А может быть, и в самом деле тут кто-то прячется? Мы на цыпочках прошли к массивному буфету, взяли кое-какую посуду и гуськом направились к выходу. Я шла замыкающей. В гостиной вдруг обо что-то споткнулась. Нагнулась, подняла, смотрю — туфля. Новая, из белого атласа, моего размера. И тут, каюсь, я поддалась искушению — примерить. Когда целую войну на ногах таскаешь солдатские сапоги, то красивые туфли большой соблазн. Пусть даже одна. Я села на диван, сняла сапог и надела туфлю. Красиво! «Рая! — кричат мне девчата уже со двора. — Где ты там? Мы уходим!»
И в этот момент я услышала шорох осторожных шагов в столовой. «Топ-топ»… Кто-то направлялся в гостиную. Я обмерла. Пистолет! Где же мой пистолет? Завозившись с туфлей, я отложила его куда-то в сторону. Лихорадочно ощупываю диван и прихожу в ужас — пистолета нет. А шаги все ближе, ближе… О, матерь божия! Я заметалась около дивана. Под руки попадались какие-то тряпки, картонки, шляпы. Все, что угодно, но не пистолет! «Топ-топ»… В последней безнадежной попытке бросаюсь опять к дивану. В самом углу, у подлокотника, рука наталкивается на холодную сталь. Хватаю пистолет, потом сапог и бегу к выходу. За спиной слышу все те же шаги. Пулей вылетаю во двор. «Что случилось? На тебе лица нет», — удивленно опрашивают подруги. «Там… кто-то идет», — еле выговорила я. И тут за мной следом вышел… солидный гусь.
В машине стало оживленнее.
Скоро уже Курск.
— Определенно потеряем больше часа, пока его проедем, — сожалеет Леша. — Плохо, что такая бойкая трасса, как Москва — Симферополь проходит через города.
— А в Курске полк тоже делал остановку на ночь, — напоминает Руфа.
— Да… Для кого Курск военных лет — «дуга», жестокие бои, а для нас соловьи!
Мы ночевали тогда в гостинице на аэродроме. Вечером под окном в молодой зелени деревьев самозабвенно пели соловьи. И казалось, что не военные дороги, а просто какая-то счастливая случайность завела тебя в эту соловьиную рощу. Наш слух, истерзанный за два года какофонией войны, до самого утра услаждали завораживающими трелями знаменитые певцы. Курские соловьи уже забыли о войне и высвистывали своим подругам страстные признания в любви. А мы не могли, не имели права забывать о том, что война продолжается. «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат». Эта песня не была еще в ту пору сложена. Но мы были тогда солдаты.
16 августа
Орловский лес дал нам приют на ночь. Но было холодно и сыровато. Заехали в полной темноте на какую-то полянку. А утром осмотрелись и увидели, что место прелестное. Кругом светлые кудрявые березы и кое-где дубы. В лесу, как призраки, бродят уже грибники.
Задание на сегодняшний день такое: побывать в Сеще, затем через Брянск и Рославль выехать на Минское шоссе у Смоленска. Но до Минска нам сегодня не добраться. Остановимся на ночь у Лешиных родителей — в Озерцах — это прямо на шоссе за Оршей. Оставим там Сашку. А потом двинемся дальше, придерживаясь общего направления Минск — Гродно.
Руфа прикинула расстояние по карте:
— До Озерец около 600 километров. Добежим?
— Без сомнения. Если с машиной ничего не случится, — делает оговорку Леша.
— Тьфу, тьфу, тьфу! — плюем через левое плечо. Кстати сказать (и по секрету), летчики — народ суеверный. Они не любят, например, число тринадцать, черных кошек, женщин с пустыми ведрами. Перед уходом из дома в полет обязательно присядут на минутку. Выйдя за порог, не возвращаются.
Мне как-то рассказывал знакомый летчик, командир корабля, про один свой «чертов полет», как он называл его. Тринадцатого числа у него по расписанию был рейс. С самого утра зловещая дюжина гвоздем сидела в голове и не давала покоя. А тут еще по пути на аэродром кошка дорогу перебежала. Правда, серая, не черная. У самолета командиру доложили, что на борту двенадцать пассажиров, все уже на местах. И вдруг, видят, спешит к ним человек необычного вида: в черной широкой мантии, с длинными волосами, — «батюшка». Предъявляет билет. Летчик смотрит на пассажира, как на кошмарное привидение. Тринадцатый, да еще поп! «Ну, — думает, — теперь нам труба!» «Батюшка», ничего не подозревая и не замечая искрометного взгляда, прошел на свое место, устроился поудобнее в кресле, перекрестился, и всем своим видом показал, что он готов к полету.
— Когда мы прибудем в Н.? — смиренно осведомился он.
«Черта с два прибудешь в Н. с таким пассажиром», — со злостью подумал командир корабля.
Весь полет он с необычным напряжением держал штурвал и с минуты на минуту ожидал неприятностей. На дальнем подходе к месту посадки радист доложил:
— Н. штормит. Приказано идти на другой аэродром.
— Ну вот, начинается, — со вздохом пробормотал летчик.
Запросили другой аэродром. «Не принимаем, штормим», — получили неутешительный ответ. А до третьего горючки не хватит…
— М-м, да… Ситуация… — командир ожесточенно заскреб в затылке.
Вообще-то подобные ситуации бывали у него не раз, когда по вине погоды самолет не находил места для приземления. Но сегодня виноват был, конечно, тринадцатый пассажир. И летчика неудержимо потянуло взглянуть на него.
«Батюшка» преспокойно спал. «И совесть не мучает, — с неприязнью подумал летчик. — Вот взять бы да высадить немедленно», — мелькнула жестокая мысль. Может, он так и сделал бы, если бы был уверен, что после жертвоприношения самолет благополучно приземлится в пункте Н.
Возвратись в пилотскую кабину, командир корабля услышал от штурмана еще одно неприятное сообщение — отказал локатор. Ну как тут не поверить в приметы?
Однако в судьбу тринадцати пассажиров решили, очевидно, вмешаться силы небесные. Может быть, сам Николай-угодник, тезка командира корабля. Во всяком случае, вскоре из эфира на борт поступила такая радиограмма: «Если у командира корабля первый минимум, то посадку в Н. разрешаем». Командир уже давно был пилотом первого класса, значит, ему можно садиться. Он так и сделал.
«Батюшка» выходил из самолета последним. Весь экипаж молча провожал его косыми взглядами…
— Вот видишь, — закончил рассказ мой знакомый, — если бы не первоклассное пилотское свидетельство, то…
Любопытно, почти всегда рассказчики подобного рода историй кончают свое повествование именно такими словами: «Если бы не… то…»
В половине восьмого, после горячего завтрака, выехали на трассу. День по всем признакам будет неплохим: спокойно светит солнце, на небе кое-где тонкая, как кружева, высокая облачность.
Сегодня воскресенье, и шоссе, как и люди, тоже отдыхает. Грузовые машины почти не появляются, да и легковых мало. Ехать одно удовольствие. В кабину сквозь приоткрытые окна наплывают разнообразные запахи: то пахнет свежей соломой, то скошенной травой, то бьет сильный аромат хвои. Кругом яркая, свежая зелень. Словно сейчас не конец, а только начало лета. На лугах коровы лениво пощипывают траву. Вокруг благодатный, светлый покой… И вдруг: «Берегите, берегите, берегите мир!» — громовым раскатом ворвался «Бухенвальдский набат». Я вздрогнула. Это, оказывается, Леша включил приемник. Безмятежную тишину ясного утра вспугнула суровая мелодия «Набата».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});