Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Слыхал про вас… Правильный, говорят, вы мент… Да мне это без надобности. - Он отвернулся и зевнул.
– Расскажите о себе.
Родькин усмехнулся:
– Чего зря время тратить, гражданин начальник? У вас про меня все написано сто раз! Родился, крестился, кусался, попался.
– А вы все равно расскажите.
– Ну, коли сами настаиваете. - Родькин почесал в затылке. - Семья моя пропащая, мать померла от разных болезней, а отца ухайдакали по пьяному делу. Братьев - сестер нет, тети - дяди от меня, как от чумного, отреклись. Ну, чего там еще? Тяжелое детство, голодные дни. Босоногий, несчастный мальчонка не нашел ни в ком сочувствия и сбился с круга. В лагере, после первой кражи, пытались перековать, да шиш с маслом вышел.
– Послушай, - улыбнулся Коля, - зачем ты все это врешь?
Родькин перестал улыбаться.
– А вы зачем в отца родного играете? Вы кто? Мент. А я? Вор. Ваше дело - топить меня, вам ведь это приказали? Ну и топите, не мудрите. И нечего тут тю-тю-тю, да сю-сю-сю разводить! Я не баклан, начальник.
– А почему ты решил, что мне приказали тебя утопить?
Родькин отвел глаза:
– Ничего я не решил. Сорвалось с языка глупое слово, вы уж простите.
– Так… - Коля встал, начал надевать плащ и спросил, как бы между прочим, без нажима, так, словно заранее знал ответ: - Ты убил инженера Слайковского?
– Я убил инженера Слайковского, - тихо сказал Родькин. - Еще вопросы будут?
Коля отправил Родькина в КПЗ и уехал на Дворцовую.
Вечером он пошел на Большую Садовую: перед тем, как передать дело в прокуратуру, захотелось самому взглянуть на место происшествия. Когда выходил из кабинета, тренькнул внутренний телефон. Звонил Кузьмичев.
– Как? - коротко спросил он, и Коля так же коротко ответил:
– Отправлю завтра.
– Молодцом, - сдержанно похвалил Кузьмичев и повесил трубку.
…Наступали белые ночи, и белесый, размытый сумрак плыл по ленинградским улицам. Коля вышел к Гостиному. Слева вспыхивала то красным, то желтым огнем витиеватая надпись: "Каир". Здесь произошла трагедия - на этом асфальте, перед этими окнами. Наверное, опрошены далеко не все, кто был прямым или косвенным свидетелем убийства Слайковского. Этих людей предстоит еще найти. И со многими из них начнутся, как и всегда в таких случаях, долгие, изматывающие поединки. Как цепко держится прошлое в психологии людей, как властно распоряжается их поступками. Восемнадцать лет назад Трепанов мечтал, что в недалеком будущем человеческие души станут иными. Поторопился Трепанов. Все торопились тогда. У жизни свои законы, на них можно влиять, но их нельзя отменить.
Коля вошел в ресторан. Посетителей было немного. У гардероба величественно возвышался могучий швейцар - под стать Коле, правда, немного оплывший, но все еще молодой и красивый.
– А-а, - заулыбался он, увидев Колю. - Товарищ начальник. Душевно рады, проходите. Как раз получены парниковые огурчики.
– Откуда вы меня знаете? - спросил Коля.
– Профессиональный глаз, - гордо сообщил швейцар. - В прошлый четверг была в "Ленинградской правде" фотография: лучшие люди нашей милиции. Не изволили забыть? Я вижу, у вас дело. Пройдем ко мне?
– Можно и здесь, - сказал Коля. - Инженера убили в ваше дежурство?
– Точно так-с, - кивнул швейцар. - Я заступил ровно в девять вечера, как раз джаз ударил. Он у нас всегда одним и тем же начинает - "Кис оф файер", если знаете… Тут дверь нараспашку, и влетает растрепанный Родькин.
– Вы его знаете? - перебил Коля.
– А кто его, прощелыгу, не знает? - удивился швейцар. - К нам публика самая разная ходит, таких, как Родькин, - пруд пруди. Чуть у них удача - карман вырезали или кошелек "нашли", - сразу к нам. А Родькин что? Был вор, вернулся из лагеря - сковырнулся по новой. Ни копья нет, жить негде. Конечно, он снова на преступление пошел.
– А по существу?
– Я и говорю, - швейцар разгорячился от воспоминаний. - Влетает, глаза - девять на двенадцать, рот - арбузом. Орет: "Человека убили!" - "Кто убил?" - это я ему, а он: "Убили, вот этим ножом убили!" и как грохнется оземь, забился, затрясся, ровно в падучей. Я гляжу, у него в руке и в самом деле нож!
Коля вынул из кармана три финки, но не показал их швейцару, потому что к зеркалу подошел чернявый официант с тщательно зализанным пробором и, поправляя усики, сказал:
– Там оппились… Выкинуть надо.
– Иди, я провожу гражданина и займусь, - сказал швейцар.
– Какая из них? - Коля положил на стойку все три финки.
– Эта. - Швейцар указал на ту, что лежала в середине - у нее была характерная ручка из кабаньего копыта. - Я ее на всю жизнь запомнил.
– Спасибо, - Коля попрощался и ушел. На улице он несколько секунд постоял в раздумье, потом решительно свернул в подворотню и вошел во двор. Здесь находился служебный вход в ресторан. Коля набросил плащ на руку и, миновав несколько коридоров, оказался в зале. Было шумно, бегали официанты, оркестр исполнял веселый фокстрот.
– В верхнем нельзя! - подошел к Коле метрдотель. - Прошу пройти и раздеться.
– Извините, - смущенно сказал Коля. - Мне сказали - приятель мой здесь буянит, его выкинуть хотят. Позвольте, я его без скандала заберу?
"Метр" изумленно посмотрел на Колю, спросил, подозрительно прищурившись:
– Гражданин, вы, случайно, не больны? Какой буян, о чем вы говорите? У нас, слава богу, второй вечер тихо!
– Спасибо, значит, мне наврали.
На улице, в ожидании трамвая, Коля все время мысленно возвращался к чернявому официанту: зачем ему понадобилось сочинять небылицу про пьяного буяна?
…От цирка Чинезелли Коля пошел пешком. Недалеко от своего дома, у парапета он увидел незнакомого человека - тот стоял и явно ждал, когда Коля к нему подойдет. "Тот самый, - вспомнил Коля. - В прошлый раз он почему-то убежал". Коля приблизился. У незнакомца было болезненное лицо, оно старило его. Потертый костюм, стоптанные, давно не чищенные ботинки. "Ему на самом деле тридцати нет, - подумал Коля. - А на вид все пятьдесят".
– Вы меня ждали и в прошлый раз, - сказал Коля. - Но убежали. Что случилось?
Мужчина старался справиться с волнением и не мог. У него дрожали руки.
– Вы, верно, знаете о деле Родькина? - спросил он наконец.
– Документы. - Коля протянул руку.
Мужчина начал торопливо рыться в карманах. Вытащил паспорт, протянул Коле.
– Соловьев Василий Иванович, - прочитал Коля вслух. - Чайковского, десять, квартира семь. Где работаете?
– На заводе "Точмехприбор", - торопливо сказал Соловьев. - Вместе… вместе со… Слайковским… - Фамилию он произнес почти давясь.
– Что же вы мне хотите рассказать? - Коля вернул паспорт. - Говорите.
– Я… я хочу сознаться… - с трудом сказал Соловьев. - Нет… Я не это… Другое… Я вот что… Вы только не перебивайте! - вдруг истерично выкрикнул он. - Я и Родькин хотели Слайковского ограбить! Слайковский на днях получил десять тысяч. Приняли его усовершенствование. Мы в одном КБ. Я все знаю. Когда я понял, что ему светит такой куш, я сразу же договорился с Родькиным, это еще месяц назад было…
– Почему вы рискнули связаться именно с Родькиным? - спросил Коля. - Вы его знаете?
– Мой сосед он… раньше был. Я про него все-все знаю. А тут я его случайно встретил на Витебском, он ночевал на скамейке. Ну, думаю, он голодный, согласится. Все ему рассказал. Одно условие поставил: не убивать, а только отнять. Гоп-стоп это у них называется…
– Вы судились раньше?
– Нет. - Соловьев замотал головой. - Я, как в песенке поется: "с детства был испорченный ребенок". Шалил с блатными, их жизнь знаю…
– Короче, - перебил Коля. - Главное?
– Родькин выследил Слайковского. А в самый последний момент "свосьмерил".
– Не понял! Он ведь убил Слайковского? - удивился Коля. Он вытащил финку с ручкой-копытом, показал Соловьеву: - Вот этой самой финкой и убил!
Соловьев отрицательно покачал головой:
– Не было у него такой. Хоть у кого спросите! - Он замолчал, потом сказал просительно: - Меня совесть мучает… Соблазнился я на чужие деньги. И Родькина втянул. Он сидит, а ведь он не виноват, вы разберитесь, товарищ… гражданин начальник.
Коля достал свисток, пронзительная трель рассыпалась над набережной. Соловьев вздрогнул, посмотрел исподлобья:
– Вы меня арестуете?
– Я вас задерживаю на основании статьи сотой УПК РСФСР.
Подбежал милиционер, всмотрелся и, узнав Колю, доложил:
– Старший милиционер Иванчишин.
– Товарищ Иванчишин, - сказал Коля. - Гражданин Соловьев подозревается в совершении убийства. Доставьте его на Дворцовую.
– Есть! - милиционер быстро и профессионально обыскал Соловьева, потом обнажил наган: - Задержанный, идите.
– Минутку, - остановил Коля Соловьева. - Почему вы обратились именно ко мне? Вы меня знаете?
Соловьев замялся:
– О вас говорят, что вы исключительно порядочный человек. Мне ведь, кроме как на вашу порядочность, не на что больше надеяться, гражданин начальник. Как говорится, бездушная машина закона все равно сотрет меня в порошок.
- Крушение «Кантокуэна» - Андрей Жариков - О войне
- Это было на фронте - Николай Васильевич Второв - О войне
- Ночи становятся короче - Геза Мольнар - О войне / Русская классическая проза
- Гауптвахта - Владимир Полуботко - О войне
- Мы отстаивали Севастополь - Евгений Жидилов - О войне