка, иди, не мешай». Скажешь, не так?

— Я не знаю, — смутилась Ольга. — Это… это руководство будет решать. Наше и эскапэшное.

— Перестань! Никто ничего решать не будет, и ты сама это прекрасно знаешь! Да-да, и нечего изображать тут саму ментовскую невинность! — неожиданно вспылила Юля, и лицо ее исказилось гримасой боли.

Прилепина взволнованно положила на руку девушки свою ладонь и, успокаивающе поглаживая, произнесла сочувственно:

— Эх, Юлька! И как только тебя угораздило во все это вляпаться? Ты ведь умная девка! С высшим образованием, университет закончила. Опять же Господь тебя такой внешностью наградил! Да перед тобой такие перспективы в жизни могли открыться! А ты…

— А что я? — холодно осведомилась Нежданова.

— Ничего.

— Э-э, нет! Раз начала говорить, так договаривай! Что я? Вместо того чтобы грызть гранит науки, взялась грызть член у Литвы в штанах? Так?

— Я этого не говорила.

— Ты это подумала! Значит, перспективы, говоришь? Ну-ну! — отпив вина, недобро прищурилась Юля. — Ты у нас, я так понимаю, урожденная питерская? Белая кость?

— А при чем здесь это?

— При том! А вот в станице Григорополисская Новоалександровского района тебе, часом, не доводилось бывать? Нет? Очень рекомендую! Запоминай: садишься в Питере на поезд, на боковую полку у туалета, так как до проходящей станции лучший билет тебе просто не предложат, затем сорок часов увлекательной езды, и вот ты уже почти на месте. Выходишь на железнодорожной станции, а оттуда на автобусе чохаешь еще двадцать километров. Чохаешь, потому что, хотя станция и называется Григорополисская, на самом деле она расположена в поселке Темижбекский.

— Почему?

— А потому что через жопу! Там у нас всё и делается, и решается через жопу. Или через передок! Это смотря на какого любителя нарвешься.

Нежданова озорно блеснула глазами и довольно громко затянула:

Я тащу тебя за ноги в придорожные кусты. Не ебать же на дороге королеву красоты?

Реакция немногочисленных посетителей вагона-ресторана на эту разухабистую частушку оказалась строго противоположной: пассажиры женского полу, кто удивленно, а кто возмущенно, скривились, а вот мужики, все поголовно, зыркнули в их сторону с явным интересом.

— Тише! — с укором прошипела Ольга. — Ты чего разошлась-то? Вон, на нас люди смотрят.

— И пусть смотрят! А что такого? Ты же сама сказала, мол, есть на что посмотреть?! — Нежданова демонстративно выпятила грудь и подмигнула сидящему за соседним столиком отцу семейства. Тот, смутившись, поспешно опустил глаза в тарелку.

— Кончай хулиганить, слышишь?

— А я еще даже не начинала, — Юля подлила себе вина из коробки. — Но вот когда начну! У-ух!.. Ну и чего мы надулись как мышь на крупу? Никак частушка не понравилась?

— Не понравилась.

— Напрасно. Притом что это и не частушка вовсе. Это жизнь. Ты «Историю любви» смотрела?

— Смотрела.

— Вот, считай, это она и есть. История любви. Только по-григорополисски.

— Знаешь, Юля, мне почему-то кажется, что ты сейчас намеренно сгущаешь краски. Вот только не могу понять зачем? Пытаешься меня шокировать?

— Голуба моя, очнись! Я сейчас не сгущаю, а наоборот, разбавляю краски. Твою чувственную натуру жалеючи. — Нежданова в сердцах хлопнула ладонями по столешнице. — Вот ты меня за связь с Литвой осуждаешь. За то, что я с ним за деньги спала, тем самым якобы унижаясь. Так я тебе щас расскажу, что такое настоящее унижение! Унижение — это родиться бабой в поселке Темижбекский. И вступить в возраст полового созревания в каком-нибудь Арзгире. И учиться, к примеру, в Григорополисском сельскохозяйственном техникуме. И все это время, едва только обозначатся сиськи, тебя будут сначала щупать, а потом иметь. Причем во все дыры. И будет иметь любой желающий, не спрашивая твоего на то согласия. Так как по местным традициям желания мужика избыточно-достаточно. А если ты попытаешься взбрыкнуть, то тебя все равно отымеют. Но сначала очень сильно изобьют. Или опосля. Но тут, что называется, от перемены мест слагаемых сумма не меняется[18].

— Юля! Прекрати! — взмолилась Прилепина. — Я не хочу этого слушать!

Но Нежданову было уже не остановить. Всё за долгие годы копившееся наболевшее сейчас в ней нещадно рвалось наружу:

— …И вот так будет продолжаться вплоть до тех пор, пока на тебя не положит глаз какой-нибудь местный бугор. Вернее, ком с бугра. Тебя тогда тоже продолжат иметь: чуть более узким кругом, но зато гораздо изобретательнее. «Соски в тиски — снимай носки». Не доводилось в такой позе расклячиваться?