Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что ты, Витька, - Коля даже рукой махнул. - О чем ты говоришь…
– А нынче и вовсе не пожалеешь. Я знаю, куда и на что иду. Я это делаю потому, что все люди, по моему разумению, должны для справедливого дела отдать все! И я должен…
…Автомобиль свернул на улицу Белинского и скрылся. Коля долго смотрел ему вслед, потом подошел к Бушмакину:
– Пойдем, батя, посидим.
– Нет, мне пора. - Бушмакин надел кепку. - Знаешь, мы тут прощались, и я все думал: вчера это было. А жизнь-то уже прошла - как один день пролетела. Ребят-то хоть наших помнишь? Васю, Григория, Никиту? Смотри, Николай. Про это никогда забывать не смей. Иди, я сам доберусь, у тебя завтра дела.
Бушмакин ушел. Коля облокотился на чугунный парапет, задумался. По воде шла легкая рябь, светлые дорожки фонарей подрагивали на черной, стекловидной поверхности. Откуда-то издалека, с залива, порыв ветра донес печальный пароходный гудок. "Переживает старик, - подумал Коля о Бушмакине. - Трудно вот так, сразу, уйти от привычных забот, от напряженного ритма розыскной службы. Надо будет ему какую-нибудь работенку подыскать. Чтобы по силам и чтобы не расставаться нам всем".
Потянуло холодком. У "Анны пророчицы" слабо ударил колокол. Коля вынул часы - подарок наркома: они, как назло, стояли. Коля оглянулся. Неподалеку, у парапета, темнел силуэт человека.
– Товарищ! - крикнул Коля. - Который час?
Человек шагнул было навстречу Коле, но тут же повернулся и торопливо начал уходить. Коля пожал плечами и вернулся домой.
На следующее утро Коля подошел к дверям бушмакинского кабинета в тот момент, когда комендант снимал табличку "Бушмакин И. А." и вешал другую: "Кондратьев Н. Ф.".
– Здравия желаю, товарищ начальник! - улыбнулся комендант. - Поздравляю со вступлением в должность!
– Спасибо, - буркнул Коля и вошел в кабинет. Эти бесконечные улыбки и поздравления начинали утомлять. Казалось, что они неискренни, вымучены. И он, Коля, совсем их не заслужил. Занял чужое место, выжил достойного человека, вот и все. Коля осмотрелся: все здесь было привычно, но сегодня виделось словно в первый раз: литографированные портреты Ленина и Сталина, деревянные "венские" стулья, вытертые до блеска, тяжелый сейф с замочной скважиной в виде головы льва. Коля сел за стол, переложил бумаги, зачем-то переставил стакан с карандашами. Подумал и вернул предметы на прежние места.
Без стука вошел сотрудник в армейской форме без знаков различия - толстый, похожий на циркового борца - начальник службы БХСС майор Фомичев.
– Привет руководству! - Он добродушно-снисходительно пожал Коле руку. - Надеюсь, теперь УГРО и БХСС будут сотрудничать, так сказать, плотно? Бушмакин не совсем понимал, мне кажется, важность плотности? А?
– Все останется, как при Бушмакине, - хмуро бросил Коля. - Если ты имеешь в виду, что раскрытые по вашей линии дела мы будем вам дарить для палочек в отчете, - ты ошибся.
– Тогда и мы вам ничего дарить не будем, - пожал плечами Фомичев. - Задумайся.
– Много БХСС раскрыло краж со взломом? Задержало грабителей? - насмешливо спросил Коля. - Вы этим не хотите заниматься. А вот мы передали вам в январе группу расхитителей с ликеро-водочного!
– Будет считаться-то, - поморщился Фомичев. - Нам нечего делить, задачи, цели - общие.
– И я так думаю, - сказал Коля. - Только давайте впредь жар вместе загребать. Ребята у тебя что надо, главное - меньше гонора.
– Ладно. - Фомичев открыл дверь и постучал ногтем по табличке: "Кондратьев Эн-Эф"… Звучит! - И ушел.
Зазвонил телефон. Колю вызывал заместитель начальника управления Кузьмичев. Год назад его снова перевели в Управление ленинградской милиции.
…Он сидел за старинным столом, уставленным множеством телефонов. Хорошо сшитая форма со знаками различия "инспектора милиции" скрывала оформившееся брюшко.
– Поздравляю. - Кузьмичев протянул руку, вяло ответил на пожатие и продолжал: - Садитесь, курите.
– Я не курю. Спасибо.
Кузьмичев смотрел на него внимательно, изучающе. Коля не отводил взгляда.
– Сколько лет мы с вами работаем? - неожиданно спросил Кузьмичев.
– С декабря семнадцатого года.
– Немалый срок. Думаю, вполне достаточный, чтобы узнать друг друга.
– Согласен с вами.
– Значит, я вам - ясен и понятен, - улыбнулся Кузьмичев. - А вот вы мне, признаться, нет. Назначением довольны?
– Доволен, но считаю, что товарищ Бушмакин вполне еще мог работать.
– Это не мы решаем, - внушительно сказал Кузьмичев. - Давайте договоримся сразу: уголовный розыск - это мое детище, я им занимаюсь с первых дней. Вы - мой подчиненный. И у нас будет совет да любовь. Устраивает такая программа?
– Почему вы об этом говорите? - спокойно спросил Коля.
– Потому что вы - бушмакинец. Не скрою, при вашем назначении я был одним из колеблющихся. Почему? Отвечу. Бушмакин был отличным работником, но у него отсутствовала гибкость, которой должен обладать руководитель. "Да-да, нет-нет, а что сверх того, - это от лукавого"…
– Вы что, евангелие знаете? - удивился Коля.
– Я? - обомлел Кузьмичев. - Да вы что?
– Так ведь это слова из "Нагорной проповеди".
Кузьмичев внимательно посмотрел на Колю:
– Вижу, что библию читаете вы, а не я.
– Когда расследовали дело монахов Свято-Троицкой лавры, - прочитал. Необходимость была.
– Думается, что нам с вами другие книжки надо читать, - мягко сказал Кузьмичев. - Я закончу свою мысль: Бушмакин не обладал гибкостью, плохо ладил с людьми. Например, со службой БХСС. Я уверен, что вы свои отношения с товарищем Фомичевым построите иначе.
– Я уже говорил с Фомичевым. И ему свое мнение высказал.
– Вот и прекрасно, - обрадовался Кузьмичев. - Я знал, что мы договоримся!
– Может быть, вы меня не поняли? Я ведь буду отстаивать свое мнение так же, как это делал Бушмакин. И покрывать липу Фомичева не стану так же, как не стал бы Бушмакин.
– Хорошо, - кивнул Кузьмичев. - Я вас понял. - Он улыбнулся и продолжал: - Учтите, мы будем вас критиковать. Разумеется, только в том случае, если вы объективно окажетесь неправы. Теперь о главном. - Он взял со стола тоненькую папку. - Мы намерены поручить вашему аппарату вот это дело. Ознакомьтесь. - Он протянул папку Коле.
В папке лежало несколько листов линованной бумаги: рапорт постового милиционера, протокол осмотра места происшествия, заявление. Из документов было видно, что накануне вечером на Большой Садовой улице, у ресторана "Каир", ударом ножа в голову был убит инженер Слайковский Анатолий Осипович. Среди бумаг была фотография: лежащий на асфальте человек, в голове около уха - черная от запекшейся крови рана…
– Местное отделение сработало на "ять"! - удовлетворенно сказал Кузьмичев. - По горячим следам они задержали некоего Егора Родькина. Тип уголовный, отбывал срок за кражу, вернулся недавно. Да вы взгляните, там все есть!
– Разрешите идти? - Коля встал.
– Дело ясное, но я прошу вас досконально проверить задержанного, поработать с ним, и как только будет получено признание, - передать дело следователю прокуратуры, - напутствовал Кузьмичев.
– Какой срок расследования?
– По закону, - улыбнулся Кузьмичев. - Сколько отпускает вам УПК, столько и работайте. Об одном хочу предупредить, Кондратьев. Погибший - крупный инженер, активист, ударник производства. Одним словом, известный, уважаемый человек. Мне звонят из обкома каждые два часа. Короче: мы обязаны найти и обезвредить убийцу любого гражданина, но здесь случай особый. К тому же речь идет о нашей профессиональной чести, товарищ майор милиции. Прошу помнить об этом.
– Я запомню, товарищ инспектор милиции.
На следующий день, получив у секретаря зарегистрированное дело, Коля поехал к Родькину, в КПЗ.
Пока милиционер ходил за арестованным, Коля еще раз прочитал все бумаги. Он с удивлением обнаружил среди них собственноручно написанное Родькиным заявление - так называемое "признание": "Я, Родькин Егор Иванович, 1915 года рождения, чистосердечно сознаюсь в том, что хотел ограбить неизвестного мне гражданина, оказавшегося по фамилии Слайковский, а так как этот Слайковский оказал мне сопротивление, я его ударил ножом в голову, и получилось так, что я его убил. Я его убивать не хотел, это вышло все случайно, за что прошу меня простить. К сему Е. Родькин".
"Интересно, - подумал Коля. - Кузьмичев мне эту бумагу не читал и в папке ее вроде не было. Мистика какая-то. И самое главное, раз есть признание, почему он спихнул дело мне? Почему сразу не направил в прокуратуру?"
Привели Родькина. Коля посмотрел на него и подумал: "Не очень приятное лицо. Глаза прячет. Ногти обгрызены. Противный парень".
Коля отпустил конвойного и, подождав, пока тот уйдет, сказал:
– Садитесь, гражданин Родькин. Мне поручено разобраться в вашем деле. Моя фамилия Кондратьев.
Родькин кивнул:
– Слыхал про вас… Правильный, говорят, вы мент… Да мне это без надобности. - Он отвернулся и зевнул.
- Крушение «Кантокуэна» - Андрей Жариков - О войне
- Это было на фронте - Николай Васильевич Второв - О войне
- Ночи становятся короче - Геза Мольнар - О войне / Русская классическая проза
- Гауптвахта - Владимир Полуботко - О войне
- Мы отстаивали Севастополь - Евгений Жидилов - О войне