пытается мне указать, ничего не обнаружив, вновь уставилась на него, полная вопросов и переживаний о Соне, но он продолжал тыкать в том же направлении, и тут до меня дошло, что мужчина тычет чуть ниже, чем «над моей головой», то есть прямо мне в лоб, подняла руку и наткнулась на щедро обмотанную бинтом голову, именно тогда в моей голове прояснилось, зачем он дал мне бумагу: для того, чтобы я написала заявление на того, кто якобы напал на меня. Конечно, видок у меня ещё тот: рука и голова в плачевном состоянии. Пришла в глухую ночь, как будто сразу после перевязки из больницы, чтобы не терять времени, и поиски напавшего на меня маньяка начались мгновенно.
Он бы удивился ещё больше, если бы я на Охренчика, своего законного супруга, заявление накатала, который, кстати, этими увечьями меня и наградил. Не специально, но факт. Кажется, мой рот расплылся в предательской улыбке, потому что милиционер поднялся с насиженного места и, набычившись, грозно поинтересовался:
— Так, я не понял, заяву писать будем или нет?
— Нет, вы не поняли, — я стёрла улыбку и начала быстро оправдываться, пока он не придумал себе ничего лишнего. — У меня сестру арестовали. Она мне позвонила, сказала. Я хотела бы её забрать.
— Все хотят, — хмыкнул страж порядка.
— Ну, да. В тюрьме неприятно сидеть…
— Здесь не тюрьма, деточка. Здесь отделение полиции. Есть КПЗ…
— Вот! Туда мне и надо! — просияла я.
— Надо? Сейчас закроем, — в ответ мне просиял мент.
— Ой, нет, — вновь пустилась я в оправдания. — В смысле, мне не надо туда. А надо оттуда забрать.
— Кого забрать?
— Сестру.
— Ты ей кто? Мама? Папа?
— Сестра. У неё нет мамы. Я растила её.
— Да ты себя в зеркало видела, ребёнок? Сама ещё не выросла, и не надо тут сопли распускать.
— Но она же позвонила мне. Сказала, чтобы я пришла и забрала её, — растерянно пролопотала я.
— Пусть приходит отец и забирает. А ты, малолетка, здесь ничего решить не можешь.
— Я не малолетка! У меня же паспорт есть! И вообще, малолетки замужем не бывают…
— Бывают. И даже рожают. И по улицам шляются, бабочки ночные. А мы вас ловим и сажаем за решётку для прочистки мозгов. А потом родителям на руки передаём.
— Нет, ну вы что, серьёзно? Скажите хотя бы, что она сделала? — срывающимся голосом попросила я твердолобого дежурного.
— Серьёзно. Марш отсюда, — он указал на дверь, где, одиноко подпирая стену, стоял молоденький мальчишка в форме.
— Но я так не могу. Мне надо знать! Скажите, пожалуйста, — насколько возможно жалобно попросила я.
Дежурный сжалился.
— Хорошо. Скажу. А потом, чтоб духу твоего здесь не было. Сестра, значит. Что ж, сестра, — он принялся листать свой журнал, в котором и записей-то было немного, скорее, для виду, чтобы создать вокруг своей персоны ореол значительности, что выглядело бы смешно, если бы не серьёзность ситуации. — Тут нет Охренчиков.
— А она не Охренчик. Она Матвеева! Я же сменила фамилию.
Он вновь поднял на меня голубые глаза, в которых так и сквозило «вот ты дура!». Да уж, знаю. Сама себе подписала приговор на вечные насмешки. Но это только на два месяца, а потом мы разведёмся, так что без паники.
— Да, есть тут одна Матвеева. Обвинятеся… хм… В нападении, — произнёс страж.
— В нападении? — переспросила я, не поверив, если бы не было стекла, я, наверное, вырвала бы из его рук журнал и сама прочла.
— Да. В нападении, — твёрдо продолжил он.
— И на кого она напала? — поражённая небылицей продолжила я свой допрос.
— На Ложеуст Серафиму Игнатьевну. Угрожала ей пистолетом и даже стреляла, но не попала, — захлопнул он журнал, громко хлопнув.
Я потрясённо хлопала ресницами, а в моей голове прояснилась ситуация, выстраиваясь в геометрическую прогрессию, которая прив5ла к этим последствиям. Боже, это же я должна быть за решёткой, а не Сонечка. Это из-за меня Сера вызвала отряд милиции, а они схватили ту, которая как раз спускалась. Эта вредная бабуля всё время нас путает, даже несмотря на разительно отличающиеся цвета волос, вот она и обвинила сестрёнку в преступлении, которого та не совершала. Но я тоже его не совершала, просто у бабульки разыгралась фантазия на старости лет, она и радует себя, как только может. Какой пистолет? Его же не было.
— Но ведь пистолета не было. Так ведь?
— Не было. Потому что Матвеева его спрятала к приезду наряда. А вы откуда знаете? — изменившимся тоном продолжил дежурный отделения, медленно продвигаясь к боковой двери и переглядываясь с молоденьким парнишкой, стоящим за моей спиной, рука его при этом тянулась к кобуре, в которой, несомненно, лежит пистолет. — Соучастница? Хотели ограбить бедную старушку, а награбленное поделить поровну?
Мужчина выскочил из своей кабинки и направил на меня пистолет, а парень сзади нерешительно заломил мою целую руку. Даже несмотря на то, что сделал он это так слабо, будто боясь сломать мне и её, я бы не вырвалась, сумка полетела на пол.
— Нет, я не соучастница! Просто я там была. А она нет! Я расскажу всё! — очень громко и очень нервно возопила я, мечтая лишь об одном — скорее бы этот кошмар закончился.
Это сон, просто надо ущипнуть себя и все пройдёт! Ущипнуть оказалось невозможным, но я прикусила губу, было больно до искр из глаз, но не прошло, зато дёрганный дежурный подпрыгнул от неожиданности, чуть не спустив курок, когда я содрогнулась от боли.
— Стоять! Ни с места! Наручники на неё, Мальцев. Чё застыл, как истукан?
Мальцев же боялся меня отпустить, вдруг я начну попытки вырваться. Он пересилил свой страх и достал одной рукой наручники, а затем трясущимися руками попытался нацепить их мне на запястья, но столкнулся с одной проблемой, о которой заранее не подумал — о гипсе на одной и рук.
— Товарищ лейтенант, а как? Как нацепить?
Товарищ лейтенант составил ему пару, задумавшись над «неразрешимой» задачей. Вдруг его нахмуренный, заплывший богатырскими морщинами, свидетельствующими о бороздящей просторы мозга глубокой мысли, лоб прояснился, явив нам решение проблемы:
— А ты её одной рукой к решётке цепляй. Давай, веди в обезьянник.
— Подождите, — попыталась я воззвать к голосу здравого рассудка, если у него такой вообще есть. — Меня нельзя в обезьянник. Зачем?
— Точно, а зачем тебе там наручники? Так запихнём. Мальцев, прибавь ходу.
— Так точно, товарищ лейтенант.
— Товарищ лейтенант, — продолжила я попытки, — это же клевета!
— Это мы потом разберёмся, — отмахнулся от меня пистолетом, как бы не выстрелил на радостях, что к нему матёрый