Читать интересную книгу Круглый год с литературой. Квартал третий - Геннадий Красухин

Но, увы. В 1947 году Л.Б. Модзалевский защитил докторскую диссертацию, готовился работать в Пушкинском Доме. Но 26 июня 1948 года был сброшен из поезда Ленинград-Москва и обнаружен мёртвым в районе станции Вышний Волочок.

* * *

Тяжело читать такое стихотворение:

Что чувствовала я в минуту роковую,И сколько я в тот час перестрадала –То знает Бог, то знает это сердце!Казалось, всё во мне убито было;Способность лишь страдать одна мне оставалась –Способность жалкая! Я все пережила…Я думаю, что самый смерти часНе может быть труднее и ужасней.Смерть – что она? Покой, забвенье, сон,Блаженство, может быть… а в ту минутуНи умереть и ни уснуть я не могла!

О чём оно? О страдании, конечно. Но о таком, что похуже смерти. Что не сравнится со смертью, которая куда желанней, чем вот это навалившееся страдание.

Что ж. Отнесёмся к таким стихам более чем серьёзно. Их автор – Юлия Валериановна Жадовская родилась инвалидом без кисти левой руки и с тремя пальцами на правой.

Блистательно образованная, она обратила на себя внимание П.М. Перевлесского, бывшего семинариста, преподававшего ей русскую словесность. Впоследствии Перевлесский станет профессором Александровского лицея, но сейчас он полностью материально зависит от отца Юлии Жадовской. Отец понимает, что молодой учитель и ученица влюбились друг в друга, и всё делает, чтобы помешать браку дочери с семинаристом. Дочь покорилась воле отца, добавив к физическому недугу сердечный, – до самой своей смерти 9 августа 1883 года она не переставала любить Перевлесского. Родилась 11 июля 1824 года.

* * *

Исай Калистратович Калашников, родившийся 9 августа 1931 года в бурятском селе, был самородком. После пятого класса школы ушёл работать пастухом, вальщиком и сплавщиком леса, плотником, токарем.

Но после того, как опубликовал первый рассказ, был взят сотрудником газеты «Бурят-Монгольский комсомолец». Среднее образование получил в вечерней школе.

В 1959 опубликовал первый роман «Последнее отступление» о гражданской войне в Бурятии. Почти сразу же пишет и публикует повести «Подлесок» и «Через топи». Калашникова принимают в Союз писателей.

И посылают на Высшие литературные курсы при Литинституте. Закончив их, он был избран ответственным секретарём правления Союза писателей Бурятской АССР.

В 1978 году издал роман «Жестокий век».

Увы, он умер рано, не достигнув 50-и: 30 мая 1980 года. В Бурятии чтят его память. В его родном селе Шаралдае открыт дом-музей, перед которым установлен бюст писателя.

10 АВГУСТА

Когда я пришёл работать в 1963 году в Госкино, то узнал, что отдел, куда поступил на службу, киношный фольклор прозвал «жёнским редакторатом». Почему – было понятно. Редакторами сценарной коллегии работали Эля – жена зама главного редактора «Литературной газеты» Ю.Я. Барабаша, Ира – жена зава отделом литературы «Комсомольской правды» Кости Щербакова, жена зама главного редактора «Известий» Григория Ошерова (нашёл, что её инициалы Э.С., но как они расшифровываются, забыл!), была ещё Юренева (имя забыл) – жена очень крупного кинодеятеля.

Первые три редактора казались мне весьма симпатичными. Эля Барабаш, например, перешла на должность главного редактора кинообъединения «Экран» и вместе со всеми боролась с Гостелерадио за выпускаемые фильмы.

Иное дело – её муж.

Он был удивительно, даже невероятно молод для своего поста зама главного редактора «Литературки». Кажется, ему в это время было лет 30. А ведь до газеты он пробыл ещё заместителем главного редактора харьковского журнала «Прапор». Собственно, только этим он и отличался от официозных критиков, которые выступали на страницах газеты, где он был начальником. Как критик он ничем от них не отличался. Помню раскритиковал в «Литературке» рассказ Солженицына «Для пользы дела». Рассказ этот и мне не нравился. И, как выяснилось позже, не нравился и самому автору. Но Барабаш критиковал его с упёрто-партийных позиций.

Позже мне приходилось встречать статьи Барабаша и в «Коммунисте», и в других органах печати. Постепенно я привык к этому догматику.

Я знал, что, став директором ИМЛИ, он вывал Кожинова и Бочарова и предложил им немедленно защитить докторские. Оба отказались. Барабаш не знал, что оба в память о своём старшем друге – Михаиле Михайловиче Бахтине, умершим кандидатом наук, поклялись, что умрут тоже кандидатами.

Потом была какая-то интрига с неизбранием Барабаша членом-корреспондентом Академии. Неизбрание повлекло за собой отставку с поста директора ИМЛИ. Барабаша сделали замом министра культуры СССР. А с 1983 по 1985 годы он возглавлял газету «Советская культура».

Казалась бы, обычная карьера партийного функционера. Тем более что я забыл сказать об обязательной для такого уровня номенклатуры премии. Барабаш получил Госпремию РСФСР 1976 года за скучнейшую книгу с невзрачным названием «Вопросы литературы и эстетики».

Но уже следующую премию получил в 1999-м. За работы о Шевченко и Г. Сковороде. Это была не государственная, а американская международная премия фонда О. и Т. Антоновичей. И получил её Барабаш за дело, а не за место.

Я потом интересовался у своего старшего товарища Лазаря Ильича Лазарева: как получилось, что, начиная с конца 90-х, Барабаш стал активным автором «Вопросов литературы», которые возглавлял Лазарь. Лазарь чуть не расцеловал меня за этот вопрос. «А Бен (Сарнов), – сказал он мне, – до сих пор кривится, говорит, зачем тебе Барабаш?» «А я ответил ему, – ты почитай, что пишет сейчас Барабаш, – тогда поймёшь, что он печатается на обычных условиях». «Скажи Бену своё мнение о Барабаше», – попросил меня Лазарь. Я сказал. Бен недоверчиво хмыкнул.

Но как-то позвонил мне. Сказал, что удивлён: сколько же лет скрывал Барабаш свою истинную сущность, зачем стреножил свой исследовательский талант?

На этот вопрос я ответить не смогу. Порадуюсь за Барабаша, родившегося 10 августа 1931 года, – он в последнее время написал немало интересных статей об украинской литературе.

* * *

Ну как назвать его я уж даже не знаю? Самым любимым писателем? Но это, пожалуй, будет уж слишком! Одним из самых любимых? Да, пожалуй, что так. Во всяком случае, я считаю его гением литературы. И нисколько не удивлюсь, если со мною кто-то не согласится. Я считаю Михаила Михайловича Зощенко, родившегося 10 августа 1894 года, литературным гением, а кто-то его таковым, может, и не считает.

Конечно, нам не хватает определений. Чем, допустим, отличается гений от великого? Ясно, что гений изобрёл нечто такое новое, которого до него не существовало. Ну и что такого изобрёл Михаил Михайлович? А вспомните совет Пушкина «прислушиваться к московским просвирням, они говорят удивительно чистым и правильным языком». Удивительно чистый и правильный язык, которым научил говорить русскую литературу гений Пушкин, был подслушан им у московских просвирен. Вот и Зощенко – о себе: «Я говорю языком, которым говорит улица».

До Зощенко этого языка в литературе не было. А Зощенко его ввёл, утвердил. Больше того на этот язык советской улицы он переложил всю мировую историю. Например:

«Вот было удивительно, когда церковь стала продавать ордера на отпущение грехов. Это у них уклончиво называлось индульгенциями.

Мы, собственно, не знаем, как возникло это дело. Вероятно, было заседание обедневших церковников, на котором, давясь от здорового смеха, кто-нибудь предложил эту смелую идею.

Какой-нибудь там святой докладчик, наверное, в печальных красках обрисовал денежное положение церкви.

Кто-нибудь там несмело предложил брать за вход с посещающих церковь.

Какой-нибудь этакий курносый поп сказал своим гнусавым голосом:

– За вход брать – это они, факт, ходить не будут. А вот, может быть, им при входе чего-нибудь этакое лёгонькое продавать, дешёвенькое, вроде Володи… что-нибудь вкручивать им…

Кто-нибудь крикнул:

– Дешёвенькое тоже денег стоит. А вот, может, нам с каждого благословения брать? Или: водой морду покропил – платите деньги.

Но тут вдруг наш курносый поп, фыркая в руку и качаясь от приступов смеха, сказал:

– А может, нам, братцы, грехи отпущать за деньги? У кого какой грех гони монету… И квиток получай на руки… Ай, ей-богу…

Тут, без сомнения, шум поднялся, смешки, возгласы.

Пожалуй, какая-нибудь высохшая ханжа, воздев к небу руки, сказала:

– А как же бог-то, иже еси на небеси?

Курносый говорит:

– А может, мы для него и стараемся… Я только, братцы, другого боюсь – вдруг не понесут деньги… Народ форменный прохвост пошёл […]»