Спору нет, узреть голову на тротуаре – небольшое удовольствие, тем более в два часа ночи, но вообще-то говоря, разве не случалось вам в минуту рассеянности поймать на себе укоризненный взгляд трески, которую вы жарите на сковородке? Однако констебль Уолш рассказал еще кое-что. Он утверждал, что голова открыла рот, словно хотела что-то сказать. Даже будь это правдой, ему не следовало говорить об этом: каждый знает – трезвому такое не привидится. Но поскольку констебль настаивал на своем, его попросили дыхнуть и, с огорчением установив, что от него не пахнет спиртным, отправили обратно на место происшествия в сопровождении другого полицейского. Никакой головы, а также и следов пролитой или смытой крови там, разумеется, не было. На том, казалось, все и кончилось, вот только в послужном списке бедняги Уолша появилось несколько не особенно лестных пометок, затруднивших его продвижение по службе.
Впрочем, констебль не долго держал первенство. Два дня спустя целый дом обмер от страха, услыхав пронзительные крики миссис Рурк из квартиры №35 и одновременно вопли мисс Фаррелл, обитавшей над ней. Сбежавшиеся соседи нашли миссис Рурк в истерике: ей привиделось, что с потолка ее спальни свесилась пара ног; а мисс Фаррелл, заливаясь слезами, уверяла, что из-под ее кровати высунулась чья-то рука. Однако при обследовании потолка и пола не удалось обнаружить ничего примечательного, кроме кучи пыли, извлеченной, не к чести мисс Фаррелл, из-под ее кровати.
К этому вскоре прибавились и другие случаи. Первым привлек мое внимание ко всему этому Джимми Линдлен, работавший – если это можно назвать работой – в соседнем со мной отделе. Джимми собирал факты. Фактом в глазах этого бедняги было все, что попадало на страницы газет. Ему было все равно, о чем идет речь, лишь бы о чем-нибудь необычном. Возможно, он от кого-то слыхал, что истина не бывает простой, и поэтому решил, что все, что не просто, истина.
Я привык к его бурным вторжениям и не обращал на них особого внимания, поэтому его первый приход с пачкой вырезок о констебле Уолше и всей этой истории не вызвал во мне горячего интереса.
Но через день-другой он появился с новой пачкой вырезок. Меня несколько удивило, что он вторично обратился к фактам одного и того же рода, и я отнесся к нему повнимательней.
– Вот. Повсюду – руки, ноги, головы, туловища… Прямо какое-то наваждение. Это неспроста. Тут что-то есть! – возгласил он – его интонации в печати соответствовал бы курсив.
Прочитав часть принесенных им заметок, я был вынужден признать, что на сей раз он открыл неиссякаемый источник необычного.
Один водитель автобуса увидел, что прямо перед ним на дороге торчит человеческое туловище, но тормозить было уже поздно. Когда же он остановил машину и сам не свой вылез из нее, чтоб осмотреть жертву, ее не оказалось. Какая-то женщина высунулась из окна поглядеть, что делается на улице, и увидела под собой чью-то голову, которая тоже смотрела на улицу, только прямо из кирпичной стены. В лавке одного мясника из пола вылезли две руки, которые, как видно, пытались что-то нащупать; через мгновенье они исчезли в цементном полу – совершенно бесследно, разумеется, если не считать ущерба, нанесенного торговой репутации мясника. Какой-то каменщик внезапно увидел возле себя странно одетую фигуру, висевшую прямо в воздухе. После этого рабочего пришлось под руки свести вниз и отправить домой. Еще одну человеческую фигуру заметили на пути следования товарного поезда, но когда поезд ее переехал, она точно сквозь землю провалилась.
Пока я просматривал эти и еще некоторые другие заметки, Джимми кипел от нетерпения прямо как сифон с содовой.
– Хм!… – только и промолвил я.
– Вот-вот, – сказал он. – Что-то тут есть.
– Допустим, – осторожно согласился я, – но что именно?
– Все происшествия не выходят за пределы одной определенной зоны, – многозначительно сказал Джимми и раскрыл передо мной карту города. – Погляди, я здесь отметил все случаи; они, как видишь, произошли недалеко один от другого. Где-то здесь эпицентр. – Теперь его интонация передавала кавычки; он ждал, что на моем лице выразится удивление.
– Вот как? – сказал я. – Эпицентр? Только чего именно?
Он уклонился от прямого ответа.
– Есть у меня одна любопытная идея, – сказал он важно.
Каждая новая идея казалась ему любопытной, и тем не менее через час он мог утверждать что-нибудь совершенно противоположное.
– Выкладывай! – сказал я.
– Телетранспортировка! – объявил он. – И ничто другое. Этого следовало ожидать. И вот кто-то этим занялся.
– Хм! – сказал я.
– Ничего удивительного. – Он возбужденно придвинулся ко мне. – А как ты еще это объяснишь?
– Да, но если это телепередача, или телетранспортировка, или что-то еще в этом роде, то где-то непременно должен быть передатчик, ну и какая-то приемная станция, что ли, – возразил я. – И разве возможно, чтоб человека или вещь куда-то передали по радио, а потом воссоздали на старом месте?
– Разве мы что-нибудь знаем об этом? – сказал он. – К тому же в этом отчасти и состоит моя идея об эпицентре. Передатчик находится где-то в другом месте, но его лучи проецируются сюда.
– Если это так, – сказал я, – у твоего аппарата препаршивая настройка. Каково, например, человеку, если во время передачи его разрезает пополам кирпичная стена?
Джимми не выносил таких мелких придирок.
– Так ведь это же только начало. Первые опыты, – возразил он.
Я остался в уверенности, что разрезанному стеной нисколько не легче оттого, что это «первые опыты», однако смолчал.
Как раз в тот вечер я и заговорил об этом с Сэлли, и, пожалуй, напрасно. Дав мне ясно понять, что не верит в это, она объявила, что если это правда, то, наверно, тут просто какое-нибудь новое изобретение.
– И, по-твоему, это «просто новое изобретение»! Да это же целая революция! – вскричал я.
– А что пользы от такой революции?
– Это как же? – спросил я.
На Сэлли нашел дух противоречия. Она продолжала тоном человека, привыкшего смотреть правде в глаза.
– Всякому открытию у нас находят только два применения, – объяснила она. – Первое: попроще убить побольше народу. И второе: помочь разным выжигам обирать простаков. Может, когда и бывают исключения, как, например, с рентгеновскими лучами, да только редко. А ты радуешься. Да первое, что мы делаем со всяким открытием, – это приводим его к наименьшему общему знаменателю, а потом множим результат на простейшую дробь. Ну времена! А уж люди!… Прямо в жар бросает, как подумаешь, что скажут о нас потомки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});