— Ты пришел?
— Пришел.
Он гладил ее по лбу, по вискам, терся колючим подбородком. Сам не зная почему, спросил:
— Долго болело?
Имел в виду раны после падения — долго ли заживали? Райна поняла.
— Долго, — отозвалась тихо.
— Больно?
— Очень.
Добавила после паузы:
— Сама дура.
— Нет, не дура. И никогда ей не была.
Кажется, она дрожала. Она всегда нуждалась в нем, всегда. Каждую минуту своего прошлого, каждую секунду своего будущего. А Канн мечтал о том, чтобы в нем нуждались, мечтал быть нужным. Мила могла без него — Райна нет. И все сильнее пьянил помещенный в сердце подарок — алмаз — любовь лежащей рядом женщины.
Конечно, Райна, возможно, тоже смогла бы и дальше жить без него. Но смог бы он сам? После того, что увидел, услышал, почувствовал?
— Райна?
— М — м–м?
Он едва ли ни впервые назвал ее нормальным именем — без насмешки, без искажений его в "Рейку".
— Скажи, а целоваться ведь тебе можно?
И она моментально задрожала сильнее. Аарон не позволил ей ни сбежать, ни успеть отыскать причину или оправдания для слова "нет" — просто накрыл ее губы своими. Целовал долго, жадно — балдел от каждого прикосновения и все никак не мог насытиться — Райна, Райна, Райна… правильная для него. Такая родная, нужная, любимая… Последняя мысль свободно и легко легла на душу — как всегда там и была. К тому моменту, когда Канн сообразил, что вот — вот возбудится так, что едва ли сможет тормознуть и начатое придется заканчивать руками в кустах, он сам уже полыхал. Полыхало одеяло, палатка, полыхала в руках женщина.
— Прости, я не хотел так сразу… Дурак.
— Не дурак.
Его лицо гладили в ответ, к нему прижимались, ему верили полностью и безоговорочно.
— Спи. Спи, моя хорошая… Я зря так…
— Не зря.
— Нет, не зря. Я знаю, не зря.
И он прижал дрожащую Райну к себе.
— Спи. Я успокою…
— Просто будь рядом.
— Буду.
Ей хотелось спросить: "Всегда?"
Ему хотелось ответить: "Всегда".
Снаружи стоял неподвижный и мрачный Черный лес.
*****
Все поднялись не на рассвете — до него.
Когда Райна выбралась из палатки, собранный, напряженный и злой Бойд уже инструктировал всех, кто выстроился в ряд у потухшего костра.
— Идем клином. Я — первый. За мной Улаф и Чен, дальше Глен и Пьянь, за ними Тортен и Гунн…
Пьянь? Кого‑то здесь действительно называли этим именем?
Рассмотреть того, кто носил столь странное прозвище, она не успела — проходящий мимо Баал сунул ей в руку сухой паек. Бросил коротко:
— Ешь.
И она ела. Почему‑то тряслась — не то давал о себе знать ночной недосып, не то пробрался под куртку утренний холод. А, может, и страх. Злыми выглядели все: командующий, бойцы, ассасин и даже Канн.
Не злыми — напряженными.
Легче от этого не становилось — все готовились к сложному марш — броску через лес. Готовились к плохому. Готовились морально, готовились физически — делали зарядку, разминали мышцы, вновь взмахивали оружием.
Плохо, если все не дойдут. Плохо, если не дойдет даже кто‑то один — она впервые в жизни по — настоящему испугалась. Впереди что‑то страшное, а назад не отступить. Может статься, она подставила всех — своих, чужих, знакомых и незнакомых. Нехороший день, чумной, лучше бы она всего этого не затевала…
— Райна, собирайся.
Услышав приказ ассасина, она заозиралась — что делать, что? Она уже одета, поела и стоит в стороне, чтобы никому не мешать. Через секунду отыскала взглядом Аарона — тот собирал палатку, — бросилась ему помогать.
Когда все приготовления завершились, члены Великого Похода вновь стояли вокруг огня, слушали последние наставления начальника:
— Раненых не оставлять. Но основная задача — довести этих троих и женщину до точки. Все ясно? На обратном пути друг друга прикрывать. Хотя, чего я рассказываю? Сами все знаете.
Хмурые лица, хмурые брови, неулыбчивые рты, взгляды исподлобья, напряженные позы.
Прежде чем Бойд скомандовал "строимся и выходим", он какое‑то время смотрел на костер, затем перекрестился.
От этого просто жеста Райну прошиб озноб.
(Within emptation — he Howling)
Она и сама молилась неизвестно кому, едва лишь тронулись в путь. Ее держали "в ромбе" — по сторонам Канн и Баал, спереди ассасин, вокруг чужие бойцы. Холодно, страшно, у всех в руках оружие — у нее ничего. Ноги ватные, спотыкаются; а чем дальше в лес, тем темнее вокруг, тем жестче корни, тем цепучей кусты. И не поймешь, когда же ждать беды.
Может, пронесет? Может, удастся пройти так, что твари не успеют проснуться? Может, Бойд иногда ошибается?
Какое‑то время им везло — слышался лишь треск сучьев под многочисленными подошвами, но помимо этого ничего — вокруг стояла зловещая даже для столь раннего утра тишина. Мокли вокруг папоротники, стволы и мох; капало с веток на головы. Нехорошо и недобро трещал лес.
— Смотрим — смотрим — смотрим… — тихо, но жестко приказывал Уоррен.
Куда смотрим? На что?
Райна старалась смотреть лишь себе под ноги или на спину ассасина, чувствовала слева от себя Канна, продолжала молиться, чтобы никто не пострадал. И молитвы работали — так ей казалось. По крайней мере, работали до тех пор, пока где‑то вдалеке вдруг не послышался треск ломаемых веток, а за ним и пронзительный свист.
— Началось, — обреченно выдохнул кто‑то сзади.
— Бегом! Оружие к бою! — тут же заорал Бойд, и весь отряд тут же ринулся напролом через лес.
Они появились одновременно — черные жуткие твари — впереди, сбоку, позади и даже в небе. Раздалось рычание, визг, жуткие хлюпающие звуки. Возникли толпой и тут же навалились на крайних — взвились вверх топоры.
Райна оказалась зажатой с двух сторон и почти ничего не видела: кто‑то кричал, хрипел, ругался матом — все только началось, а ей уже хотелось, чтобы все это закончилось. Убежать, улететь — не видеть, не видеть! Хотелось закрыть лицо руками, сжаться под ближайшим кустом и никогда оттуда не вылезать. Зачем она все это затеяла, зачем?
Когда спотыкалась, ее поднимали и тащили следом за воротник. Едва не умерла от ужаса, когда увидела рядом с Баалом кого‑то похожего на клыкастую собаку, заверещала, когда у той после точного удара мечом отвалилась половина морды — на землю упала челюсть, нос, из туши хлынула фонтаном густая темная кровь.
Вокруг бурлило, визжало, хрипело, кувыркалось. В этом месиве не осталось ничего человеческого — лишь чьи‑то руки, ноги, черные лапы, страшные морды, клацающие зубы, визжащие и пикирующие сверху комья перьев, когтей и шерсти.
— Бежим! Бежим! Не останавливаемся! — орал Бойд и несся первым. Кого‑то резал на ходу, умудрялся справляться сразу с двумя, с тремя зловещими на вид тварями. Наступал им на спины, подпрыгивал, пригибался от зубастых птиц, вертелся смертоносным ужом — мелькала вокруг него покрытая и разбрызгивающая в стороны капли крови сталь.