Паршивое место, скажу тебе так. До сих пор — как вспомню, так вздрогну.
Вот там я два года прожил, столько мне тогда наш старейшина Фольк отмерил для отсутствия в Эйгене. Ох, и суровые были денечки. Летом — жара, от болот, что слева от плато, вонь постоянная ползет, и то и дело йети туда — сюда бегают, все камни куда‑то таскают. Они вообще туповаты и камни очень любят, все время с ними возятся. А зимой там холодина и волки воют бесперечь, того и гляди — сожрут. Я потому дом не стал строить, ну его, больно в глаза бросается. Вырыл себе берлогу под корнями дуба пятисотлетнего и в ней жил.
А то еще орки нагрянут из долины Грускат. Они всегда через плато на земли Запада и Востока в набег шли, чего им йети бояться, у них же с ними дружба давняя, кровью скрепленная. Они всем Темным Властелинам всегда вместе служили, да, бок о бок, так сказать.
И вот когда срок мой к концу подходил, тогда и случилось то, что тебе интересно.
Что? Нет, я не уснул, просто отдыхаю. Глаза закрыл? Им тоже нужен отдых. Я старенький, я скоро умру.
Так вот — было это по весне, я как раз вскоре собирался из этой берлоги убраться насовсем. Хотел только, чтобы снег сошел окончательно — холодно, знаешь ли, да и потом — какие — никакие следы на нем остаются, а волки по весне голодные до крайности. Им что тощий безмозглый заяц, что такой же тощий, но башковитый пикси — все едино.
И вот как‑то вечером, почти ночью, когда я уже даже спать лег, слышу — шум, кто‑то ко мне под корни, в мою берлогу, лезет. Ох, я и струхнул! Думаю — все, добрались до меня волки, быть мне съеденному! Кинжал свой достал, единственное оружие и приготовился геройски встретить смерть. Волк — не человек, не гном и не эльф, ему голову не задуришь. То есть — не убедишь его в бессмысленности его поступков, извини, оговорился.
Глядь — а это и не волк вовсе, а как раз человек. Маленький, тощий, волосами заросший, весь в тине да слизи болотной перемазанный. И видно — плохо ему совсем, в смысле — болен он очень. Лицо и руки все в язвах, и жаром от него так и пыхает.
Мы, пикси, людскими болезнями не болеем, разные мы. Но меня все одно страх взял.
— Иди отсюда — говорю я ему — Чего тебе здесь надо?
А в берлоге‑то моей тесно совсем, на человека она ведь не рассчитана. То уже диво, что он вообще в нее влез. Хотя он совсем маленький был, тебе по грудь.
И главное — как будто даже не слышит меня. Дополз до печурки моей, была у меня такая там, я трубу от нее в дупло дуба, под которым жил, вывел, и ее чуть ли не обнял. Видно — замерз сильно. Ну, оно и понятно — по болоту‑то ранней весной шастать. Там и летом вода студеная, а уж после зимы…
Погрелся он минут пять, а потом на меня уставился. Глаза блестят, язвы на лице как живые, вроде как шевелятся — страх, да и только.
Поглядел он минуту и говорит вдруг:
— Учитель, вы были правы, они считали нас за идиотов. Нас, магов!
Не видел он меня, понимаешь? То есть видел, но думал, что я кто‑то другой, что я его учитель. Бредил, короче говоря.
— Идиоты вы и есть — не выдержал я — Шляетесь по гиблым местам, заразу подхватываете, а потом ее в народ несете. И еще удивляетесь — откуда эпидемии берутся?
— Они очень хорошо спрятали её — хихикает тот — Очень! Они спрятали карту в храме одного из Ушедших богов, думая, что никто его не найдет, а если и найдет — побоится туда войти. Может, так оно и было, но только они не предвидели того, что вы, учитель, воспитаете ученика, который все‑таки докопается до истины.
— Скромно — говорю ему я. А чего, мне уже ясно стало, что он все равно меня не слышит — Все, значит, дураки, один ты умный.
— Умный — говорит мне маг — Умный. Я догадался, как пройти лабиринт, я догадался, как открыть дверь. Вот только не сообразил, что нельзя брать ключ голой рукой, что он тоже может быть ловушкой. Маленький заусенец на нем, такой маленький, что его не увидишь — и яд попал в мою кровь. Такой пустяк — и все сломал. Учитель, карта осталась там, я не смог дойти до нее, мне надо было возвращаться наверх. Но ключ — ключ у меня. Теперь осталось только открыть им последнюю дверь — и карта у нас в руках.
Я сначала струхнул — про умного‑то он услышал. А потом вижу — нет, все равно меня за учителя принимает. Ну, и любопытно стало — что за ключ, что за карта?
— А карта‑то чего? — я к нему даже поближе пододвинулся — Места, где сокровища зарыты?
— Как же, учитель? — даже вроде обиделся он — Карта, которая приведёт нас к тому месту, где некогда стояли Демиурги и творили свою волшбу! Вы же сами говорили мне: 'Тарий, найди его — и мы обретем подлинную силу'.
Тут мне совсем обидно стало. Маги — они и есть маги, что им золото, им волшбу подавай. Да и этого дурачка стало жалко. Не знаю, как кому, а мне сразу ясно стало — отправил его учитель вместо себя на опасное дело. Выживет — молодец. Помрет — и ладно. Есть такие, любят чужими руками жар загребать. А среди магов это вообще обычное дело, они из вас, человеков, самые поганые. Даже хуже городской стражи.
Тарий этот потом вовсе неразборчиво стал бормотать, а к утру и помер. Перед самой смертью только крикнул, жалобно так, тонко:
— Ключ в сумке, отдайте учителю.
И верно — была при нем сумка, а в ней — ключ. Еще там пара свитков была, какие‑то пузырьки и золота маленько. Золото я выгреб, все одно покойнику оно ни к чему, а остальное даже трогать не стал. Магия — такая штука, вреда от нее больше, чем пользы.
Что интересно — так‑то обычно покойник сначала деревенеет, а подванивать через день — два начинает, а этот через час уже посинел и дух от него тяжелый пошел. Ну, пришлось мне хобот тряпкой завязать и на себе его тащить в соседнюю рощицу прикапывать. А что сделаешь? Там по осени как раз йети яму выкопали, уж не знаю зачем, камни, поди, искали, вот в нее я его и определил. Ну да, от моего убежища недалеко, но больно он был тяжелый, хоть и ростом невелик. В общем — там я его и схоронил. И сумку я его туда же бросил, в эту яму.
Через неделю все деревья в той рощице почернели и скрючились, будто их какая зараза сгубила. И трава вся там словно выгорела, хотя вроде только — только она из‑под земли вылезла. Видно, не до конца этот маг себя излечил от той дряни, что на ключе была. А может, магиков по — другому хоронить надо, не так как я сделал. Может, их сжигать надо.
Это все полбеды, но тут еще кто‑то повадился в ночи вокруг моей берлоги ходить. Как стемнеет — топ — топ. Топ — топ. И бродит, и бродит — до самого рассвета. Видно — не лежалось магу в рощице спокойно. А может, он за золотом своим пришел.
Я так пару ночей потрясся, в ожидании пока этот топотун ко мне полезет, а на третий день бросил его золото около рощицы, в нее саму я бы ни за что не пошел, да и подался оттуда куда подальше. Лучше на снегу спать, чем ждать, пока этот Талий ко мне в дом заявится по второму разу. Не люблю я мертвецов, а особенно тех, которые ходить начинают, вместо того, чтобы в земле лежать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});