Читать интересную книгу Портреты замечательных людей. Книга первая - Владимир О. Смирнов

вы не представляете, что тут творится, на улице жара, тридцать градусов, люди купаются в море и поют “Снег кружится, летает, летает…”»

Вот так это было. Это была моя первая песня, у неё счастливая судьба, поскольку она понравилась людям и очень быстро стала популярной.

– Вы повторили успех первой песни Михаила Танича…

– Потом вторая моя песня «Айсберг» стала знаменитой. На эстрадном фронте это чутко уловили и стали обращаться ко мне.

– На ваши стихи пели песни самые крупные звёзды эстрады: Людмила Гурченко, Валентина Толкунова, Эдита Пьеха, Алла Пугачёва…

– Первыми были Лариса Долина и Ирина Понаровская. Это всё подружки наши. Подружки Танича. Они приходили, сидели вот так же за столом, как мы с вами, пили кто чай, кто что-нибудь покрепче. Спрашивали совета, Танич им советовал, как быть. Потом они его обцеловывали и уходили. Такая вот была дружба.

– Правда, что песню «Я не красавчик» Валерий Сюткин выиграл в бильярд?

– У нас в квартире на втором этаже стоит бильярд. Сюткин к нам ходил, они играли с Таничем, и однажды Танич говорит: «Слушай, Валера, ты ведь тоже музыку сочиняешь, а у нас с тобой ни одной песни нет». Валера говорит: «Михаил Исаевич, я как бы не смею к вам обратиться». «А пойдём, – предлагает Танич, – наверх, если выиграешь у меня в бильярд, я тебе напишу слова».

Они поднялись, и то ли Танич поддался, то ли Сюткин был в ударе, но он выиграл, и это был один-единственный раз, когда он выиграл у Танича. Танич дал ему уже готовое стихотворение, и Сюткин подобрал потом мелодию на этот текст.

– Вы прожили с Таничем 52 года, и без него – уже 13 лет… Время лечит раны?

– Я вам скажу кощунственную вещь. Я, конечно, до сих пор эту потерю не пережила, но у меня никогда не было такого, чтобы я пришла в уныние, в апатию, чтобы я рыдала. Даже когда мы похоронили Танича, мы на могиле и на кладбище не плакали, ни я, ни дочери, ни внуки… Мы пришли домой, сели за стол, думали, сейчас в своём кругу расслабимся и можно будет поплакать, но кто-то включил его песни, и мы стали улыбаться… Господи, какие мы счастливые люди, что Господь нам позволил много лет прожить с таким интереснейшим человеком…

– Сейчас вы пишете стихи?

– Мне 84 года. Один Гёте до такого возраста писал, остальные поэты раньше закончили это дело.

– Вы задорный и весёлый человек по жизни?

– Весёлый! А чего плакать?! Мы страдаем, мучается, боимся и плачем от неизвестности, а когда всё известно, мы берём себя в руки и переживаем это.

– Вы как-то говорили в интервью, что в архиве Михаила Танича ещё есть стихи, которые не звучали в песнях и не публиковались…

– Он ежедневно писал песни и стихи. Дело в том, что я художественный руководитель группы «Лесоповал», и вот уже после Танича я сделала на его стихи и на музыку разных композиторов несколько альбомов, сейчас посчитаю, восемь альбомов по 12 песен. Это больше сотни песен уже сделано. Слава Богу, ещё есть несколько композиторов, мелодистов, которые могут создать музыку, соответствующую не только стихам, но и теме, понимать, быть музыкальными поэтами.

– Можно сказать, что группа «Лесоповал» – это ваше совместное с Таничем детище?

– Он так считал, я, естественно, не соглашалась. Но группа существует 32 года, и последние 15 лет я руковожу коллективом, хотя уже не выхожу из дома. По одному ребята сами сюда приезжают. У нас певцов четыре человека. Каждый на свой разум репетирует, потом приезжают сюда, и я вношу правки. Какие это правки? Можно сказать, что они режиссерские. Всё-таки я видела заключённых. С трёх до тринадцати лет я видела их каждый день, и можно сказать, что знаю бывших зэков как облупленных.

Я выросла рядом с Домом инвалидов. Там были бывшие фронтовики, без рук, без ног, с обожжёнными и изуродованными лицами, и там были бывшие зэки-доходяги, умирающие, виноватые ли, нет ли – мы не знаем, но умирающие перед Богом все равны. И там, перед уходом в мир иной, они все задумывались о Боге. Это только кажется, что мы такие сильные и обойдёмся без Бога, а вот когда приходит этот последний миг, то каждый вспоминает о душе своей, вспоминает Бога.

В Доме инвалидов бывших зэков и бывших фронтовиков содержали вместе, их сюда свозили умирать. И ежедневно выезжала телега, на которой лежал труп, без гроба, их только закрывали тканью и везли, и звучал тележный скрип вместо похоронной музыки…

– Вам Михаил Исаевич рассказывал про лагерную жизнь?

– Он старался эту тему никогда не вспоминать. Кто вспоминает про то, как был приговорён к смерти, а потом всё-таки, слава Богу, выжил?

– Значит, он в стихи вложил свои воспоминания… Спасибо вам большое за беседу, хотя я не выполнил свою задачу. Хотел написать материал про вас, но вы с Таничем неотделимы друг от друга…

2021 год

Война и человек

Человек уходит на войну, подвергает свою жизнь опасности. Иногда не возвращается с войны. Но из века в век всё повторяется.

Игорь Иванович Стрелков (Игорь Всеволодович Гиркин) прошёл не одну войну. Широкую известность получил как «министр обороны» Донецкой Народной Республики. Увлекается военной реконструкцией, и мне даже вдруг подумалось, что он возвращается домой как на побывку.

Такой вот человек. Плохой или хороший? Не берусь судить. Но, несомненно, думающий человек, и вопросы чести для него имеют очень важное значение.

* * *

– На встречу со мной, Игорь Всеволодович, вы добирались на метро и пользуетесь метрополитеном регулярно. Вас узнают, подходят с разговорами?

– Не часто, один раз в неделю кто-то, может быть, и подойдёт. Иногда подходят просто для того, чтобы сфотографироваться со мной.

– Как вы к этому относитесь?

– Как к неизбежному, по-философски.

– У вас присутствует во всём какая-то раздумчивость, на мой взгляд, свойственная шахматистам…

– В шахматы играть не с кем, на работе никто не играет.

– А вы хорошо играете?

– Ну не сказать, что очень хорошо, но люблю шахматы.

– Видел в интернете ваши интервью и обратил внимание на ваш язык. Думаю, что это плоды чтения. Подчас, вы говорите афоризмами. Один я даже записал себе: «В тепличных условиях личности не вырастают. Вырастают овощи». Вас можно назвать книгочеем?

– В общем да, когда-то я был книжным червём,