Читать интересную книгу Круглый год с литературой. Квартал третий - Геннадий Красухин

Фамилия эта известная. Борис Михайлович был сыном знаменитого астронома Михаила Васильевича Ляпунова, братом математика Александра Михайловича и композитора Сергея Михайловича. Каждый оставил достойный след в своей отрасли.

* * *

Януш Корчак, погибший вместе с еврейскими детьми в Треблинке 6 августа 1942 года, весьма остроумно отозвался однажды о коммунистической идее: «Я уважаю эту идею, но это как чистая дождевая вода. Когда она проливается на землю, то загрязняется».

Вообще Корчак, родившийся 22 июля 1878 года, был весьма независимым в своих политических взглядах: не увлёкся ни сионизмом, ни идеей ассимиляции евреев.

Собственно, евреем он себя долго не ощущал. Он родился в ассимилированной еврейской семье и учился в Варшаве в русской гимназии. Поступил на медицинский факультет Варшавского университета и в 1898 году ездил в Швейцарию, чтобы ближе познакомиться с педагогической деятельностью Песталлоци.

В 1905 году получает диплом врача. И в качестве врача принимает участие в русско-японской войне.

С 1907 по 1910 годы ездит по Западной Европе, знакомится с различными воспитательными учреждениями, стажируется, посещает детские приюты.

В 1911 году оставляет профессию врача и основывает знаменитый Дом сирот для еврейских детей на улице Крахмальной. Этим домом Корчак руководил (с перерывом на Первую Мировую) до конца жизни.

В Первую Мировую служил в дивизионном полевом госпитале русской армии. Работал врачом в приютах для украинских детей. Написал в Киеве книгу «Как любить ребёнка».

Во время советско-польской войны 1919-1920 годов Корчак в звании майора медицинской службы работал в военном госпитале в Лодзи.

Принимал участие в работе интерната «Наш дом» – детского дома для польских детей, где, как и везде, применял новейшие методы воспитания.

С приходом Гитлера к власти и ростом антисемитизма в Польше в Корчаке пробуждается еврейское национальное сознание. Он стал несионистским польским представителем в Еврейском агентстве в Палестине. Собирался туда переехать, чтобы изучить иврит. Но не смог из-за невозможности покинуть своих сирот.

После оккупации немцами Варшавы стал ходить по городу в форме польского офицера, которая ему принадлежала по праву. Однако в 1940 вместе с воспитанниками «Дома сирот» был перемещён в еврейское гетто. Там он, отдав все свои силы воспитанникам, добывал для них одежду и пищу.

Он отклонял любые попытки вызволить его из гетто, не считая возможным покинуть детей.

Так и оказался он вместе со своими сиротами в Треблинке, где пошёл со всеми в газовую камеру.

Каждый год 23 марта в Польше и в Белоруссии выпускается по воздушному шару в память об убитых в гетто Яноше Корчаке и его детях.

Его педагогические идеи оказали воздействие на советского педагога В.А. Сухомлинского.

Его художественная книга «Король Матиуш Первый» была любимой книгой в нашей семье.

Он был талантливым писателем и исключительно одарённым педагогом. По его книгам взрослые учатся говорить с детьми.

* * *

В ранние советские годы среди прочих, упразднённых потом литературных групп пользовалась известностью «Кузница». Я хорошо знал, быть может, последнего из живущих её членов – милого старичка, поэта Василия Васильевича Казина, родившегося 6 августа 1898 года. В «Кузницу» входила часть литераторов, отколовшихся от «Пролеткульта». Впрочем, стояла «Кузница» на твёрдой платформе советской власти, её участники полагали, что выражают взгляды и чаяния победившего пролетариата. Что не спасло от ареста и гибели таких её руководителей, как В. Кириллов и М. Герасимов. Сам Казин считал, что ему сказочно повезло. Совершенно случайно он оказался на одном фотоснимке с Лениным, где вождь подставляет плечо на субботнике под знаменитое бревно, много и по-разному обыгранное в анекдотах. Василий Васильевич был убеждён, что фотография спасла его от неминуемого ареста. Не помню, стихотворение, цикл, или даже поэму посвятил находчивый поэт чудодейственному фотоснимку. Но когда мы с ним сблизились, он рассказывал мне, что несколько раз был под дамокловым мечом из-за другой фотографии, где он снят с Есениным. Его вызывали, как он говорил, в ГПУ, он писал объяснения о своих связях с Есениным, а насчёт Ленина обещали проверить, не фотомонтаж ли этот снимок.

Это был радушный, деликатный и даже стеснительный старичок. О его стеснительности скажет такой факт. Мы ждали Василия Васильевича в гости, а он, чего никогда не делал, опаздывал. Причём ожидание затягивалось. Мы заволновались: подождём ещё немного, и обратимся в милицию. Начнём его искать. Но вот внизу хлопнула дверь лифта. Неужели Василь Васильевич? Он! «Господи, – говорим, – что случилось дорогой?» А случилась, оказывается как назвал это Казин, «неприятность». Он последним вошёл в метро, когда двери уже начали захлопываться. Захлопнувшись, они прижали подол его пальто. Ужас состоял в том, что двери линии, по которой ехал Василь Васильевич, теперь до самого конца открывались с противоположной стороны. Казин оказался в ловушке: если он не освободится, ему придётся описать круг. Василь Васильевич предпочёл никого не беспокоить, отказываясь занять свободное место, которое ему предлагали. Всё делал, чтобы на него не обращали внимание. Так и проехал.

Он познакомил меня с ныне покойным Борисом Александровичем Неверовым, сыном Александра Сергеевича, автора «Ташкент – город хлебный», одной из любимых книг моего детства. Александр Сергеевич умер в 1923 году, поэтому наследство его мало кого интересовало: советскую новь он написать ещё не мог. А пореволюционный быт ничего героического в себе не нёс. Много нам пришлось с Борисом Александровичем повозиться, чтобы напечатать постоянно отвергаемые рукописи.

И ещё одно знакомство, которым я обязан Василию Васильевичу. Чудесный человек, превосходный физик Данила Санников, сын Григория Александровича Санникова, тоже в прошлом поэта «Кузницы», пережившего многих и оставившего воспоминания о своей жизни. А Данила жизнь посвятил изданию наследия отца. Издавал не только книги, но и книги друзей Григория Санникова, например, Андрея Белого. Публикует письма к отцу Бориса Пастернака. И главное – всё это делает за свой счёт.

Мне он объяснял, что как физик поездил по миру. Больше всего был в Японии. Скопились деньги, которые он с удовольствием тратил на поддержание памяти об отце.

А Василий Васильевич Казин прошёл через значительный период непечатания. Его не печатали, начиная с 1938 года и до самой смерти тирана. Напечатали в 1956 году поэму «Великий почин» – о коммунистических субботниках. Прочно, как видите, засела в нём эта тема. Ну, а за ней и книгу стихотворений.

Объяснил мне Казин, отчего была уничтожена «Кузница» – пролетарская, вроде, ячейка поэтов. Уничтожили, потому что все её члены привыкли ориентироваться на действующих вождей революции. И если у рапповцев был Авербах, племянник сестры Свердлова, одно время близкий Троцкому, но в другое – враг Троцкого и ориентирующий свою литературную группу на Сталина, то у «Кузницы» ничего подобного не было. Герасимов, например, после введения НЭПа в знак протеста вышел из компартии. Кириллов в том же 1921 году и по той же причине выходит из ВАППа и из «Кузницы». Позже оба спохватываются. Но поезд ушёл. Советами правит Сталин, которого они знают намного хуже, чем активных деятелей революции. Им такое знание стоило жизни. Остальным – годов забвения. А главное, как сказал мне Василий Васильевич Казин, скончавшийся 1 октября 1981 года, полюбить Сталина так же бескорыстно, как остальных, они не сумели.

7 АВГУСТА

Знаете, что больше всего меня изумляет в Блоке? Ему, как никому, удалось проникнуть в тайну творчества Пушкина.

Он проник в неё глубже всех, зафиксировав это в работе, которая обозначила в нём пушкиниста, на много голов выше любых других – от Белинского до Лотмана и от Набокова до Сергея Бочарова.

При этом я не беру под сомнение крупность названных фигур и ценность их штудий. Я просто хочу сказать, что даже они, великие, способны блуждать в иных вопросах, поднятых Пушкиным, или попросту заблуждаться. А Блок – нет, не способен.

Порукой тому – его речь «О назначении поэта», которую Блок прочитал совсем незадолго до собственной смерти в феврале 1921 года в 84-ю годовщину смерти Пушкина. Это там возникло счастливо найденное Блоком определение «весёлое имя Пушкин».

«Что такое поэт? – спрашивает Блок. – Человек, который пишет стихами? Нет, конечно. Он называется поэтом не потому, что он пишет стихами; но он пишет стихами, то есть приводит в гармонию слова и звуки, потому что он – сын гармонии, поэт».

А что такое сын гармонии, каковы его отличия? «Три дела возложены на него, – считает Блок: – во-первых – освободить звуки из родной безначальной стихии, в которой они пребывают; во-вторых – привести эти звуки в гармонию, дать им форму; в-третьих – внести эту гармонию во внешний мир. Похищенные у стихии и приведенные в гармонию звуки, внесённые в мир, сами начинают творить своё дело. «Слова поэта суть уже его дела».