Клешня заполнила всю сферу. Внутреннюю поверхность клешни покрывали десятки круглых присосок. Проявилась тонкая фактура: и клешня, и присоски были скручены из множества белесых нитей. Внутри нитей угадывались утолщения — горошины в стручке.
— Да ведь это же…
— Смелее, майомберо Зикимо!
— Это похоже на волоски, которые возникли на концах стрекательных нитей!
— Это они и есть.
— В таком случае, — Зикимо вскочил с кресла, всплеснув полами белого халата, словно крыльями, — перед нами процесс эволюции!
— Или мутации.
— Если мутация удачна и полезна, она признается эволюционной! Это эволюция от обычного помпилианца, способного «клеймить» рабов, через военные инъекции, дающие возможность ставить «корсет» с частичным клеймением — к симбиотическому колланту! От подавления к симбиозу!
— Браво, коллега! Я бы сама не сказала лучше. Нет-нет, выводы я, с вашего позволения, озвучу сама. Потом вы меня дополните, если сочтете нужным. Баас Умсла, вы нас слушаете?
— С огромным интересом.
— Замечательно. У меня к вам просьба. Поднимите, пожалуйста, досье всех коллантариев-помпилианцев. Отдельно — тех, кто успешно вышел в «большое тело»; отдельно — тех, кто пытался, но без результата.
— Какая конкретно информация вас интересует?
— Служба в армии.
Позади остался фейерверк огней, оратория шумов — проспект Ботиумело. Н’доли свернула в боковую улочку. Затихли ритмы мара-кату: еще минуту назад они сладко отдавались в животе. Сгинули толпы веселых туристов, исчез смех, раздраженные гудки мобилей, реклама грибного ресторана «Л’Нага», сквозь которую стаей стрекоз пролетали аэротакси… Здесь, в сотне метров от проспекта, было на удивление тихо. Неярко горели матовые шары в кронах «корзинных» деревьев. Внутри стволов — полых, словно плетеных из лент коры — были устроены беседки: гнездышки влюбленных парочек. Свет шаров не мешал видеть усыпанный звездами бархат ночного неба. Такого неба, как на Китте, нет больше нигде. Ты дома, девочка. Не нужны сотни предосторожностей, явки и пароли, встречи со связными, «жучки» и нанокамеры, аппаратура контр-слежения… Не надо жить «на взводе», в любую минуту ожидая разоблачения. Прав Зикимо: ты ввязалась не в свое дело. Какая из тебя шпионка? Вся извелась, теперь нервы лечить придется…
Рядом затормозил мобиль — длинный лимузин с тонированными стеклами. Машина подкралась, не зажигая фар. Все четыре дверцы мобиля втянулись в корпус. Перед Н’доли возникла женщина в черном облегающем платье. Ближайший светильник висел шагах в двадцати, не меньше — лицо женщины скрывала густая тень.
— Добрый вечер, биби Шанвури. Рада видеть вас живой и здоровой.
Голос показался Н’доли знакомым. Это было плохо. Очень плохо. Лучше бы женщина носила маску, а голос звучал абсолютно чуждо. Потому что…
Рядом с женщиной объявился мужчина. Обманчиво рыхлый, он двигался, как крупный кот, одним своим присутствием оттесняя Н’доли к мобилю. Вудуни затравленно оглянулась. За спиной маячили еще две темные фигуры, перекрыв улочку. Н’доли видела их Лоа — смутные контуры, словно в тумане. На более точную визуализацию не оставалось ни времени, ни сил. Витые колонны, щупальца, стрекала, клешни — какая разница? Мы не в конференц-зале, за семью запорами, посмеиваясь над перестраховщиком-Умслой. Мы в вольных водах Ойкумены, где всяк плавает, как умеет. Что, глупая рыбка? Думала, ты дома, в безопасности? Все закончилось если не победой, то по крайней мере успехом? И вот — хищные актинии сомкнули кольцо.
— Вы не откажетесь прокатиться с нами, биби Шанвури?
Бежать было некуда.
Глава девятая.
Выбор рядового Тумидуса
I
— Воротничок, — сказала Ливия Метелла. — Почему расстегнут?
И протянула руку к горлу Марка.
Он перехватил ее руку в десяти сантиметрах от ямочки между ключицами. Тело реагировало быстрее разума. Не горло, с опозданием понял он. Воротничок. Но было поздно: во взгляде обер-декуриона Метеллы зажегся недобрый интерес. Она сжала пальцы. Марк ответил тем же. Ладонь в ладонь, руки застыли в воздухе парой любовников в тесном объятьи.
— Волчонок, — сказала Ливия Метелла. — Кусаешься?
Так говорил дед: «Скаль зубы, волчонок! Врагов это бесит…» Так говорила Н'доли: «Злобный, голодный волчонок. Весь мир против нас, клыки блестят, слюна течет…» Марк оскалился: теперь это у него называлось улыбкой. Не всем позволено, уведомлял оскал. Деду — можно. Н'доли — ладно. А обер-декуриону Метелле лучше придержать язык.
Он усилил хватку.
Пустое дело — Ливия не уступала ему в силе. Ниже Марка на полголовы, в плечах она, пожалуй, была шире рядового Тумидуса. Марк ясно чувствовал ее мозоли: твердые, шершавые. Еще он чувствовал странное возбуждение. У него давно не было женщины. Ноздри Марка раздулись. Соприкосновение ладоней. Напряжение мышц. Усилие каменеющих пальцев. В воздухе стоял острый запах насилия и чего-то еще, чему лучше не подбирать названия.
— Ну? — поощрила Ливия. — Валяй, рядовой!
Ее рука — медленно, так, что это почти не ощущалось — пришла в движение. Вправо от Марка, влево от обер-декуриона Метеллы. Единство противоречий: Марк проигрывал. Ливия хотела быть сверху. Еще чуть-чуть, и она достигнет цели.
— Дудки, — сказал Марк. Губы его затряслись. — Не дождешься.
Он только что вышел из медблока. Врач проводил его напутствием: «Чтоб ты сдох, идиот!» Случайные соперники, Марк Тумидус и Ливия Метелла встретились в коридоре: пустом, сумрачном. Ни души; место, избавленное от чутких ушей и любопытных глаз. Жизнь, подумал Марк. Коридор из лазарета в казарму. Ты сам выбрал, волчонок. Не жалуйся. Ливия никогда не участвовала в коллективных избиениях Марка. Марк никогда не посягал на старший декурионский состав, ограничиваясь деканами и декурионами из молодых.
Что ж, все однажды случается впервые.
— Дудки, — повторил он.
Локоть сел на опору, как учил другой обер-декурион — угрюмый молчун Гораций. Бицепс налился жидким чугуном. Натянулись сухожилия — тросы из металла. Она берет «в крюк», сказал себе Марк. У меня длинный рычаг. Я пойду верхом. Согнув ноги в коленях, он поймал равновесие — и единым рывком вернул себе проигранные сантиметры.
— Вот так, — оскал сверкнул ярче.
Марк надавил во второй раз — и уперся в стену.
— Волчонок, — свободная рука Ливии сбила с него пилотку. — Где твой чуб, волчонок? Вырвали в драках? Ваши курсантские чубы…
Она говорила трудно, с натугой. Слова складывались в предложения, как бетонные блоки в пирамиду. Лицо обер-декуриона побагровело, на лбу выступил бисер пота. От Ливии пахло диким зверем. Волчицей. Она опустила подбородок, как кулачный боец. Шея вздулась синими канатами. Туго застегнутый воротничок впился в кожу, грозя задушить хозяйку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});